— Одного насмерть, второй сломал ногу и ребра.

Я молчал, не понимая, куда он клонит. Он задумался. И я вдруг тоже задумался. Мне стала казаться странной такая детальная осведомленность собеседника. Да и коньяк с лимоном в камере, это не норма, думаю, даже в Голландской тюрьме. Че-ерт побери! а не влип ли я в самую, что ни на есть простецкую ловушку. Я попытался собраться, вспомнить все, что уже успел выложить. Все, что я мог выложить, было выложено. А какова теперь линия обороны?!

Мрачный курильщик вдруг спросил, не глядя в мою сторону.

— Скажи, а откуда у тебя визитка генерала Пятиплахова? Причем ведь не армейского генерала. Ты хоть представляешь себе, что это за служба?

— Какая служба?

Он полез в карман треников и достал маленький бледный прямоугольник.

— Ничего не видно.

Он достал опять же из кармана маленький как упаковка «рондо» фонарик и ослепительной белой струей впился в картонку. И я тут же ее узнал. Только… Это была точно она — визитка которую я получил от Пети Плахова на борту теплохода «Китеж», я не мог забыть этого золотого орла в углу. Вот оно что, значит — игра звуков. Я учился с ним не в одной группе, а всего лишь на одном потоке, а вслух будущего генерала все у нас звали по фамилии, а я решил, что по имени и фамилии. Короче, обыкновенная путаница. Как мог объяснил то, что сам только что понял. Мол, странно, что я сам раньше об этом не догадался. Ведь у меня подходящий склад ума. Своего кота, например, я называл Дивуар. И тут же подумал — зачем вру? Ведь это можно проверить. Нет у меня никакого кота. Впрочем, как это проверить? Скажу, что кот уже мертв.

Человек в майке слушал внимательно и беззвучно.

— Хорошо, что у тебя при обыске нашли эту визитку.

— Почему?

— Мы подумали, что наши особые службы занялись этим непростым дедушкой. У них, у спецов, все экстрасенсы, все колдуны на учете, все летающие тарелки пронумерованы, понимаешь же, что этим занимаются в государственном масштабе и давно, и тайно. И у нас и в Штатах.

— Их же по телевизору показывают. «Битва экстрасенсов».

— Мусор, показывают, то, что не представляет никакой ценности. Для отвода глаз, и выпускания пара.

Я был крайне далек от этих материй, и даже, если так можно сказать, по гигиеническим соображениям. Двадцатиминутное общение с рядовым уфологом так загаживает сознание, что лишь поллитрой можно удалить последствия.

— Ты задумывался, почему сейчас так много разговоров повсюду об инопланетянах, книги, фильмы снимаются, сотни, дети индиго опять же, приорат Сиона, Вольф Мессинг, «человек дождя», нацистская база в Антарктиде, нанотехнологии, клонирование, все телевизоры забиты.

— Почему? — Спросил я, хотя мне было плевать, но я чувствовал, что собеседнику лучше подыграть ради своей возможной будущей пользы.

Он смачно забычковал окурок.

— Хочешь спрятать информацию, прячь в информационном шуме, понятно?

Это было действительно понятно, и я кивнул.

— Вот интернет… Раньше я думал, что настоящее знание это знание, реальное знание, секрет нашего мира, это, чего нет в интернете. Сеть, она для дебилов, я считал, а у сильных людей свои способы. А потом как-то понял — все намного проще и гениальнее, тайное знание замешано в гуще других, бесчисленных знаний, тонет в океане мертвой, одноразовой информации. Под видом всеобщей доступности всех знаний, мы имеем абсолютное погребение немногих реальных и важных. Если бы мировой секрет лежал в каком-нибудь сейфе на дне моря, его теоретически можно было бы обнаружить и использовать. Как смерть Кащея. А тут — ты можешь стучать по клавишам хоть целый год, хоть тысячу лет, а того, что не положено тебе знать не узнаешь никогда.

Я пожал плечами. Надо было помалкивать. Иногда такие разговоры угасают сами собой. Но я зачем-то сказал:

— Да-а.

— Но ведь надо же его, это знание тайное, из шума информационного извлекать как-то. Когда нужно, правильно?

Я и с этой мыслью был согласен, и поэтому охотно кивнул.

Собеседник вдруг хищно улыбнулся. Мы подходили в наших рассуждениях к месту и для него самого очень интересному.

— Значит, нужен какой-то код. Код, с помощью которого дешифруется этот самый шум, и вышелушиваются зерна из плевел.

Слово «вышелушиваются» далось ему не без труда.

— Но, что тогда получается? Опять тот же секрет, тот же сундук с Кащеевой смертью. Только другого рода. Суть одна. Замкнутый логический круг. Надо признаться, я затосковал.

Он хотел снова закурить, но раздумал.

— Потом, вдруг — озарение! Нет кода! Нет секрета! Нет ничего такого, что может уместиться в одной голове, понятно.

Было не очень понятно, но я на всякий случай кивнул.

Собеседник все же закурил. Выдохнул дым.

— Это как с мировым правительством. Сеть — просто модель, информационная модель мира. Тайное знание, скрытое в сети, аналог мирового правительства тайно правящего миром.

Я выпучил глаза, чтобы не усмехнуться, а выглядело так, будто я потрясен.

Он посмотрел на меня строго, как бы проверяя реакцию! Я кивнул, мол, слушаю, слушаю и внимательно. Он помедлил немного, давая паузой почувствовать, что сообщит важное.

— Понятно, что мировое правительство имеется. Но это не шайка миллиардеров определенной национальности, собравшихся в каком-то кабинете для обсуждения темы: как мы будем управлять миром.

— А что это? — Я выглядел, очевидно, очень наивным, но мне и в самом деле было интересно, как работает мировое правительство.

Человек в майке еще раз выдержал паузу, чтобы я окончательно мог проникнуться ответственностью момента.

— Мировое правительство, это не ложа какая-нибудь занюханная, не совет директоров сверхкорпорации. Это очень подвижная, из тысяч людей состоящая система, в которую входят и финансисты, и умники университетские, и политики, и народные вожди, и продвинутые журналисты, и философы и так далее.

Я считал себя довольно «продвинутым» журналистом, но никогда не ощущал, что чем-то правлю.

Сосед продолжал:

— Суть в том, что эти люди и в самом деле управляют миром, но иногда даже не знают об этом, о своем участии в команде. Не знают, что в какой-то момент вошли в нее, и не замечают, что выпали. Они все вместе формируют мировой курс развития, но никому не гарантировано постоянное место в этой команде, тем более, место координатора. А она, эта команда рассыпана по всему миру, там и корейский банкир, и Йельский профессор, и немецкий промышленник, и миланский кутюрье, и Егор Гайдар в какой-то момент. Они могут друг друга никогда и не увидеть, и даже не знать о существовании друг друга. Пульсирующая, огромная интеллектуально-духовная плазма. И выпавшие из команды еще долго надувают щеки, являясь всего лишь скорлупой бывшего члена мировой элиты. Главное — никто из них самих ничего не знает наверняка, могут только догадываться, чуять. Всякое масонство — чушь! Оболочка. Ширма.

— Да? — спросил я, чувствуя что-то вроде вызова. Как это, простите, чушь?! Нас столько этим пугали и развлекали, а какой-то мужик в трениках отменяет все масонство одним махом!

Он вздохнул:

— Масонство — это ритуал, это объявленное, закрепленное членство и так далее. Такая же чушь, как ротари-клубы, Римские клубы, союзы там всякие. Жискар д Эстен поругался со своими масонами, потому что отказался ехать в их ложу, чтобы приниматься в члены: я президент, и хочу, чтобы во дворце. Анекдот!

— А-а, — сказал я, потому что в этом месте подразумевалась моя реплика.

— Вся суть в том, что никто как бы не принимает глобальных решений. Глобальные шаги складываются из тысяч мелких шажков, которые иногда могут делаться как бы и в сторону от смутно ощущаемой основной линии. Но в результате потом все суммируется, в одном глобальном действии. Центр везде и нигде.

Он чему-то криво усмехнулся и быстро добавил.

— И власть эта — действующая, а не воображаемая сила.

Я понимающе закивал.

— И вы решили, что в случае с Ипполитом Игнатьевичем мы имеем дело с частным случае проявления этой самой… силы?