С. И. Кабанов, как и обещал, приехал к нам ровно через десять дней. Строительство 140-й заканчивалось. Люди подтянулись и выглядели хорошо. Орудия были смонтированы на боевой позиции и готовы к бою.
Не повезло лишь дальномерщикам. Дальномер временно находился на открытой площадке, его следовало скорее укрыть. Но что поделаешь — под ним гранитная скала. Применять взрывчатку нельзя. Чтобы углубиться в скалу, Пивоваров и его подчиненные ломами и долотами день и ночь долбили гранит. Может быть, поэтому дальномерщики скверно подготовились к первому бою.
Предстояло подвести черту строительству и выдержать ответственный экзамен. Генерал разрешил отстреливать орудия во время первого же боя, который выпадет на долю соседей.
— Только не увлекайтесь, — предупреждал он, —- Сейчас главная задача — отстрел. Следующая задача тоже главная — учеба, тренировка. А потом — самостоятельный бой.
Корабли противника давно не появлялись на горизонте. Гитлеровцы, очевидно, рассчитывали провести караваны в более темное время года. В августе мы наконец увидели транспорт, сопровождаемый шестью катерами-дымзавесчиками.
Об этом на 140-ю немедленно сообщил Иван Никитич Маркин. Я сказал, что буду лишь отстреливать орудия и чтобы помощи от нас не ждали. При любых обстоятельствах нам запрещено вступать в бой. Но с дальномера «старушки» необходимо все время получать данные о дальности до цели. Так мы проверим правильность работы дальномерщиков. Я просил также Маркина поддерживать непрерывную телефонную связь: с новой, еще неизвестной противнику позиции мы должны стрелять синхронно с залпами 221-й.
Конвой шел на сближение. Впереди транспорта строем фронта — четыре катера. Мористее, рядом с транспортом, — еще два. Появились и самолеты. Они, как всегда, покрутились над нашим берегом и повисли над позицией 221-й.
Я запросил у дальномерщиков дальность до транспорта.
— Девяносто шесть кабельтовых, — неуверенно доложил Пивоваров.
— Неверно, Пивоваров. Какова дальность, Иван Никитич? — спросил я тут же у Маркина.
— Семьдесят восемь. Сейчас открываю огонь.
— Плохо работают дальномерщики, Пивоваров! Слышу, Маркин командует:
— Поставить на залп!
Подаю ту же команду на все орудия 140-й.
— Залп! — одновременно произносим и я и Маркин. В единый гул сливаются залпы двух батарей.
Бой развертывался по привычной, известной нам программе. Бомбежка. Ураганный налет артиллерии. Катера ставят дымовую завесу. Сразу же после нашего первого залпа транспорт уходит за эту завесу.
Каждому орудию разрешено дать по три выстрела при различных углах возвышения. Три залпа — и испытана материальная часть, проверена крепость орудийных оснований. Орудия отличные, их основания прочны. Экзамен сдан. Батарея допущена к использованию в боях. Но только в будущих боях. В тот момент мы не имели права продолжать стрельбу.
«Старушка» била по площади, скрытой дымовой завесой, ставила плановые огни по вероятному курсу транспорта. Словом, продолжала бой вслепую. Сбросив морские дымовые шашки, катера тоже скрылись за завесой. Когда она рассеялась — ни транспорта, ни катеров.
Новички растерянно поглядывали на старожилов: как же так, почему соседи упустили конвой? Но мы хорошо знали свою «старушку». Мы понимали, Соболевский ничего не может сделать в таких условиях, Огонь вслепую, по площади — это огонь наугад. Чтобы добиться успеха, нужны хотя бы соответствующие приборы. Мы, пожалуй, будем действовать более эффективно. 140-я сможет начинать бой с большей дистанции... Все это мы старались объяснить людям, незнакомым с условиями войны на полуострове.
Уже на следующий день над районом новой батареи появился самолет-разведчик. Неужели противник обнаружил нас?
Сразу же после испытаний отправился к дальномерщикам. Пригрозил, что, пока не научатся хорошо работать, будем пользоваться данными дальномера соседей.
Маленький, шустрый Симаков, первый номер на дальномере, насмешливо хмыкнул и сказал, что угроза неосуществима: дальномер 221-й далеко, его данные для нас неприемлемы. Он, разумеется, прав. Но я взъелся на Симакова: от него зависит определение дистанции до цели. Я настаивал на своем, уверяя, что данные соседей использовать все же можно, хотя и придется их трансформировать. А суть не в этом. Суть в том, что Симаков и его товарищи плохо работают. Суть в том, что в тяжелой обстановке войны к одному и тому же результату приводят и неумение работать, и нежелание бить врага...
Симаков разнервничался. Дальномерщики от удивления раскрыли рты, а некоторые возмутились.
— Ишь, куда гнет, предательство!..— донесся чей-то злобный голос.
Я, конечно, переборщил, но уже не мог сдержаться, раздосадованный случившимся.
— Результат один! — настаивал я. — Представьте, что мы сегодня участвовали в бою. Даем первый залп по данным Симакова. Снаряды падают где-то в стороне. Фашисты на транспорте смеются: «Плохо Иван стреляет, может, там есть наши друзья». Таких «друзей», конечно, у нас нет. Но неумение работать налицо. А результат один. Верно?..
В ответ — недружное мычание. Продолжаю свое. Рассказываю, что будет, если корабль пройдет в порт. Доставленные транспортом патроны, мины, снаряды, бомбы по вине все того же Симакова могут обрушиться на головы наших людей... По существу все это верно. Но этого нельзя было в подобном тоне говорить людям, которые отлично понимали значение нашей борьбы и опасность ошибок. Передо мной не разгильдяи, а хорошие, настоящие бойцы, не успевшие освоить свое оружие. Я обязан их подстегнуть, взбудоражить, но не такими проповедями.
Хорошо, что это были настоящие люди. Они прощали на войне и неуместный тон, и излишний гнев, если верили командиру в бою. Прощали то, что в мирных условиях осложнило бы отношения командира с подчиненными. Тот же Симаков не обиделся, не заупрямился.
— Есть, товарищ командир, все будет сделано. — Он сказал это так искренне, что я твердо поверил: не подведет.
