«Ищет!» — подумал Депутатов, ощущая неприятный холодок, поползший по спине.

Танк остановился, метнул сноп бледного пламени и тотчас же снова двинулся вперед, обходя горящую машину. Снаряд взвизгнул где-то в стороне, потом еще, еще…

— Мимо! Не видят! — громко крикнул Депутатов. — Бьют наугад! Маскировочка!

От третьего снаряда Толстова загорелся еще один вражеский танк. Четвертый же круто развернулся и вскоре скрылся в густом облаке вздымаемого гусеницами снега.

Наступила тишина.

— Недаром, значит, товарищ лейтенант, потрудились! — не то опрашивая, не то утверждая, отозвался снизу механик-водитель Моргунов.

— На войне ничего даром не бывает, — прогудел Терентьев. — А между прочим, есть несознательные, которые…

Депутатов улыбнулся и посмотрел на Толстова, поняв, что этот намек касается его.

Но старший сержант промолчал. Он наблюдал в перископ. Депутатову была видна только нижняя часть его лица: плотно сжатые губы да широкий, чуть раздвоенный подбородок, позолоченный едва заметной щетинкой рыжеватых волос.

— Опять выходят! — не отрывая глаз от окуляров, доложил командир орудия.

— По местам! — скомандовал Депутатов, хотя и так все были на местах. В атаку шли еще четыре танка и четыре бронетранспортера с пехотой. Снова завязался бой. На этот раз гитлеровцы, чтобы нащупать слабое место, изменили направление. Они шли на левофланговый танк Тулупова. Но подойти близко им так и не удалось. Потеряв еще один танк, они повернули обратно, высадив десант пехоты.

— Автоматчики в ста метрах впереди завязали бой с пехотой противника. Отходят ко мне. Прошу разрешения открыть огонь, — доложил Тулупов.

С минуту Депутатов молчал. Если Тулупов не обнаружит себя и сейчас, то гитлеровцы непременно будут опять атаковать в этом направлении, возможно танками. И тогда, подпустив их на близкую дистанцию, Тулупов внезапным огнем сможет сделать многое.

Решение созрело моментально.

— Огня не открывать! — подтвердил ранее отданное приказание Депутатов. — Иду тебе на помощь!

Взревел мотор. Танк плавно тронулся с места, медленно, тяжело переваливаясь, выполз из окопа и, набирая скорость, устремился вперед, с ходу стреляя из пушки и пулеметов. Депутатов, прильнув к перископу, направлял танк в самую гущу гитлеровцев, с удовлетворением отмечая, как быстро и точно выполняет его команды механик-водитель. Вот, справа, из-за снежного бугорка часто забил пулемет. Пули зацокали по броне. Поворот— и вражеский расчет разбегается, а через секунду танк подминает под себя брошенный пулемет, догоняет вязнущих в глубоком снегу солдат. Дважды взрывы противотанковых гранат гулко сотрясают нутро танка.

«Не угодили бы в гусеницу, — опасается лейтенант. — Но Моргунов — молодец Моргунов! — отмечает про себя лейтенант Депутатов. — Видит все и оба раза вовремя отворачивает в сторону».

Часто бьет из пушки невозмутимый Толстов, поливает свинцом вражеские цепи радист-пулеметчик Терентьев. Удар во фланг — страшный удар, гитлеровцы не выдерживают его и откатываются назад, к роще, оставив много убитых.

«Преследовать? — загорелась в мозгу дерзкая мысль. — Попадешь под огонь танков, подобьют! Нет, нельзя!» Сделав разворот на полном ходу, Депутатов обошел населенный пункт с тыла и снова стал в окоп.

Наступила ночь, а за ней утро. Танкисты оставались на своих местах, зорко всматриваясь в даль. По-прежнему справа и слева доносился непрерывный орудийный гром. Временами частая дробь пулеметных очередей, треск ружейных выстрелов приближались настолько, что все тревожно переглядывались. Но через некоторое время шум боя снова удалялся, и танкистам оставалось лишь напряженно ждать очередной атаки. В полдень их обстреляла вражеская артиллерия. Но снаряды рвались в населенном пункте и вреда никакого не причинили.

А вечером приехал командир бригады полковник Жуков. Он привез боеприпасы и приказ: «Держаться во что бы то ни стало». Отведя в сторону Депутатова, он доверительно сказал:

— Справа и слева идут жестокие бои, фашисты сосредоточили много танков и самоходок. Кое-где им удалось потеснить наши части. Сам понимаешь, сейчас дать тебе ничего не могу. Но на том берегу уже все готово для контрудара. Командование только ждет благоприятного момента. Понял? Объясни это людям. Хорошо объясни! Со мной — связь по радио. Запиши часы вызова. Да, вот еще заберите. — Полковник подозвал шофера и передал Депутатову несколько посылок. — Из тыла, — улыбнулся полковник… — Ну, я поехал. Слышишь, какая музыка? — кивнул он головой в сторону доносившейся канонады и, сжав руку в кулак, добавил: — Так помни — стоять. На тебя сейчас весь личный состав бригады смотрит! А мы о вас тоже помним!

Очередная атака началась в 11 часов утра. Наступало около батальона пехоты и девять танков. На этот раз пришлось вступить в бой и Тулупову. Он быстро поджег два танка и продолжал вести огонь по остальным. Вскоре подбили по одному Депутатов и Борисов. Но уцелевшие, маневрируя по фронту, вели ответный огонь. Вскоре в бой вступили и радисты-пулеметчики, отсекая вражескую пехоту. Депутатов увидел, как близ танка Борисова разорвалось несколько снарядов, и приказал ему выйти на запасную позицию. Это было как раз вовремя: едва танк успел отойти, как в окопе разорвалось два снаряда.

Когда четвертый танк гитлеровцев завертелся на месте с перебитой гусеницей, остальные ушли в рощу. Откатилась и пехота, лишившаяся поддержки. Депутатов вызвал по радио Борисова и Тулупова.

— Ранено два автоматчика, сменил позицию, — доложил Тулупов.

«Что ж, пожалуй, надо менять и мне. Маскировка теперь не поможет. Теперь наша сила в огне и маневре… в маневре и огне». Думая так, Депутатов спросил:

— Как мотор, Моргунов?

— Порядок!

Через два часа на позиции взвода направилось двенадцать танков. Снова завязался неравный, жестокий бой. Гитлеровцы потеряли уже половину своих машин, но на этот раз, очевидно решив во что бы то ни стало прорваться к переправе, упорно лезли вперед. Два танка близко подошли к Тулупову, ведя огонь с коротких остановок. Депутатов уже дважды менял позицию, выбирая места, с которых было удобнее оказать ему помощь.

«Жарко Тулупову приходится», — подумал он про себя и в то же мгновение увидел густой черный дым, столбом поднявшийся к небу. Сердце словно сдавило. Сомнений быть не могло — горел танк Тулупова. «Успели ли выбраться?» — мелькнула мысль, и почти тут же услышал негромкий стук по броне. Депутатов открыл люк. Перед ним, пошатываясь, в дымящемся комбинезоне, с обожженым лицом и руками стоял стрелок-радист Тулупова.

— Командир ранен… механик убит! — доложил он.

— Где? — спросил Депутатов.

— Снесли в дом. Остальные отбиваются от автоматчиков.

Депутатов втащил радиста в танк и закрыл люк. Бой продолжался. Прикрываясь постройками, часто меняя места, Депутатов и Борисов меткими выстрелами уничтожили еще два танка. Но в то время, как танк Борисова пересекал улицу, вражеским снарядом была выведена из строя ходовая часть и пушка. Теперь мог стрелять только один Депутатов. Он приказал экипажу Борисова, отделавшемуся только легкой контузией, перегрузить боеприпасы в его, Депутатова, танк, потом вызвал командира бригады и стал докладывать обстановку.

— Держись, — перебил полковник.

— …Машина Борисова также выведена из строя…

— Держись!

— Есть, держаться!

Депутатов посмотрел на Толстова, тщательно протиравшего ветошью снаряды, на Терентьева, молчаливо снаряжавшего пулеметную ленту, и понял, что люди сильно устали. Если бы у него было зеркало, он увидел бы на своем лице то же самое. Но он не видел своего лица, и он был командир, которому подчинены другие и который поэтому должен быть крепче.

— Что приуныли, гвардейцы? Одни остались, что ли?..

— Да ведь и то, одни… — подхватил было Моргунов. Но тотчас же к нему повернулось злое, потное лицо Терентьева.

— То есть как это одни! — гаркнул он. — Да на войне, дурья твоя голова, солдат никогда один не бывает! Одни!.. А справа гремит — это кто? Слева? Наши. А в тылу кто наступать готовится? Опять же наши… А командир бригады что сказывал? — Мы, говорит, о вас помним, говорит! Помним, понял? А ты…