Вот и вывели всех оставшихся в живых тюремщиков, в количестве 112 нацистских недочеловеков не обращая внимания на состояние их здоровья, и к стене прислонили. Там такая длинная была. Вокруг всех корпусов. Очень поляки произошедшим остались недовольны. Они ж цивилизованные, желают соблюдать конвенции и договора о военнопленных. А я зверь, исповедующий "Око за око" и совершил преступление. Возмездие это было. Как они, так и с ними. Можете себе записать — приказ о расстреле отдал лично и нисколько не жалею.

Вот уж и не осуждаю, мысленно согласился следователь. Да приди приказ сверху не тот, а немного другой и получил бы ты голубь на полную катушку. Расстрел, да еще и массовый военнопленных преступление по любым законам. Счастье твое, что закон как дышло. Политика важнее справедливости. Хотя, если честно, она как раз и состоялась. Нет, не осуждаю.

— Ну, тут как раз началось первое наступление фашистов вдоль магистралей, ведущих по городу в направлении моста Кербебедзя через Вислу.

Кербебедзя, ухмыльнулся следователь. И язык не ломает. Выучил.

— Нас туда перебросили. Проблема что, даже пройдя по дороге, нельзя иметь гарантию, что из окружающих домов не обстреляют. Вот и пригнали кучу разного народа. Бригаду Дердевангера из уголовников, РОНА Каминского, полк охраной полиции Шмидта. Танк проходит до перекрестка, солдаты заходят в дома и выгонят людей, а потом взрывают и все сжигают. И людей много при этом гибнет ни за что ни про что, и мародерствуют знатно. Особенно те герои, что из РОНА. Как подстрелим кого, обязательно в карманах часы, да колечки золотые.

Вот золота у него точно не имелось. А у остальных партизан? Надо проверить. Чтоб выбросили, ага. Так и поверил. Партизаны и не затрофеили чужое добро.

— Взрывали дома и разравнивали руины. На пересечении улиц Вольской и Млынарской мы фаустпатронами подбили два танка. Потом еще один, а два захватили парни из Армии Крайовой. Гусеницы сбили, немцы и полезли наружу. На этом собственно наши успехи и кончились. Фашисты просто методично уничтожали окружающие дома, подтягивали артиллерию и разбивали очередную баррикаду. Фаустпатрон хорош метров на сто. А тут они нас могли обстреливать совершенно безнаказанно издалека. Каратели просто уничтожали весь район Воли вдоль магистрали и через сутки вышли к мосту. Его все равно обстреливали из Старого города, даже застрелили губернатора города Фишера и ранили его заместителя Гюммеля, но это был поражение восстания.

10 июля отступили в Струвку. Ну, Старый город, — пояснил Воронович. — Района Воли уже не было. Сплошные развалины, но зато дали остальным время на подготовку к обороне. Над созданием укреплений работала саперная рота Бекетта, повстанцы и население. Струвку окружили поясом подготовленных больших зданий (редутов), противотанковых рвов и баррикад. А вообще, — он усмехнулся, — идем мы грязные, тащим раненых, помогаем гражданским беженцам. За спиной три дня непрерывных боев в городе. А среди камней воевать не то что в лесу, да и отступать некуда, а тут сплошная благодать. Как будто ни войны, ни восстания. Пешеходы по улицам снуют, радио работает, целые стекла и никаких следов боев. Водопровод и канализация нормально функционируют, лампы на улицах и в домах светят. Работали продовольственные магазины, аптеки, рестораны и бары. С продуктами было хорошо. В самом начале захватили продовольственные склады и очень прилично питались почти до самого конца.

И настолько все замечательно, что даже жандармские роты организовали. Следить за порядком и документы проверять. 500 здоровых жлобов вместо того чтобы воевать, проверяли наличие повязки у каждого пришедшего с переднего края. Формы-то у всех не было, так это вместо опознавательных знаков было. Потом им еще поручили собирать сброшенное с самолетов оружие, и лучше жандармов никто экипирован не был. Даже машинистки в штабах автоматы имели. А нам почти ничего не давали. Мало того, что чужаки, так еще и советские. Мои парни иногда на охоту ходили под самый конец. Забирали у этих козлов. Но очень честно. Автомат отобрали, пистолет выдали. И трофеи мы отдавали разным придуркам в конфедератках, только если деваться некуда или на обмен. Вот в Павяке взяли больше двух сотен винтовок и полтора десятка пулеметов, так я их что съел? Выдал безоружным добровольцам, желающим воевать с нами в одном строю.

