- Что ты, что ты, - замахал руками Протас, - какие из нас лекари. - Теперь парень запоздало ругал себя, зачем он вообще пошел в этот город.

- Нет, попробуйте, помню я, как вы с Лихом управились. Гусь, говорите, у вас волшебный.

- Не волшебный и не ученый. Тит это по глупости и злобе сказал, - оправдывался Протас, - все ему чудится.

- Эй, слуги, - крикнул купец, - берите гуся, если не удастся моим товарищам дочку вылечить, сварим птицу, напоим бульоном Аннушку, вдруг ей и правда полегчает.

Протас и Егорша переглянулись. Вдруг из светлицы раздался такой тоскливый нечеловеческий крик, что мурашки побежали по коже.

- Опять, - болезненно поморщился купец, - слуги, гоните этого шарлатана.

Но старичок сам с треском вылетел из светлицы. Полотно, обвивавшее голову, размоталось и волочилось следом по полу. Вид у старика был шальной, глаза вращались, халат порван. Ларец вылетел следом. Таинственные порошки рассыпались.

- Лечить нужно больных - уже без иностранного выговора плаксиво закричал старичок. - А в эту девушку нечистый дух вселился.

Едва не теряя туфли, лекарь кинулся вон с крыльца. Купец побелел.

- Слыхали? - прошептал он - мне тоже так думается. Ну, ступайте, с Богом.

Деваться было некуда, Протас шагнул в светлицу, Егорша спрятался за широкой спиной парня. В комнате было тихо. Купеческая дочка, склонив голову почти к коленям, сидела на лежанке. Дородная моложавая мамка, горестно подперев щеку рукой, поглядывала на девушку. Егорше поза девушки показалась странной. Мальчик достал глазок, украдкой глянул в него и увидел лохматое довольное Лихо. Прилепившись к спине девушки, безглазое скалило желтые зубы, беззвучно смеялось. Время от времени оно щипало девушку, тогда она охала и тяжело вздыхала, хуже стало, когда схватило за горло - Аннушка посинела и без чувств упала на ложе.

Мамка заволновалась, подбежала к купеческой дочке, подула в лицо, похлопала по щекам.

Егорша тихонько вышел.

- Евсей Андреич, если хочешь, чтоб дочка выздоровела, делай, как я скажу, да не расспрашивай ни о чем, времени на объяснения нет. Перво-наперво, растопи здесь жарко печь, на дверях и окнах нарисуй кресты. Найдите палку, оберните один конец паклей, окуните в смолу, подожгите и дайте мне.

Когда Егорше принесли горящую палку, мальчик вернулся в светлицу. Девушка пришла в себя и опять сидела на лежанке. Увидев Егоршу, Лихо заволновалось.

- Встань, Аннушка, - попросил мальчик.

Девушка хотела было подняться, но Лихо опять сжало ей горло, и девушка ткнулась носом в пол.

Мамка кинулась было на помощь, но Егорша закричал, чтоб не подходила. Огнем, он провел по спине Аннушки.

- А ну, отпусти девушку, - велел мальчик. Гнать Лихо ему приходилось одной рукой, другой мальчик держал глаз. Пламя охватило волосы Лиха, оно заверещало, но жертву не отпускало, Егорша тыкал огнем в отвратительное рыло, бил Лихо по спине. Оно напрасно хотело увернуться, прикрыться девушкой. Протас и мамка в ужасе наблюдали за происходящим.

- Уж чего эти лекаря здесь не вытворяли, - только и выговорила мамка, - а такого еще не было, изведет девку.

Аннушка словно осатанела. Бледная до синевы, с пустыми ничего не выражающими глазами, она яростно кидалась на мальчика, пытаясь вырвать у него палку. Егорша взмок, у него уже не было сил.

- Протас, хватай ее за руки, - крикнул он. Но парень, от кулака которого падали быки, едва мог справиться с тоненькой девушкой. Ее исхудавшие ручки оказались необычайно сильны, тело - твердокаменное. Аннушка хрипела, рычала, а Егорша бил и бил огнем. Наконец Лихо не выдержало, отпустило жертву и, спасаясь от огня, который везде настигал его, ударилось о дубовую дверь с такой силой, что та слетела с петель. Но в соседней комнате нечисть почувствовала себя еще хуже - выхода наружу не было, куда бы ни кидалось Лихо, его обжигало другим пламенем - более сильным, чем огонь.

На лицах купца и слуг застыло выражение ужаса. Они не могли видеть само Лихо, но чувствовали, как что-то мечется по комнате, обдавая их ветром, кто-то невидимый перевернул скамью, сбросил посуду с поставца. Егорша убрал печную заслонку и, ударив Лихо огненной палкой, заставил безглазое нырнуть в раскаленную печь.

- Уф-ф, - раздался громкий звук, печка покачнулась, треснула. Егорша устало опустил горящую палку в ведро с водой.

- Все, - мальчик вытер взмокший лоб.

- Аннушка, Аннушка, - купец, шатаясь, вошел в светлицу.

- Сомлела она, - шепотом ответила мамка. - Спать я ее уложила. Но Аннушка раскрыла ясные живые глаза, улыбнулась, по бледным щекам разлился нежный румянец.

- Отец, как давно я тебя не видала, - прошептала девушка.

Заплакав, купец опустился около ног дочери. Аннушка была здорова.

- Протас, Егорша, - прерывистым голосом проговорил купец, - ах, какую радость вы в мой дом принесли. Погостите, а я любое ваше желание выполню.

Протас приготовился было загибать пальцы, но Егорша опередил его.

- Отдай нашего гуся, Евсей Андреич.

- Берите хоть все стадо.

- Нет, отдай нашего.

- Кузька, - велел купец мальчику слуге, - беги на кухню, скажи, что я велел гуся вернуть.

Кузька заторопился на кухню, Егорша бросился за ним следом.

- Держи, держи его, нож давай, вот проклятая птица, - раздавался негодующий крик повара. Егорша с Кузькой влетели в кухню, она как снегом была засыпана белыми перышками, Влас, наполовину ощипанный, яростно отбивался от повара и работницы, но те, ухватив сковороду наседали на беднягу, наконец работница изловчилась, шлепнула гуся сковородой по голове и надела на него корзинку.

- Ох, - с облегчением выдохнул повар, - с превеликим удовольствием похлебаю я из этой птицы лапшички!

Но к величайшей досаде повара и работницы, гуся пришлось отдать. Купец на радостях закатил пир, Егоршу и Протаса нарядил в новые рубахи с красными ластовицами, порты и сапоги, дал коня.

- Други мои, и слов нет выразить, как я вам благодарен. - А где ж товарищ ваш, Влас, иль отстал в пути? Протас и Егорша переглянулись, буркнули каждый свое, Егорша - да, Протас -нет, а гусь сказал:

- Га-га.

Пришла пора прощаться. Протас посадил Егоршу и гуся впереди себя на коня и тронулся в путь. Егорша обернулся

- Смотри, как трубу в тереме разворотило, - озадаченно проговорил мальчик, - неужто Лихо выскочить ухитрилось?