Но Ковальковский не любил неуместных шуток. И он был прав. О нас. много писали в газетах, мы гордились этим, наматывали себе на ус, а для самой батареи польза от такой популярности была невелика. Приятно — и только. Парторг толкнул нас на деловое изучение личного боевого мастерства, на то, что в мирное время мы называли изучением опыта.

Ковальковский исправил еще одно наше упущение, даже беду. Мало встречались мы с бойцами соседних частей, особенно краснознаменной батареи. Воевали рядом, в бою поддерживали близкий контакт, а вне боя — врозь. Конечно, больше всего был виноват в этом я, бывший командир «старушки». С присущим ему тактом парторг сумел разрядить «напряжение». Мы и соседи стали ближе друг другу. Это шло не только на пользу делу, а и повышало настроение матросов, что особенно важно в полярную ночь, когда люди остро переживают оторванность от всего живого.

В те дни к нам зачастили гости издалека. Приехали московские артисты во главе с Мировым и Дарским. Потом поэты — Василий Иванович Лебедев-Кумач и Ярослав Родионов, композитор Константин Листов, кинооператор Сергей Урусевский.

Лебедев-Кумач прежде всего спросил о нашем знаменитом батарейном зайце. Оказывается, Лев Кассиль написал юмористический рассказ о том, как этот заяц чует появление самолетов противника раньше, чем их засекут посты ПВО. Пришлось рассказать, как зайчишку обидел плохой человек. Все тот же Ишин стукнул зайчонка, прыгнувшего к нему на колени. Дверь КП была открыта, и зверек исчез, к великому огорчению всех, и особенно Виленкина.

Зато теперь на КП целый зоопарк — полярная сова Соня, две пострадавшие от войны чайки, щенок Леди представители кошачьей породы, кажется, первые в наших широтах — кто-то завез к нам двух котят, мы прозвали их Русланом и Людмилой, но оказалось, что это две кошки. Сова успешно играла роль начальницы, и вся живность покорно подчинялась ей. Сначала она сама глотала кусочки сырого мяса, потом с мясом в клюве поворачивалась к Леди. Щенок осторожно брал кусочек из клюва совы и сразу его проглатывал. Вначале ему от совы доставалось — то клювом его стукнет, то когтями, то крылом, а потом помирились. Кошек сова не любила, и мясо им приходилось воровать. После кормежки дверь землянки открывалась, сова и чайки направлялись к выходу, навстречу свежему воздуху, сову кошки пропускали, но чаек заворачивали назад, в землянку. Сова забиралась на высокий камень и ждала там часа следую­щей кормежки — летать она тоже не могла: осколочек снаряда перебил ей крыло.

Весь этот зоопарк мы показывали гостям, и они понимали, какую радость доставляет нам в нашей скудной заполярной жизни все, отвлекающее от крови, смертельной опасности и смертельной тоски по родным краям, близким людям, по Большой земле.

Гости приехали не только беседовать с нами, не только фотографировать, расспрашивать, но и развлекать, веселить, ободрить добрым и страстным словом. Лебедев-Кумач читал в землянке второго орудия стихи и фельетоны, рассказывал про другие фронты, Листов играл на баяне и пел свои песни, пел и Ярослав Родионов, прочитавший потом, к великому удовольствию всех, стихи, посвященные нашей батарее.

Я со стыдом вспоминал про полученное накануне от поэта Николая Панова письмо из Полярного. Я послал в редакцию флотской газеты свои стихи, подписанные псевдонимом «Днепровский» — под этим псевдонимом я напечатал несколько корреспонденции о боевых делах артиллеристов. Мне ответил из редакции Н. Н. Панов, он разругал, конечно, мои вирши на все корки и добавил, что с прозой, мол, у меня дела получше, в военном деле и артиллерии товарищ Днепровский, пожалуй, разбирается, так что надо продолжать знакомиться с жизнью артиллеристов и писать о них корреспонденции в газету. Критика задела за живое — кому хочется признать себя бездарностью, когда тянет писать стихи и кажется, что они лучше всех других; но послушал я настоящих поэтов и помрачнел — прав, пожалуй, Панов, лучше буду изучать жизнь артиллеристов и писать корреспонденции. А еще лучше — заниматься своим прямым делом, вое­вать.

