– Для этого у вас клетка с голубями?
– Да, Ева, для этого. – Петропавел пожал плечами, говорил спокойно. – Несчастным птицам предстоит сгореть. Стаю поведёт дрессированный голубь – он выживет. Следующий импульс примерно через минуту. Мы успеем пройти. – Петропавел видел, как у девушки дёрнулась щека, и мягко добавил: – Иногда приходится быть жестоким, Ева. А сострадание иногда может привести к ещё более жестоким результатам. Окно забрало уже не одну человеческую жизнь. Но может, завтра всё обойдётся, и голуби останутся целы.
– До следующего раза, – не сдержалась Ева.
Петропавел посмотрел на неё и ничего не сказал.
2
Но, возможно, Тень, старшая сестра мамзель Несси, не спала в этот час, хотя до заката ещё оставалось время. Только когда трескуче-пустотный звук повторился, его не сопровождало никакое воробьиное чириканье.
Т-рр-хх, тум-па-акк, т-рр-кхх
Теперь Ева не вздрогнула, чтобы не привлекать лишнего внимания. Она спокойно обернулась на звук, вслушиваясь. Ей показалось, что он доносился из укрытия, отведённого для неё. Если, конечно, существовал на самом деле, а не был плодом какой-то галлюцинации.
«Тень, – подумала Ева. – Это ты разговариваешь со мной? Поэтому никто не слышит?! – Она мрачно усмехнулась. – Тогда уж хоть чирикни!»
Она устроилась так, чтобы, оставляя в поле зрения укрытие в центре лодки, любоваться берегами. И вскоре отвлеклась. По правому борту был остров Серебряный Бор, густая растительность, песчаные пляжи, явно обжитое место, свободное от тумана. Вскоре за поворотом, поднимаясь над деревьями, показалась сторожевая вышка, и над ней вымпелом реял флаг. Ева узнала его. Видела такой в Пирогово, правда, всего на одной-единственной большой лодке. Это был флаг капитана Льва. Лодка же, как объяснил Петропавел, принадлежала его юной дочери, Акве. Девочка отказалась опустить флаг отца, заменить его полотнищем монахов Возлюбленного братства. А здесь, в бухтах Серебряного Бора, обосновались раскольники, верные своему капитану.
«Мы ведь с Фёдором спасли его, – успела подумать Ева, – капитана Льва. Прервать этот долгий священный сон, блуждание среди теней Лабиринта…»
Сердце тут же наполнила грусть. И она вспомнила о ключе, связывающем её Фёдора с другой. Этот странный вестник непонятно чего ей не принадлежал, и она не стала выбрасывать ключ. Но спрятала его на самое дно своего вещмешка.
А потом звук повторился:
Т-рр-хх, тум-па-акк, т-рр-кхх
Ева поднялась на ноги. Звук явно доносился из её укрытия.
– Мамзель Несси, – пробормотала Ева.
Тум-па-а-кк
И теперь громче. Ева сделала шаг вперёд. Громче, и о нём по-прежнему никто не догадывается. Она сделала ещё шаг. И поняла, что если будет стоять тут, как лунатик, то привлечёт лишнее внимание. Ева, держась за борт, обошла навес, раздвинула циновку и вошла внутрь.
Это было здесь. Источник звука. Ева не знала, откуда ей это известно, но…
– Не сестра мамзель Несси, – её собственный голос прозвучал словно откуда-то из пустой бочки. Что-то поменялось в помещении вокруг. Только одна вещь осталась прежней. Её вещмешок. Даже напротив, он как будто сделался ярче, будто бы лишь он один имел смысл среди обесцветившихся предметов.
Т-рр-хх, тум-па-акк, т-рр-кхх
Ева чуть нахмурилась. Склонив голову, она смотрела на свой вещмешок. В глазах застыло выражение какой-то алчности, неведомой прежде. Яркий, как тёмный кристалл. Чувствуя, как всё внутри неё замерло, Ева протянула руку. Вещмешок, к счастью, не пошевелился. Он и не может пошевелиться. Потому что это там – внутри. Руки не дрожали, когда она вытряхивала содержимое наружу, хотя её движения были несколько судорожными. Сложенные аккуратно вещи, она не стала их разбрасывать, только сейчас они не имели значения.
Ключ сам выпал на циновку и свернулся, как маленькая змея. Ключ на шнурке.
Тум-паа-кх
Глаза Евы расширились, но руки, словно против воли, потянулись к ключу. Он не обожжёт и не укусит, вонзив ядовитые зубы, он… Трескуче-полый звук пульсировал в её ушах, как позывные из тьмы, пальцы легонько коснулись ключа, и эта тьма заполнила взгляд.
(ближе)
Ева отдёрнула руку. Но перед этим вместо трескуче-полого звука она услышала другое. Звук, как плохо подогнанные шестерёнки, трансформировался в шершавое шипение, словно резанувшее её мозг изнутри: «Ты всё ближе»…
Ева дёрнулась всем телом, как от электрического импульса. Затем застыла. Повернула голову, быстро озираясь по сторонам. И снова уставилась на ключ. Вот что скрывалось внутри яркого тёмного кристалла. Дыхание Евы сделалось сухим, горячим.
