Мы все убыстряли и убыстряли шаги по гулким пустым улочкам Хастинапура.
— И какой же выход ты видишь? — спросил я моего друга, начиная уже чуть задыхаться от быстрой ходьбы.
— Выполнить свой долг, как и положено кшатриям, преданным своему пути, — ответил Митра.
— Как это мало для дваждырожденного, — укорил я его, — ты-то должен понимать, что нет никакой славы в том, чтобы, подойдя к такому же как ты мягкому, несчастному человеку, начать тыкать в него куском полированного металла. Это же дико — нести людям смерть, да еще замешанную на боли, грязи и ненависти. Если уж хочется покинуть оболочку, то стоит ли искать такой безобразный способ?
Снова, как в одинокой лесной хижине в начале сезона дождей, я почувствовал себя ничтожной искрой на грани ночной бездны. До меня едва доносились слова Митры: «Прекрати бояться, прекрати…»
— Ты и сам боишься, — огрызнулся я.
— Да. Мы только разжигаем страх друг друга. Дваждырожденные Дурьодханы найдут нас даже в темноте по этому страху. А нам надо еще незаметно забрать нашего брахмана и пробиться за ворота города. А там лесами в Панчалу…
— Мы просто сходим с ума, — сказал я, стараясь справиться с мерзкой дрожью в коленях. — Какие дваждырожденные будут нас искать? После потери брахмы мы все одинакова слепы и беззащитны.
Так, переговариваясь, мы добрались наконец до нашего жилища и влетели в покои старого брахмана. Он пребывал в глубоком самосозерцании перед теплым огнем светильника. Подняв на нас спокойные глубокие глаза, он чуть заметно улыбнулся и указал рукой на циновку. Мы сели и ритмичным дыханием успокоили свои сердца. Нервная скачка мыслей остановилась, и свет огня разогнал клубящиеся тени в наших головах.
— Вот теперь вы можете рассказать, что произошло между патриархами и Дурьодханой, — сказал брахман, — хотя по вашим лицам я и сам могу обо всем догадаться.
Выслушав наш сбивчивый и короткий рассказ, он кивнул головой:
— Дурьодхана вышел из повиновения Высокой сабхе. Теперь ничто не остановит войну. Мы должны предупредить Пандавов… Кто из вас лучше ездит верхом?
Мы с Митрой воззрились друг на друга. Обоим было совершенно очевидно, что ехать предстоит Митре. Только он один и мог выдержать сумасшедший галоп по диким лесам, только он был достаточно искусным всадником.
— Муни, — тихо сказал Митра, — а может, ты все-таки попробуешь ехать со мной? Вдвоем надежнее…
Я отрицательно покачал головой:
— Именно сейчас одному проще выбраться. К тому же здесь Прийя, я не могу уехать вот так, не простившись… (О боги! Как я боялся! Как я ненавидел Хастинапур. Если б я только мог ездить верхом так же хорошо, как Митра. Увы, попытка пробиваться вдвоем лишь удваивала опасность. Дружба становилась опасными путами на сердце посланца.)
— Ты ничем не поможешь Прийе. Тебе даже не дадут умереть на пороге ее дома. У нее своя карма. Поедем, — почти умолял меня Митра, — я не могу бросить тебя, да и вас, почтенный брахман…
— Со мной ничего не сделают, — грустно улыбнулся старик, — патриархи не допустят гибели посла. А вот вы — иное дело. Никто не знает, кто из вас двоих подвергается большей опасности — тот, кто уезжает или тот, кто прикрывает его бегство. Тебя, Митра, ждут неисчислимые опасности на ночных дорогах. Может быть, у Муни больше надежды остаться в живых. Утешайся этой мыслью и мчись. От твоей быстроты зависит будущее рода Пандавов, да и всей этой земли. Сделай все, что в твоих силах, и все остальное предоставь карме!
