– 

Княжество всегда было частью Царства. Или, по– вашему, Он создал только цветочки, а корни, гнилые плоды, черви, бактерии, вирусы, болезни, смерть – порождение Дьявола?

– 

Смерть, если принять за истину библейский миф, мож

но считать заслугой людей, – начал Деми. – Их непослушание заставило Создателя найти эталон кары… Мы сейчас говорим в мифических понятиях и представлениях?

– 

Я бы сказал, – в поэтических, – ответил вальяжный представитель Востока.

– 

Какая разница? – вступил в разговор Генри, после того как закончил снимать незнакомца, привлекшего его профессиональное внимание своим экзотическим видом. – И тот, и другой – вымышленные образы.

– 

Это те, которые нельзя зафиксировать вашим аппаратом? – усмехнулся неожиданный собеседник.

– 

Хорошее определение, – улыбнулся Генри. – Отныне я буду называть свою профессию «фиксаторреальности».

– 

Мы с вами сейчас находимся здесь – это реально?

– 

Конечно!

– 

Тогда, пожалуйста, пойдите и сделайте несколько моих снимков. Я Вам буду очень признателен. А мы, ожидая Вас, пока побеседуем с Вашим коллегой.

– 

Буду рад услужить такому интересному человеку, – улыбнулся английский джентльмен и хотел уже отойти. – Скажите, пожалуйста, как Вас зовут. Я сделаю подписи под фотографиями.

– 

Адамбек.

– 

Спасибо. Минут через сорок я вернусь.

– 

А Ваше имя? – обратился Адамбек к Деми.

– 

Демиург. Близкие зовут…

– 

Не надо. Я буду звать Вас Демиургом. Если не ошибаюсь (ая никогда не ошибаюсь), по-гречески это значит – созидательная сила, мастер.

– 

Не знаю, как насчёт «никогда», – улыбнулся Деми, – но сейчас Вы сказали правду.

– 

За то меня и не любят, что я всегда говорю правду.

– 

Это очень осложняет существование?

– 

Да, но это – моя доля.

– 

Невольно зауважаешь такого собеседника.

– 

Не особенно уверен в уважении, а вот в страхе – абсолютно. Меня все боятся. И знакомые, и незнакомые.

– 

Пока не вижу причины бояться.

– 

Ну, а если я Вам сейчас скажу, что Вы – пособник Дьявола?

– 

Я отвечу, что Вы великий фантазёр. Мне уже

достаточно лет, но не могу вспомнить ни одного человека, которому я причинил бы зло.

– 

А, по-вашему, Правитель Земного Княжества – воплощённое зло?

– 

Ну, если мы остаёмся в рамках мифологий, – да.

– 

А если перейдём на личный опыт?

– 

Смешно! Где мне взять личный опыт знакомства с этим Правителем?

– 

Смешно-не смешно, а два случая тесного сотрудничества, о которых знает весь мир, вы совсем скоро вспомните и будете удивлены, что это, оказывается, не так уж страшно. Вы вспомните самые прекрасные годы жизни. Вы сделаете открытие относительно самого себя и будете этому безгранично рады.

– 

Я понимаю, что нахожусь на земле, породившей самое большое количество мифов, – Деми говорил с усмешкой, но в его голосе зазвучали нотки растерянности. – Я слышу в Ваших словах интонации пророчества. Я вижу перед собой Вас, чья внешность соответствует… облику Великого Правителя. Но поверить в своё сотрудничество с самим Дьяволом – невероятно.

– 

Можете не верить, – безразлично-усталым тоном ответил Адамбек. – А вот как, по-вашему, сложилась бы судьба доктора Фауста, если бы Сатана не надоумил Мартина Лютера пересмотреть устои Папской Церкви?

– 

Знаете, как-то не задумывался, – ответил Деми. Но в этот же момент перед его взором пронеслась страшная картина сожжения на инквизиторском костре. Сжигали его самого, – он и был этим великим естествоиспытателем, доктором Фаустом.

