Вдруг дверь бесшумно открылась, и перед Майей появился улыбающийся, до черноты загоревший Гараш.
Захваченная врасплох неожиданным приходом мужа, Майя не сразу очнулась от своих грустных мыслей и глядела на него, растерянно улыбаясь.
А тот, уверенный, что его встретят пламенными объятиями, нахмурился.
- Что так поздно? - наконец спросила жена.
- Попутного грузовика дожидался. А ты почему не спишь? Чем озабочена?
- Все в порядке, все идет, как положено, - грустно пошутила Майя. Твой отец ругается...
Гараш с досадой поморщился. Старая песня...
- А все из-за пустяков. Ты же знаешь, я привыкла делать утром зарядку. Так меня еще дома приучили с малых лет. Выходить на открытую веранду неудобно. Я посоветовалась с мамой, позвали плотника, чтобы отгородить уголок веранды у нашей комнаты, а отец пришел и прогнал его... Мне-то он ничего не сказал, но так еще хуже. В конце концов у меня не хватит выдержки, начнутся ссоры...
Гараш чувствовал, что устал от вечных жалоб Майи. Невольно он сравнил ее с Назназ, - вот уж та всем и всегда довольна, не хнычет, не тужит, не расстраивается из-за пустяков, старается понравиться мужчине, порадовать мужчину...
- Ну, хор-рошо, хорошо, характер отца изменить я не в силах. Есть у тебя комната, вот и кривляйся тут нагишом, как вздумается.
- Почему ты говоришь с такой злостью?
- А как мне говорить? Я ведь тоже не камень! Неделю торчу в поле, сплю на земле у трактора, примчался домой, а меня встречают хныканьем. Очень приятно!
Майя стряхнула слезинки.
- Ладно, Гараш, больше не услышишь ни слова, - голос ее прозвучал тускло. - Ляжешь?
- Нет, дай поесть, должен вернуться в поле, - соврал Гараш.
Он надеялся, что жена станет умолять остаться на ночь, но Майя привыкла относиться с уважением к работе мужа и не стала спорить. Взбешенный Гараш наскоро похлебал супу и поплелся на шоссе ловить машину.
В полевой стан он явился чуть не на рассвете. Разбуженные его приходом трактористы встретили бригадира колкими шуточками:
- Грех оставлять дома молодую!
- Может, черная кошка пробежала? Поссорились?...
А утром Назназ принесла чай невыспавшемуся, хмурому Гарашу. Движения ее были плавными, улыбка - ласковой. После завтрака переменила ему повязку на пальце, и опять у него дыхание перехватило, когда мягкая грудь коснулась плеча, щеки.
Трактористы уже вышли, она была одна, и близко около лица Гараша пылали ярко накрашенные губы Назназ, призывно улыбались, манили...
- А на обед будет плов, - сказала Назназ,
- К чему такое беспокойство?
- Лишь бы тебе было хорошо.
3
Жаркие лучи солнца, проникавшие в застекленную веранду, приятно нежили, согревали сидевшего у окна Шарафоглу; он хмурился, позевывал, держа в руке прочитанную газету. На его коленях дремал пушистый котенок; два месяца назад Шарафоглу подобрал его, дрожавшего, голодного, у ворот МТС и приютил.
- Можно? - спросил кто-то за дверью.
- Почему нельзя? Заходи... - Шарафоглу осторожно опустил котенка на маленький коврик около письменного стола, улыбнулся входившему Наджафу, А, комсомол! Прошу, прошу...
Наджаф, по обыкновению благодушный, веселый, протянул заместителю директора какую-то бумагу,
- Что тут? Да садись, садись.
- Заявка на шпиндели для хлопкоуборочных машин. Ремонтировать пора! С посевной - порядок, за нас не беспокойтесь, идем нормально, по графику. Маленькие поломки случаются, не без того, но сами исправляем. Простоев пока не наблюдается. - Наджаф говорил звучно, бодро, ему приятно было порадовать Шарафоглу.
- А как в вашем колхозе?
Голос Наджафа упал.
- Вы же сами вчера были, видели...
Шарафоглу не настаивал, он наклонился над столом и подписал заявку.
- Хорошее дело затеяли комсомольцы! - похвалил он. - Ведь из года в год мы себя утешали, что раньше августа хлопкоуборочные машины не потребуются и нечего спешить с ремонтом. А когда раскрываются коробочки, оказывается, что машины хуже старых арб: не успели, не рассчитали, забыли...