* * *
Этой ночью, тесно обнявшись с Прийей, ушел гулять под городскую стену Митра. Целый час я провел в беспокойном томлении, метаясь, как тигр в клетке. В шуме дождя за окном мне чудились яростные вскрики и лязг мечей. Пытаясь обуздать страх и связать себя с окружающим, я начал повторять древние заклинания:
— Приди светлая заря из-за туч, расколи мрак, утоли жажду мести, верни мир и покой…
Нет, ничего они со мной поделать не смогут. Что толку страдать от страха, если смертному не дано знать своего последнего часа. Надо жить здесь и сейчас. Надежны и крепки каменные стены комнаты. Ярко и ровно горит пламя очага. Оно не ведает страха и сомнений. Я буду подобен этому пламени, этим стенам. Холодная неколебимая уверенность изгонит проклятую дрожь из моих членов, пламя сожжет ракшасов смятения. Я готов к действию и лишен сомнений. Я готов выйти из комнаты и встретить любую опасность. Не по количеству врагов, а по плодам моей кармы придет воздаяние. И все это будет только тогда, когда я совершенно обуздаю свой страх.
А пока буду сидеть здесь, насыщаясь алой силой дракона, творящего свой дивный танец, так же как три года назад в маленькой лесной хижине ученика риши. Прошлое вернулось и принесло силу и уверенность.
Сердце понемногу успокоилось. Тени мыслей отнесло куда-то на край сознания, и в чистом отражении реальности я ощутил присутствие Прийи. Повинуясь внутреннему чутью, я поспешил выйти под накрапывающий дождь в мокрую темень листвы сада. Я бесшумно перелез через стену и пересек косой переулок, не снимая ладони с рукоятки полуобнаженного меча. Прийя, кутаясь в мокрое покрывало, стояла, прижавшись к глиняной стене дома, в котором были погашены огни. Ее ресницы вспорхнули, как две испуганные птицы. Но, узнав меня, она сдержала вскрик и прижалась ко мне, словно ища тепла и защиты. Узкие горячие плечи трепетали под моими ладонями. Волна жалости и благодарности затопила мне сердце.
— Что с Митрой? — спросил я.
— Он вышел из города, — шепотом ответила она. — Мы дошли под видом гуляющих до самых городских ворот. Нас ни разу не остановили. А там были стражи, много вооруженных людей. Факелы горели по всей стене и на башнях, а у открытых ворот жгли костры. Но твой друг смешался с черными тенями и всполохами огня. Он сказал, что заставит стражников не видеть себя… И пошел к воротам. И пропал. Я сама не могла ничего разглядеть. Он так и не появился. И никто из стражников не поднял тревоги. Значит, прошел. Там, на равнине, он отыщет коня… Или украдет, или возьмет силой. Не беспокойся о нем.
Она замолчала, словно собираясь с силами. Потом тревожно спросила:
— Что будет с тобой? Ведь тебя же убьют здесь, как только все узнают.
Я попытался мужественно улыбнуться в ответ. Очевидно, это получилось плохо, так как Прийя разрыдалась. Песле темного напряжения последних часов я чувствовал себя опустошенным и слабым. Главное было сделано, и вместо мыслей о бегстве в голову лезли соблазнительные картины уютной сухой постели у очага. Но Прийя настаивала. Дитя Хастинапура, она своим изощренным женским чутьем сейчас лучшего любого дваждырожденного чувствовала опасность и тормошила меня, тянула за руку прочь от стен дома, где ждал меня брахман. Я подчинился неохотно, но вовремя. Топот ног, почти неразличимый в шуме дождя, зазвучал у стены нашего сада и, отбросив колебания, я пошел за девушкой по узким улочкам, где мутил голову запах мокрой листвы и коровьего навоза.
Теперь я спешил, проклиная себя за то, что не решился сразу уехать с Митрой. Прийя вела меня кратчайшей дорогой к городским воротам, и временами мне казалось, что если я успею добраться до них, то подобно Митре, смогу обмануть стражу и вырваться на свободу. Но охота за нами началась по всем правилам, хоть и явно запоздала. Уже неподалеку от стен крепости нас окликнули, и пять темных фигур с металлическим лязганьем заступили нам путь.
Тьма стояла в узкой улочке. Дома, построенные, очевидно, совсем недавно, уже в годы тревоги, были лишены окон. Двери оставались закрыты. Я вдруг почувствовал себя в западне. Шуршал ветер в крышах, крытых тростником, где-то в саду истошно орал павлин, и оглушительно билось мое сердце. За спиной застыла не дыша Прийя, а напротив — пять черных фигур с тонкими короткими копьями в руках. Черные посланцы смерти, сгустившаяся воля хозяев Хастинапура. Я был бессилен спасти себя и Прийю, безжалостно втянутую в непонятный для нее водоворот державной ненависти.