Закончив на Воле, немцы приступили к уничтожению Старого города. Сначала попробовали нахрапом и быстро умылись кровью. Улицы узкие, артиллерии неудобно, зато наши позиции соединялись через подвалы. Стены проломили, и можно было перебрасывать людей незаметно в нужное место, в том числе и вроде бы уже в захваченные фашистами дома. Поэтому на переднем крае мы их довольно успешно сдерживали, но немецкая артиллерия постоянно стреляла по внутренним кварталам. От Гданьского вокзала регулярно било тяжелое орудие на железнодорожной платформе. Как прилетит такая дура, весь дом рушится. Пятиэтажные дома как карточные домики складывались. А еще добавляли с восточного берега Вислы немецкие батареи. Даже 6-ствольные минометы притащили по наши души. К концу июля не только целых стекол, но и домов не осталось. Авиация тоже нас не забывала. Все что могло гореть — спалили зажигательными бомбами. Половина домов на Струвке превратилась в кучу мусора. Только скелет с дырами вместо окон стоит, готовый в любую минуту рухнуть от взрывной волны, а вместо улиц с трудом расчищенная дорожка на одного и по бокам курганы из щебня и мусора. Ну, водопровод не работает — это уже мелочи жизни, если под обстрелом не надо с ведром за водой бежать.

Моральный дух повстанцев упал страшно. Добровольцев почти не было. Появились дезертиры и пьянство. Не знаю, на что они рассчитывали, но это было изрядно хуже Сталинграда. Там хоть армия со всей страной за спиной стояла и подкрепления шли. Подземные коммуникации от взрывов местами обрушились. Население перестало вообще вылезать из подвалов и на разбор зданий или другую помощь приходилось заставлять идти ударами прикладов. Уже в лицо проклинали и кричали, что мы во всем виноваты. Повстанцы в первую очередь, но мой отряд тоже жить мешал.

Воронович страшно устал. Все тело ломило, и нещадно болела голова. Попытка уснуть не удалась. Он лежал в углу подвала укрывшись драным одеялом и мучительно пытался разобраться правильно ли сделал, что привел всех сюда. Не надо было быть пророком, чтобы осознать, что попытка одновременного прорыва из Старого города и Центра с целью пробить коридор и по нему эвакуировать население и бойцов, обречена на провал. Даже в случае удачи коридор был бы так узок, что простреливался бы с флангов насквозь. Будут тысячи жертв.

Проще уже было уходить через канализацию, тем более что часть командиров, легко раненных и населения, это уже проделало. Там тоже было не сладко. Немцы ставили мины, заваливали проходы и, перекрыв часть труб мешками с цементом, пустили воду внутрь подземелий. Но это все-таки какой-то шанс. В руках повстанцев

В Старом городе оставался небольшой район вокруг площади Красиньских. Потеряв два десятка человек в ночной атаке, удалось вновь отбить Ратушу. Точнее ее развалины. С рассветом опять начнется. Остатки батальона деловито готовились к привычным будням. Устанавливали пулеметы, осторожно вынимали кирпичи, подготавливая бойницы. Снайперы обычно стреляли из глубины комнат, чтобы не было вспышек при выстреле, и засечь таких опытных бойцов было крайне сложно. Патронов было мало и нередко главную роль в уничтожении атакующих фашистов играли именно такие стрелки, уничтожающие офицеров и любых командиров.

Он сел, и взгляд сразу уткнулся в пятерых связанных пленных. На гордую нордическую расу они меньше всего походили. Грязные, жалкие и уже далеко не молодые. Попались бы во время штурма власовцы, их бы сразу перестреляли, но этих не трогали. Не из особого человеколюбия. Было несколько случаев, когда нацисты гнали на позиции гражданское население впереди себя. Он тогда вывел перед зданием пленных и пообещал через громкоговоритель перестрелять их всех. Больше в зоне ответственности батальона такое не повторялось, но чем черт не шутит, глядишь, и пригодятся еще. При прорыве все равно придется избавляться. Не отпускать же их…