- По этим пенькам, - говорил Янукович, - каждое утро я бегаю десять раз, вверх и вниз. Это, - говорил он, - замечательно воздействует на здоровье.
И побежал наверх, добежал, правда, лишь до половины и, запыхавшись, вернулся.
- Десять раз? – допытывались журналисты с очень серьезным выражением на лицах. – На самый верх?
- Десять раз, - с точно таким же серьезным выражением на лице отвечал Янукович.
Теперь по пенькам, вверх и вниз, бегали радостные посетители и участники Самообороны. Шведские журналисты не могли понять, что здесь происходит.
- Зачем они так бегают? – услышал я, как один из них спрашивает по-английски мужчину из Самообороны, который стоял возле пеньков и снимал всю эту беготню на мобильный телефон.
- Для здоровья, - ответил тот. – Нужно десять раз вверх и вниз.
- Спасибо, - вежливо поблагодарил швед, как в обычае у шведов.
Внутри виллы порядок царил такой, как будто бы для Януковича весьма важно было, чтобы майдановцы, каоторые, как он должен был предполагать, ворвутся в его резиденцию, могли только чмокать с признанием над порядочностью президента. Помещения походили на салоны в гостинице. Следов обычной жизни практически и не было видно. Ни единого стакана на столике, газеты на буфете. Ничего. Повсюду лишь идиотский и селянский стиль "под богатство". Мне было любопытно, а имеются ли кастрюли в кухне и постельное белье в спальне. Я размышлял над тем, это же как он должен был чувствовать себя прижатым к стенке, чтобы все это вот так оставить и смыться.
А дальше было еще хуже. По берегу Днепра тащился променад. На одном из его концов раздавался собачий лай. Янукович оставил собак здесь. Закрытые в клетках животные лаяли, дергались, бросались на решетки. Мы прошли немного дальше, до домика, занятого охранниками. Здесь уже не было ни следа шика. Их работодатель ранее крутился в халате по зияющим пустотой, гигантским салонам с претензиями на царственность, а они здесь спали словно в студенческом общежитии или в казармах, по шесть человек в одной небольшой комнате. Возле одной из кроватей стояли гантели. На тумбочке возле другой – тетради. Похоже, охранник повышал квалификацию и ходил на какие-то курсы. Я раскрыл тетрадь в первом попавшемся месте. "Борьба с коррупцией", - гласил заголовок.
Вдоль побережья тянулась проволока. Я думал: под напряжением или нет, чтобы никому не пришло в голову пытаться попасть в Межигорье со стороны Днепра.
Были еще фазаны в клетках, было нечто, похожее на яхту, в котором размещалась шикарная столовая. Девчата делали селфи с майдановцами, позирующими с захваченными милицейскими щитами. Ежеминутно кто-то вопил "слава Украине!". Мы лазили по Межигорью с пару часов и всего не увидели. Поле для гольфа и облицованные мрамором водостоки. Частный ринг, зоопарк и приватная церковь с иконостасом, богатым как Лихтенштейн и Люксембург вместе. Приватная бензозаправка. В ангаре, где-то в конце резиденции, у нас упали челюсти. Янукович держал там коллекцию всех автомобилей, когда-либо произведенных в СССР. Там они и стояли, блестящие и покрытые специальным воском, один возле другого: "волги", "запорожцы", "лады". С другой стороны ангара – машины военные: транспортеры, грузовики. Между ними валялись сундуки с вещами, которых Янукович не смог вывезти. Я приоткрыл крышку одного из них: гадкая, позолоченная стоячая лампа на мраморном постаменте. В другом ящике была закрыта скульптурная группа "Охота на лис". Посреди ангара размещались закрытые гаражи. Возле каждого табличка с информацией, что за машина стоит внутри. "Мерседесы", бээмвэшки", по-разному. Двери гаража, в котором должна была находиться новейшая модель BMW, вскрыли словно банку с бычками в томате, а в средине – ничего.
Днепр был словно море. Его второй берег был едва виден. Именно в него, в реку, люди убегающего президента вывалили компрометирующие документы. Они забыли, что бумага в воде не тонет. Листы лениво плавали на поверхности воды возле самого берега, там же, где их и кинули. Самообороновцы выловили их и высушили. Именно из этих документов узнали, что в расчетные рубрики президентского бюджета записывались такие позиции как "взятка в ходе торгов".
Восток
Мы выехали из-под киевского вокзала, был уже вечер, все синело, коптилось в продуктах сгорания, в гуле двигателей и криках вокзальных обитателей. Ехали мы на Харьков. Из Киева мы выезжали, крутясь среди домов из белого кирпича и каких-то будок, салонов по продаже всего сразу. Но вот мы выбрались из Киева, вытряхнулись из этих городских внутренностей, застроек и хаоса – и все пропало. Мне казалось, что мы въехали в космос.
Было темно и пусто. Лишь время от времени мы проезжали мимо караванов военных грузовиков, направлявшихся на восток. Легковых машин было немного. Они закончились вместе с киевской орбитой. Где-то я читал, что большинство жителей Украины никогда не покидало родного города. Ну, разве что в отпуск: в Крым, в Одессу или там на лиманы.
Лишь иногда, будто киберпанковые космические станции, в этом черном ничто появлялись придорожные паркинги, а на них едва-едва сводящие концы с концами будки с кофе и дешевой, крайне нездорово пахнущей жратвой. Уродливые вывески покрывали их сверху, снизу же были лужи и грязь. Водители большегрузных автомобилей скакали между лужами холодной, стоячей воды, держа в одной руке чебурек, а в другой – кофе в тонком пластмассовом стаканчике.
Через какое-то время Дима пустил меня за руль. Дорога была даже ничего: двухрядка, отремонтированная к Евро. Вот только пешеходы время от времени вылезали из этой липкой черноты на проезжую часть. Их становилось видно только тогда, когда их выхватывали фары. Под Полтавой прямо посреди дороги стоял пьяный мужик и меланхолично всматривался в огни приближающихся машин. Дима запускал на магнитоле какое-то старье: "Лед Зеппелин", "Дип Перпл", такие вещи. Он был этническим русским, но после Майдана от своей российскости отрекся. Он перестал говорить по-русски, выучил украинский язык, а про себя говорил, что он украинский патриот.
Мы съехали в Полтаву. Именно на полтавском диалекте был кодифицирован официальный украинский язык. Влодеку Костырке из Львова этот "диалект крестьян из полтавской губернии" с его "має" вместо "є"[102] и "та" вместо "i", казался гадким, и Львову никак не соответствующим. А вот Дима Полтаву обожал. Мы ездили по затемненным улицам, а Дима вздыхал: "Я бы тут жил, я бы тут жил".
Полтава. Легендарная Полтава. Не помню уже, сколько людей, терпеть не могущих Галичины, жалующихся на то, что та возвышается, что считает, будто бы обладает исключительным патентом на украинскость, противопоставляло Полтаву Львову. Они считают, будто бы именно здесь бьется сердце украинскости. Именно здесь, в Полтаве, а не в полонизированной, говорящей на каком-то странном польско-русском суржике Галичине: испорченной, только и сидящей по кофейням, одновременно ультранационалистической и вылизывающей задницы полякам, и вообще Европе, которая именно в этой облизанной заднице всех их и помещает. Да, Галичина не была особо популярной за пределами самой Галичины. Посмеивались, что именно там, в "стране бандеровской славы" больше всего людей уклоняется от воинской службы, и что галичане, строящие из себя самых тонких и просвещенных украинцев на свете, на самом деле – консервативные и неотесанные селюки.