Шарафоглу сделал вид, будто комсомольцы сами догадались весною браться за ремонт, а не он их подтолкнул. - А тебе хлопкоуборочная машина нравится? - будто мимоходом спросил он.
Наджаф вскочил так порывисто, что стул с грохотом опрокинулся.
- Товарищ начальник! - воскликнул он, трижды ударив себя в грудь. - Я влюблен в эту машину, честное слово, влюблен! Три года назад, когда Гызетар была еще невестой, как-то раз увидел ее в поле, бедняжку. Вся потная, солнцем сожженная, руками собирала хлопок. И ведь от зари до зари, часов по шестнадцать... Я подумал: где же ученые? Ведь есть Академия наук, профессора, доценты!... - Он толком не знал, что такое доценты, но слово больно благозвучное. - "Эй, товарищи ученые, немедленно придумайте машину, чтобы избавить наших красавиц от рабского труда!..." Вот как я закричал. И разве неправильно?
- Правильно, правильно, - сказал Шарафоглу, любуясь волнением Наджафа. - Но ведь теперь машина создана, а все равно остались люди, которые ее не признают, не хотят на ней работать.
- Они боятся, что доходы колхозника уменьшатся. Мы нашему Рустаму еще покажем, как машину не признавать! Потому и за ремонт весной взялись. Мугань так устроена: если не отремонтировать машинный парк до солнцепека, значит, ничего не успеешь. Как солнце пригрело степь, все закипело, забурлило, ремонтировать уже поздно.
Коренной муганец, Шарафоглу отлично знал это и без Наджафа, но слушал с необыкновенным вниманием.
- Но, товарищ начальник, машина машиной, а ведь остался кетмень! Рыхлить почву, окучивать кусты приходится руками. - Наджаф с многозначительным видом выпятил толстые губы.
- С этим-то покончить нетрудно, - сказал Шарафоглу. - То есть трудно, - быстро поправился он, - но возможно. Убедим всех колхозников, что надо сеять хлопок квадратно-гнездовым способом, усовершенствуем машину - вот нужда в кетмене и отпала!
- Заставь-ка нашего...
- Вы ж плевать на него хотите! - рассмеялся Шарафоглу.
Парень смутился.
- Плевать на столь почтенного деятеля, конечно, не стоит, - серьезным тоном сказал Шарафоглу. - Не тактично это. Но и плясать под его дудку тоже не следует, договорились? Вот и отлично. Беги...
Шарафоглу опять присел у окна, потянулся, взял с пола замурлыкавшего котенка... Значит, с кукурузой закончили - отсеялись, с клеверами тоже. Началась самая страдная и самая трудная пора - посев хлопка. Пока что все колхозы зоны шли ровно, отстававших не наблюдалось, но все-таки колхоз "Новая жизнь" не на шутку тревожил Шарафоглу.
Зимою он радовался, что Рустам редко обращался за помощью. Шарафоглу не любил колхозных деятелей, которые стараются использовать в своих интересах приятелей, занимающих высокие служебные посты. Но теперь началась посевная, а Рустам по-прежнему не давал о себе знать. Поток анонимных писем не прекращался. Только день пробыл Шарафоглу в "Новой жизни", а заметил много недостатков.
Об этом следовало откровенно поговорить с Рустамом, и Шарафоглу еще с утра вызвал его к себе.
На дворе раздался зычный гудок автомобиля, Шарафоглу взглянул в окно. Из "победы" вылезал Рустам.
Председатель никак не рассчитывал встретиться во дворе МТС с Наджафом. Проснулась привычная подозрительность. "Так вот почему Шараф пригласил меня!" - мелькнула догадка.
С мрачным видом он вошел к Шарафоглу.
- Кури, отдыхай, неверный друг, а потом расскажи, как дела идут в колхозе, - приветливо сказал Шараф,
"Неверный"? Ну конечно, Наджаф уже успел очернить Рустама в глазах Шарафоглу. Нахмурившись, Рустам вытащил кисет. Пальцы его дрожали, и Шарафоглу заметил, как много седых волос прибавилось на голове друга за эту весну. Но суровый, мужественный вид Рустама говорил, что он не хочет подчиняться годам, что упорной волей надеется победить старость.
- Что ж ты не спрашиваешь, доволен ли я вашим колхозом?
