Изображая жизнь и природу Урала и Зауралья, Мамин-Сибиряк, не замыкаясь в рамках местной жизни, выступал как писатель общерусский, внесший свой вклад в художественное изображение родной земли.

В рассказе «Летные» (1886) изображается трагическая судьба бродяг, бежавших с каторги. В нем есть изумительное по своей яркости описание окрестностей Шадринска, где происходят события: «Татарский остров издали походил на громадную зеленую шапку. Река Исеть плыла здесь зеленым плесом, точно в зеленой бархатной раме из вербы, ольхи, смородины и хмеля. Кругом, насколько хватал глаз, расстилалась без конца-края панорама полей, сливавшихся на горизонте с благодатной ишимской степью; два-три кургана едва напоминали о близком Урале, откуда выбегала красивая Исеть, вся усаженная богатыми селами, деревнями и деревушками, точно гигантская нитка бус. Место было широкое и привольное, какие встречаются только в благословенном Зауралье, где весело сбегают в Исеть реки: Теча, Синара и Мияс, эти настоящие земледельческие артерии».

В 1892 г. Мамин-Сибиряк поместил в журнале «Русская мысль» историческую повесть «Охонины брови» — о пугачевском движении на Урале и в Зауралье и о событиях, предшествовавших крестьянской войне 1773—75 гг., известных под названием «дубинщины». В ходе этого стихийного восстания крестьяне далматовского Успенского (в повести — Прокопьевокото), Рафаиловского и других монастырей Исетской провинции, вооружившись дубинками (отсюда и название движения), ружьями и самодельными пиками, в 1762—1764 гг. дважды осаждали Далматовский монастырь. Местные власти бросили на усмирение крестьян драгунский полк и потопили восстание в крови^[67].

Мамин-Сибиряк показывает связь «дубинщины» с пугачевским движением, которое он называет «выдающимся явлением в жизни народа», усматривая в этой связи общность социальных причин, вызвавших эти исторические события.

Написанию повести предшествовало серьезное изучение исторических трудов, архивных документов, фольклора. Писатель знакомится с материалами о «дубинщине», публиковавшимися в «Пермских епархиальных ведомостях», со статьями уральского краеведа А. Н. Зырянова, помещенными в «Пермском сборнике» за 1856 и 1860 гг.

Стремясь к правде изображения исторических событий, писатель не ограничивался изучением книжных источников. Он неоднократно бывал в Далматовском монастыре и его окрестностях, беседовал со старожилами, записывал предания, связанные с крестьянским движением 1762—1775 гг., посетил Шадринск, изображенный в повести под названием Усторожья.

Описание Усторожья — Шадринска, бывшего когда-то небольшим пограничным постом и служившего местом укрытия при набегах степных народов, является примером немногословного, исторически точного изображения одного из зауральских поселений.

«Город Усторожье был невелик: дворов на шестьсот. Постройки все деревянные, как воеводский двор и старая церковь. Каменное здание было одно — новый собор, выстроенный тщанием, а отчасти иждивением воеводы Чушкина. Все это деревянное строение было обнесено земляным валом, а на валу шел тын из бревен, деревянные рогатки и «надолбы». По углам, где сходились выси, поднимались срубленные в паз деревянные башни-бойницы. Трое ворот вели из города: одни — на полдень, другие — на север, а третьи прямо в орду, то есть в сторону степи».

Сильное впечатление оставляют страницы, рассказывающие об осаде Прокопьевского монастыря пугачевцами и примкнувшими к ним местными крестьянами. Главный герой произведения — народ, заводские рабочие, монастырские крестьяне, восставшие против деспотизма заводчиков, помещиков и монастырского духовенства.

В центре повести — образ мужественного и бесстрашного пугачевского атамана Тимофея Белоуса, беспощадного к врагам, сурового мстителя за народные слезы и кровь. Крестьяне за ним «шли толпами». «Первым летел Белоус в огонь и с пленными расправлялся коротко: «Повесить — и весь сказ». С большим психологизмом показана его любовь к «отецкой дочери», степной красавице Охоне, ставшей наложницей воеводы. Белоус убивает опозоренную девушку, не подозревавшую о глубокой любви к ней грозного предводителя пугачевских повстанцев.