– 

Вот, – беспристрастно констатировал Адамбек, – а ведь доктор сумел пережить вторую молодость благодаря усилиям этого самого страшного Князя Земли. – На лице Адамбека появилась ехидная улыбка. – А Вы говорите: «Не задумывался». Задумайтесь, всё же Фауст остался в долгу перед Бесом. Договор-то не расторгнут. – Он посмотрел в упор в расширенные от изумления глаза Демиурга.

ЛЕВ АРЬЕ

Студенты археологического факультета ведут раскопки на развалинах Метехского* замка. Тяжёлая каменная глыба нависла над стеной, увешанной только что раскопанными прекрасными древними иконами. Под ней из ещё не разрытого угла торчит край рамки. Лев бережно откапывает её. Он выносит из ямы икону редчайшей красоты. В этот момент огромная нависшая глыба обрушивается на стену. Выкопанные иконы вновь оказываются захороненными. Леван прячет спасённую икону под рубашку и бежит домой. Дорога к дому длинная, новая и незнакомая. Он идёт, ползёт, снова бежит. Икона под рубашкой греет его неведомым райским теплом. Останавливаясь, чтобы перевести дух, Лев вытаскивает икону, и она придаёт ему силы. Лицо великомученицы с каждым разом всё светлее. Вот и дом. На самом пороге его сидит торговец пивом из ближайшего киоска. Леван, торопясь, пробегает мимо. Торговец вытягивает ногу. Лев спотыкается, падает, икона выскакивает из-за пазухи. Ветер вырывает образ из рамы, и он взвивается в небо, пропадая за облаками. Лев подбирает пустую раму, садится рядом с продавцом и обсуждает с ним вчерашний футбольный матч. Они сидят уже не на ступенях дома, а возле бочки с пивом, и продавец льёт его из бочки в кружку. Большая шапка пены играет под лучами солнца. Новый друг угощает Льва, тот пьёт пену с водой и благодарит щедрого друга… Звонкая пчела, громко жужжа, кружится над пеной…

Лев Арье** открыл глаза. Пчела исчезла. Жужжал зуммер.

– 

Доброе утро, мой мальчик! – услышал он знакомый голос.

– 

Доброе утро! Има,***ты из дома или из больницы?

– 

Из больницы, дорогой. Видно, она и станет моим последним домом. Позови Нану!

– 

Сейчас. Подожди, пожалуйста.

– 

Има! Доброе утро! Как дела? – Нана говорила с параллельного аппарата.

*Метехский замок – в Тбилиси над Курой.

**Лев Арье: Лев (иврит) – сердце; Арье (иврит) – лев. В данном сочетании – это прилагательное: льва.

***Има – мама (иврит). Здесь: семейное прозвище.

Лев положил трубку. Его мучило подсознательное беспокойство, вызванное ночным видением. Самого сна он почти не помнил, но ощущал приближение какого-то фатального события.

Он сел, принял позу лотоса и занялся медитацией. Долго не удавалось преодолеть беспокойство, расслабиться, сосредоточиться.

– 

К тебе можно? – вмешательство извне прервало ещё не начавшееся занятие. Не дожидаясь приглашения, Нана вошла в комнату сына:

– 

Через два дня начнут проводить курс химиотерапии. Има в очень подавленном состоянии. Я, как могла, утешала её. Скажи, она умрёт?

Лев сидел на своей жёсткой тахте в прежней позе и смотрел на мать.

– 

Ты меня слышишь?

Лев закрыл и открыл веки.

– 

Ты можешь мне ответить?

Мать, наученная долгим опытом, знала, когда можно тревожить сына, а когда нельзя.

– 

Чего ты молчишь? Ты что, не видишь, что мне страшно от одной только мысли, что Има может умереть.

Лев сделал глубокий выдох, облокотился о стенку, выпрямил ноги и заложил ладони за затылок. Нана увидела искорку раздражения во взгляде сына. Она сложила руки на груди, но не отступила. Сын улыбнулся, встал, подошёл к ней, обнял, заглянул в глаза и сказал: