Он сидит в десяти шагах от меня. Когда я искоса поглядываю на него, я вижу его лицо. И когда мой взгляд встречается с его взглядом, — а иногда это случается, — я подмечаю в нём особенное выражение.

В его глазах светится мольба и в то же время — подозрение. Бедный Пайкрафт! Здоровенный, беспокойный, несчастный толстяк! Самый толстый представитель лондонских клубов!

Он сидит за одним из столиков в клубе и что-то усердно уписывает за обе щёки. Что он ест? Я смотрю на него и вижу; он уплетает огромный кусок кекса, намазанного маслом, украдкой поглядывая на меня.

Ну, хорошо, Пайкрафт! Если ты настолько низок, что подозреваешь меня в чём-то, то я тут же, прямо у тебя под носом, напишу о тебе всю правду, исключительно правду и только правду!

Я познакомился с ним в этом самом клубе, в курительной. Я только что вступил в члены клуба и чувствовал себя чужим здесь. Всегда сидел один и страшно скучал. Но вот как-то я увидел его. Здоровенный мужчина с тройным подбородком и громаднейшим брюхом, он подкатился ко мне, хрюкнул что-то и, тяжело дыша, опустился рядом в кресло. Он чиркнул спичкой, закурил сигару, а потом уже заговорил со мной. Так началось наше знакомство.

Поговорив о некоторых вещах, он начал распространяться о спорте. Потом обратил внимание на мою фигуру и цвет моего лица.

— Вы, должно быть, часто играете в крокет? — сказал он.

Я очень тонок и смугл, тонок до такой степени, что многие считают меня необыкновенно худым и принимают за индийца. Но он только начал с меня, чтобы сразу же перейти на себя.

— Я полагаю, — продолжал он, — что вы занимаетесь физическими упражнениями не больше меня, а едите, вероятно, не меньше. (Как все толстяки, он воображал, что почти ничего не ест.) — И всё-таки, — при этом он как-то криво улыбнулся, — мы так не похожи друг на друга.

Дальше он начал распространяться о своей полноте, о том, что он делает, чтобы избавиться от этой полноты, что ему советуют делать с полнотой и что делают другие со своей полнотой.

— Есть люди, которые думают, — закончил он, — что вопрос о питании можно разрешить надлежащей диетой, а вопрос об усвоении организмом пищи — употреблением разных пилюль и лекарств…

Это был тяжёлый разговор. Под конец меня прямо-таки начало тошнить.

— Я отдал бы всё, только бы похудеть, — сказал он как-то, глядя на меня заплывшими от жира глазами и тяжело дыша. И тут же позвонил официанту, — несомненно, закажет ещё кусок кекса с маслом!

Однажды он подошёл к вопросу прямо.

— Наша фармакопея, — сказал он, — всё, что угодно, но только не последнее слово медицинской науки. Вот, говорят, ваша прабабушка…

Он остановился и устремил на меня пытливый взгляд. Меня это взбесило.

— Послушайте, — воскликнул я, — кто вам сказал, что моя прабабушка знала разные средства?

— Я скажу вам, откуда я всё знаю. Я слышал об этом…

— От Паттисона?

— Не лично от него…

Но я знал, что он лжёт.

— Паттисон, — сказал я, — пользовался средствами моей прабабушки на свой собственный риск.

Он кивнул головой и приготовился слушать.

— Средства моей прабабушки — очень необычная штука. Мой отец хотел взять с меня обещание…

— Но он не взял?

— Нет. Но он предупредил меня. Он сам как-то попробовал одно средство.

— Ах!.. Но как вы думаете?.. Предположим… предположим, что есть такое средство…

— Все её средства, как я уже сказал вам, очень необычны, — повторил я. — Один их запах… Нет, нет!

Но поскольку я зашёл так далеко, Пайкрафт решил, что я должен пойти ещё дальше. Я всегда немножко побаивался, что если я буду долгое время испытывать его терпение, то он просто упадёт на меня и задавит своей тушей. И я, наконец, сказал:

— Ну, что ж, попробуйте рискнуть.

Но я всё-таки побаивался: а вдруг Пайкрафт отравится! Ведь отравление Пайкрафта — не шутка!