Колоритна фигура слепца Брехуна — неуловимого пугачевского лазутчика. Это он позаботился о том, чтобы не связала Охоня своей любовью Белоуса, чтобы не погибла из-за девичьей красы удалая казачья голова, не пропал молодец для народного дела.

Выразительны угнетатели народа, в руках которых сосредоточена мирская и духовная власть в крае. Это — усторожский воевода Полуект Степаныч, сластолюбивый старец, творивший суд и расправу над участниками «дубинщины» и пугачевского движения. Он властен и строг с народом, крут в расправах с непокорными, но трепещет перед настоятелем Прокопьевского монастыря, боясь его осуждения и проклятия за покинутую жену и связь с «отецкой дочерью».

Жестоким притеснителем крестьян, уповающим больше на воинскую силу, чем на молитвы, показан в повести игумен Моисей, «утеснявший своих монастырских крестьян непосильными работами и наказывавший их нещадно за малейшую провинность». Прототипом образа Моисея явился архимандрит Далматовского монастыря Иакинф (Кашперов), принимавший активное участие в подавлении крестьянских волнений в Зауралье.

Настоящим зверем, беспощадно терзавшим рабочих, выступает владелец Баламутских заводов Гарусов. Неприхотливый, простой в одежде и умеренный в пище, он свои силы и жизненный опыт посвятил наживе. «Рабочих он буквально морил на тяжелой горной работе и не знал пощады ослушникам, которых казнил самым жестоким образом: батожье, кнут, застенок — все шло в ход». Страшную ненависть народа вызывали притеснения заводчика. «Погоди, отольются медведю коровьи слезы! — говорит замученный Гарусовым Трофим. — Будет ему нашу кровь пить…».

После усмирения восстания все они творят жестокий суд и расправу над участниками движения. «Замирившийся край представлял собою печальную картину, — пишет автор. — Половина селитьбы пустовала, а оставшиеся в целых жители неохотно шли на старые пепелища, боясь розысков и жестокой расправы».

Бурный поток событий, связанный с выступлением монастырских и государственных крестьян, захватил различных людей. Среди тех, кто стал невольным участником этого движения, оказался дьячок Арефа. Арефа сжимается при одном имени грозного игумена Моисея, терпит многочисленные побои и унижения от заводчика Гарусова, со смирением переносит выпавшие на его долю несчастья. Он постоянно чувствует над собой грозу в виде строгой и громогласной дьячихи Домны. Колоритна речь неудачника-дьячка: это яркий сплав местных слов с церковнославянизмами, пословицами и поговорками.

Повесть написана сочным, выразительным языком, тонко передающим характер эпохи. Она проникнута духом народного творчества, в ней слышны отзвуки героических преданий — песен, притчей и сказов, воспроизводивших незабываемые страницы жизни народа.

Идейный пафос повести, выразительная сила ее образов, живой язык привлекли к ней внимание советских музыкальных кругов. Композитор Г. Н. Белоглазов написал музыку к либретто оперы «Охоня», составленному М. Г. Логиновской. В феврале 1956 г. в Свердловском оперном театре состоялась премьера оперы. Отдельные арии и сцены неоднократно транслировались по свердловскому радио.

В 1895 г. в журнале «Русская мысль» появился роман Мамина-Сибиряка «Хлеб». В нем правдиво показано, как нищала и разорялась пореформенная деревня в результате «победного шествия» капитала с его оптовой торговлей хлебом, винокурением и биржевыми махинациями, как разрушался патриархальный уклад.

О замысле романа, о его жизненной основе писатель сообщал в письме от 25 мая 1891 г. А. П. Пятковскому: «Роман будет о хлебе, действующие лица — крестьяне и купец-хлебник. Хлеб — все, а в России у нас в особенности. Цена хлеба «строит цену» на все остальное, и от нее зависит вся промышленность и торговля. Собственно, в России тот процесс, каким хлеб доходит до потребителя, трудно проследить, потому что он совершается на громадном расстоянии и давно утратил типичные переходные формы от первобытного хозяйства к капиталистическим операциям.