Повоевать нам пришлось и при гостях. Концерт Мирова и Дарского закончился боем. Вечер Лебедева-Кумача, Родионова, Листова, Урусевского — настоящим сржением. Вместе с батареей Соболевского мы подбили тогда транспорт. Но и фашисты прямым попаданием поразили орудие у Соболевского. Там были убитые и раненые.

Так жили батарейцы в ту полярную ночь. Мы уже не чувствовали себя где-то на отшибе, в стороне от большой войны. Мы воевали по-настоящему и понимали, что находимся в гуще событий на правом фланге фронта. Рыбачий становился серьезным опорным пунктом флота, где скрещивались интересы самых различных родов оружия. Тяжелой была та ночь. Горьки все новые и новые потери. Но у людей росла вера в свои силы.

В феврале большая радость — наш артиллерийский дивизион награжден орденом Красного Знамени...

Март — месяц пурги, метелей, жестоких ветров. Трудно выйти из землянки, надо привязываться друг к другу, чтобы не заблудиться в двух шагах от жилья. Морские пехотинцы натянули между землянками веревки. Это возможно там, где люди селятся плотно, городком. Но стоит отойти от городка в сторону, и человек уже в опасности. «Матросский телеграф» разносит по полуостровам страшные истории о бойцах, замерзших в буран. Все стали осмотрительнее. Те, кто проводят не первую полярную ночь, учат новичков ориентироваться во тьме.

От землянок каждого орудийного расчета у нас пробиты под снегом туннели к орудийным дворикам. Это наш «метрополитен». Снега в нынешнем году так много, что удалось расширить и углубить туннели. По боевой тревоге в них можно быстро бежать, хотя и согнувшись. А нашему «хитрому артиллеристу» Николаю Субботину не приходится при этом даже нагибаться.

Туннели прорыты для маскировки. Недолги светлые часы, но они есть, и мы помним об этом. Не забываем и о гитлеровцах. Они то навешивают над побережьем световые авиабомбы, то их артиллерия подбрасывает осветительные снаряды. В это недоброе светлое время враг не должен видеть чернеющих на снегу пятен и полос. И мы, кажется, добились того, что перед ним сплошной снежный наст.

Однажды в начале полярной ночи к нам приехала группа моряков Тихоокеанского флота во главе с чле­ном Военного совета дивизионным комиссаром Захаровым. Показывая наше хозяйство, я подвел их ко второму орудию и сказал, что мы находимся в центре батареи. Гости не поверили — кругом белым-бело, сплошной снег. Приподняв заснеженный люк, я предложил спуститься в орудийный дворик подснежного города. Над двориками мы еще осенью натянули брезенты и надежно закрепили их. Брезенты выдержали легший на них слой снега. Тихоокеанцы пришли в восторг. Каждый военный человек понимает, что хорошая маскировка — гарантия безопасности для людей и батареи. Особенно это важно здесь, на скалистом берегу Варангер-фиорда, где очень сложно зарыться глубоко в землю.

Вторая военная полярная ночь прошла с большим успехом, чем первая. Теперь мы понастоящему воевали. Топили корабли противника, не дали действующей против нашего фронта группе войск накопить под покровом темноты боеприпасы и людские резервы. Мы научились использовать прожектора и теплопеленгаторную станцию. Ноябрьская ночь сорок второго года, когда мы потопили один за другим три многотоннажных судна, на­долго запомнится врагу. Но и после той ночи батарея пустила на дно не один танкер, не одну баржу, не один тяжело груженный фашистский транспорт. Порт Лиина­хамари блокирован.