Т-рр-хх, тум-па-акк, т-рр-кхх
Спазм отступил от горла. Ева боязливо посмотрела на пальцы, потом заворожённо на ключ. Не укусит, его яд не здесь, где-то в другом месте. Перед взором поплыла словно предобморочная пелена. Но её рука, и теперь не против воли, опять легла на ключ. И она услышала, как голос из тьмы, голос изнанки мироздания: «Ты идёшь. Всё ближе, ближе… я жду тебя».
3
Нил-Сонов отодвинул от себя расчерченный лист бумаги и посмотрел во тьму за окнами. Сейчас самые короткие ночи, там, над рекой, за стенами Университета. И где-то там, в этой густой тьме, отгадки, только реконструировать события до сих пор не удаётся. Всё вроде бы должно быть очевидно, но что-то всё-таки постоянно ускользает.
«Надо всё же сварить себе крепкого кофе из неприкосновенного запаса», – решил Нил-Сонов. А потом снова посмотрел на лист бумаги, лежащий на столе.
Тварь проникает в Весёлую сторожку, убивает и уходит. Внутри была бойня, кровавое месиво, ни одному человеческому существу не под силу сотворить такое. И ещё запах…
Нил-Сонов в который раз проглядывал схему, что набросал тогда по горячим следам в последний день Чёрной весны Кондрат. У здоровяка, самого сильного гида Университета, оказалось немало скрытых и неожиданных способностей. Твёрдая рука неплохого рисовальщика, прекрасное пространственное видение и каллиграфический почерк были в их числе. И сейчас Нил-Сонов повернул лист со схемой так, чтобы тяжёлая входная дверь сторожки оказалась внизу, а положения тел, – и Николай, грузно навалившийся на стол с вывернутой на 180 градусов шеей, – отмеченные кружками, должны были сложиться в карту маршрута ночного гостя. Тварь проникает, делает свою кровавую работу и, возможно раненая, уходит. Должны были сложиться и никак не складывались.
Нил-Сонов нахмурился, шрам, пересекающий правую половину лица, выгнулся змейкой вокруг глаза. Пулевые отверстия в схеме Кондрата отмечены крестиками; некоторые пули отрикошетили, некоторые застряли в обшивке стены. И то самое главное входное отверстие, из которого кто-то по неясной причине пулю выковырял. Скорее всего, подчиняясь интуиции, Нил-Сонов об этом пока никому не сказал. Только Петропавлу. И теперь с нетерпением ждал Мастера, Главу гидов, потому что…
– Несоответствия, – пробормотал Нил-Сонов, пристально вглядываясь в лист бумаги перед собой.
Тварь проникает в Весёлую сторожку и уходит, но… тяжёлая бункерная дверь не сорвана. А лишь приоткрыта. А как ни крути, если у кого-то хватило сил справиться с массивными стрежнями замков, то уж с петлями и подавно. Но дверь не сорвана. Об этом Нил подумал сразу. Не сорвана, потому что тварь… впустили. По ошибке, под воздействием гипноза или намеренно. И если верно последнее, то…
Ночного гостя ждали и впустили, и уже там, в темноте, тварь смогла растерзать троих вооружённых гидов, а затем разделаться с учёными. Кто впустил? Для чего? Похоже, теперь это два разных вопроса, и только начав с первого, можно будет подобраться и ко второму.
Выживших на сегодня двое. Пацан Алёшка и подавшийся в бега Лазарь. Первого, скорее всего, стоит отмести. Раны, полученные Алёшкой, были несовместимы с жизнью. Задержись они немного или выйди на день позже, по графику, парня давно бы уже похоронили в братской могиле. Он ведь почти не подавал признаков жизни, и удивительно, что вообще дотянул до госпиталя. Нил-Сонов видел, как мрачны были лучшие лекари Университета: ничего сказать не можем, состояние критическое, яд твари очень быстро распространился по телу, и шок, отёк лёгких и остановка сердца могут произойти в любой момент. Нил-Сонов видел, и такого не спутать. Но пацан начал выкарабкиваться; правда, даже если всё обойдётся, к врождённым увечьям добавится инвалидность до конца жизни. К счастью, парень всё же медленно, черепашьими шажками пошёл на поправку. И Нил-Сонов ждал этого. Прекрасно понимая некоторую постыдную двусмысленность своего мотива, и не стыдился его. Конечно же, по-человечески он желал Алёшке скорейшего выздоровления, только (Николай с шеей, вывернутой наизнанку!) прежде всего он ждал возвращения единственного уцелевшего свидетеля. Тьма, что вползла с безумием зверя в ту ночь в Весёлую сторожку, подкралась очень близко. Нил-Сонов всегда чувствовал её, Страну Теней. И сейчас она была где-то здесь, между листом со схемой, госпитальным крылом и далёкой Перервинской плотиной. А уж сантименты побережём до более спокойных времён.