Вечером я достал из сейфа старую шкатулку моей прабабушки, сделанную из сандалового дерева, открыл её и начал рыться в высохших клочках кожи. Человек, писавший рецепты для моей прабабушки, вероятно, любил писать их на кусочках кожи. Рецепты были написаны таким мелким почерком, что сначала я никак не мог ничего разобрать. Но, наконец, после долгого труда мне удалось расшифровать один из них.

— Послушайте, — сказал я Пайкрафту на другой день, показывая рецепт, за который он ухватился обеими руками, — насколько мне удалось установить, это рецепт для убавления веса (Ах! — невольно вырвалось у Пайкрафта). — Но скажите, пожалуйста, на кого вы будете похожи, когда сделаетесь худым?

— Это не имеет никакого значения. Я хочу попробовать, — сказал Пайкрафт.

Он был непоколебим в своём решении. Взяв с него обещание, что он никогда не скажет мне ни слова о своей полноте, чтобы с ним ни случилось, я вручил ему маленький клочок кожи.

— Это, кажется, очень противное лекарство, — заметил я.

— Неважно, — отвечал он, беря рецепт и пристально разглядывая его.

После этого при встрече мы не заговаривали друг с другом недели две. Всякий раз, когда он имел намерение подойти ко мне, я делал недовольную гримасу, и он, помня о нашем уговоре, всегда беспрекословно уходил. К концу этих двух недель он не убавил в весе ни на один грамм. Наконец он не выдержал и подошёл ко мне.

— Я должен поговорить с вами. Это нечестно. Тут что-то не так. У вашей прабабушки не могло быть таких рецептов.

— Покажите мне рецепт.

Он поспешно вынул его из своего бумажника.

Я быстро пробежал глазами рецепт и спросил:

— А тухлое яйцо вы добавляли?

— Нет. А разве это необходимо?

— Ну, а как же! Во все рецепты моей прабабушки непременно входит тухлое яйцо. Это настолько необходимое условие, что оно само собой разумеется… Кроме того, удалось вам достать свежий яд гремучей змеи?

— Да, я достал гремучую змею у Ямраха. Заплатил за неё…

— Это ваше личное дело… Затем, последняя составная часть, которая здесь указана…

— Я знаю одного господина, который сделает для меня…

— Ага! Гм!.. Наконец, собака, здесь упоминаемая, непременно должна быть очень худой собакой.

Целый месяц после этого я ежедневно встречался с Пайкрафтом в клубе, но не замечал в нём никакой перемены. Он помнил наше условие, по иногда не выдерживал и, проходя мимо, печально покачивал головой. Наконец, столкнувшись со мной однажды в гардеробной, он сказал:

— Ваша прабабушка…

— Ни слова о ней! — воскликнул я, и он сразу замолчал.

Я уже думал, что он отказался от средства, изготовленного по рецепту моей прабабушки, особенно после того, как я увидел его однажды с тремя новыми членами нашего клуба, которым он жаловался на свою полноту и спрашивал совета. И вдруг совершенно неожиданно я получил телеграмму.

«Ради бога приезжайте. Пайкрафт».

— Гм! — ухмыльнулся я, прочитав телеграмму. Мне было приятно, что средство моей прабабушки, наконец, возымело своё действие.

Я узнал адрес Пайкрафта у клубного швейцара. Он занимал верхнюю половину дома на улице Блюмсберри, и я отправился к нему, как только выпил кофе и раза два затянулся сигарой.

— Мистер Пайкрафт дома? — осведомился я у швейцара.

Швейцар заявил, что он, наверно, болен: вот уже два дня, как он совсем не выходит из дому.

— Он вызвал меня к себе, — сказал я, поднимаясь на второй этаж.

Подойдя к решётчатой двери, я позвонил.

«Не нужно было давать ему этот рецепт, — пронеслось у меня в уме, когда я звонил. — Человек, который ест, как свинья, должен быть и похож на свинью».

Какая-то степенная женщина с озабоченным лицом подошла к двери и взглянула на меня сквозь решётку.

Я протянул ей свою карточку, и она как-то неохотно впустила меня.