Я лег и заснул, как только закрыл глаза.

Проснувшись, я сразу понял, что в комнате что-то не так. А, вот оно что: будильник не тикает. Я забыл завести его. Мне вообще-то было безразлично, сколько времени, но я все-таки вышел и посмотрел на кухонные часы. Одна минута восьмого, и с утра опять жарко.

Смешно. Проснулся в свое обычное время даже без будильника.

Никто еще не вставал. Я быстренько проскочил мимо комнаты Гарди, которая опять спала с открытой дверью и без пижамной куртки. Завел будильник и снова лег, намереваясь поспать еще пару часиков, но ничего у меня не получилось.

В квартире было очень тихо, да и на улице тоже, не считая поездов надземки на Франклин-стрит и вовсю тикающего будильника.

Сегодня папу не надо будить. Никогда уже не понадобится.

Я встал, оделся, постоял в дверях спальни Гарди. Ей хочется, чтобы я на нее смотрел, я хочу того же, так почему бы и нет? Потому что нельзя пользоваться девчоночьей глупостью для вытеснения мысли, что мне никогда больше не придется будить отца по утрам. Я устыдился и прошел дальше, в кухню.

Сварил себе кофе и стал размышлять. Дядя Эмброуз наверняка еще спит – на своей работе он привык поздно ложиться и поздно вставать. С расследованием придется подождать: на очереди дознание и похороны. Да и глупо как-то это выглядело при дневном свете: усатый толстяк и сопливый парень возомнили, будто только они способны найти убийцу.

Я думал о рыжем детективе с усталыми глазами, которого мы купили за сотню баксов. То есть дядя полагает, что купили, и, в общем, прав, раз Бассет взял деньги.

Гарди пришлепала в кухню босиком и в полном пижамном комплекте. Ногти на ногах она накрасила лаком.

– Привет, Эдди. Нальешь кофейку? – И потянулась, как котенок, хорошо еще, коготки пока втянуты. Я налил. – Сегодня дознание! – Радостное предвкушение в голосе – тем же тоном она могла бы объявить «сегодня футбол».

– Не знаю, вызовут ли меня как свидетеля, – произнес я.

– Нет, Эдди, вряд ли. Только нас с мамой.

– Почему?

– Как опознавших тело. Я первая это сделала: мама у Хейдена чуть в обморок не упала, ну они и попросили меня. Потом, когда ей стало лучше, она тоже захотела взглянуть, и детектив, мистер Бассет, позволил.

– Как они вообще узнали, кто он такой? При нем ведь не было документов, когда его нашли ночью.

– Бобби Рейнхарт узнал его.

– Какой еще Бобби?

– Он работает у мистера Хейдена, обучается похоронному делу. Мы с ним гуляли несколько раз, он знает папу в лицо. Пришел в семь утра на работу, увидел… ну, это… покойника и сразу сказал, кто он.

– А, этот.

Я вспомнил его. Смазливый такой, лет шестнадцати-семнадцати. В школу всегда являлся набриолиненный и при полном параде, воображал, будто все девчонки от него без ума. Мне стало противно из-за того, что Бобби трогал папино тело.

Мы допили кофе, Гарди помыла чашки и пошла одеваться. Услышав, что мама тоже встает, я направился в гостиную, взял какой-то журнал. На улице начался мелкий дождик.

Журнал оказался детективный. Я стал читать про богача, найденного мертвым в гостиничном номере. На шее желтый шелковый шнурок, но вообще-то человека отравили. Подозреваемых полно, и у всех есть мотив. Секретарша, к которой он приставал; ожидающий наследства племянник, должник-рэкетир, жених секретарши. В третьей главе решили, что это рэкетир, но тут его самого убили. Такой же шнурок на шее, но задушили не этим шнурком.

Я перестал читать. Ерунда, в жизни так не бывает. В жизни бывает так, как у нас. Мне почему-то вспомнилось, как папа водил меня в аквариум. Моя мать была еще жива, но не пошла с нами. Мы с папой хохотали, глядя на рыб – удивленные такие, с открытыми ртами. Папа часто тогда смеялся.

Гарди сказала маме, что пойдет к подружке и вернется к двенадцати часам. Дождь моросил все утро.

Надо было дождаться, когда оно начнется, это дознание. Объявления не вывешивали, но слух, очевидно, прошел, и у Хейдена собралось человек сорок, все сидячие места заняли. Дядя Эмброуз сидел в заднем ряду. Он подмигнул мне и сделал вид, что мы незнакомы. Я тоже сел подальше, отдельно от мамы и Гарди. Впереди за столом суетился человечек в золотых очках, дежурный заместитель коронера Уилер, как я позднее узнал. Он потел, нервничал и тоже явно хотел поскорее начать и поскорее закончить.

В зале присутствовали копы, включая Бассета, и какой-то тип с длинным тонким носом, смахивающий на шулера. Шестеро присяжных расположились сбоку.

Коронер стукнул наконец молоточком. Все притихли. Есть ли у кого-либо возражения против присяжных, спросил он. Возражений не было. Тогда он стал спрашивать их самих, знали ли они человека по имени Уоллис Хантер, известны ли им обстоятельства его смерти, обсуждали ли они их с кем-либо и нет ли причины, по которой они не смогут вынести честный и беспристрастный вердикт на основе показаний, которые здесь услышат. Все ответили отрицательно.

Тогда он повел их в мертвецкую показать им тело, и они принесли присягу.

Как в плохом кино, в общем.

Покончив с формальностями, коронер спросил, присутствуют ли здесь члены семьи покойного. Мама встала, вышла вперед, подняла правую руку и пробормотала что-то вслед за ним.

Имя, адрес, род занятий, степень родства с покойным. Опознала ли она его как своего мужа? Да.

Дальше начались вопросы про папу: род занятий, место работы, давно ли проживал по этому адресу…

– Когда вы в последний раз видели своего мужа живым, миссис Хантер?

– В среду вечером, около девяти часов. Когда он выходил из дому.

– Он сообщил вам, куда идет?

– Нет. Сказал только, что пойдет выпить пива. Я предположила, что на Кларк-стрит.

– Он часто уходил один с такой целью?

– Да.

– Как часто?

– Один-два раза в неделю.

– В какое время возвращался обычно?

– Около полуночи. Иногда позднее, в час или два.

– Сколько при нем было денег вечером в среду?

– Долларов двадцать-тридцать. В среду у них получка.

– Точнее сказать не можете?

– Нет. Он дал мне двадцать пять долларов на хозяйство, а остальное себе оставил. За квартиру, за газ, за свет и все прочее он платил сам.

– Были ли у него враги, миссис Хантер?

– Ни одного.

– Подумайте хорошенько. Были ли у кого-нибудь причины ненавидеть его?

– Нет, никого такого не знаю.

– Была ли его смерть кому-то выгодна в финансовом отношении?

– Как это?

– Владел ли он крупными денежными средствами? Ценными бумагами?

– Нет.

– Не оформлял ли он страховой полис?

– Нет. Он предлагал, а я ответила, что те же взносы лучше в банк положить… мы, правда, так и не собрались.

– Как долго вы ждали мужа в ночь со среды на четверг, миссис Хантер?

– Некоторое время. Поняла, что он задерживается, и легла спать.

– Мог ли ваш муж после потребления алкоголя пойти домой… ну, скажем, не совсем безопасным путем?

– Боюсь, что да. Его уже дважды останавливали, последний раз год назад.

– Он не оказывал сопротивления? Не получал повреждений?

– Нет, его просто грабили.

Я навострил уши, слыша об этом впервые. Вот оно что… Теперь ясно. Год назад папа сказал мне, что потерял бумажник, но не стал уточнять, как именно. Пришлось ему оформлять заново страховое свидетельство и профсоюзный билет.

Уиллер спросил полицейских, есть ли вопросы у них. Вопросов не возникло, и он разрешил маме вернуться на свое место.

– Мисс Хильдегард Хантер, я вижу, тоже опознала покойного. Она присутствует в зале?

Гарди уселась на место свидетеля, положив ногу на ногу – короткую юбку даже поддергивать не понадобилось. Ее спросили только насчет опознания, и она вернулась к маме, разочарованная.

Затем вызвали патрульного полицейского, обнаружившего тело вместе с напарником. Проезжая в два часа ночи под эстакадой на Франклин-стрит, они осветили переулок фарами и увидели, что там лежит человек.