– А с чего Коля вдруг таким стал? Два брата росли в одной семье, погодки. Один – мой папа, другой – дядя Коля. И один из них вдруг решил бороться с системой…

– Безумно интересно. И в какой стране он живет?

– В Австрии, кажется. Или нет, в Германии, – сдержанно ответила мама. – Жил, по крайней мере.

– Может, съездим к нему? – с ходу, не подумав, предложила я. – Хотя… А ты слышала его передачи?

– Один раз… – неохотно ответила мама. – Давно.

– А он знает, что его брат погиб?

– Сашенька… – Мама покачала головой.

– Ты не написала ему?

Мама серьезно посмотрела на меня.

– Ты разговариваешь со мной, как на допросе. Нет, не написала. Мне было очень тяжело. И я не знала, куда писать.

– А он сам ни разу не звонил?

Мама помолчала.

– Года четыре назад, наверное, пришла открытка без обратного адреса. Когда мы с тобой еще в пятиэтажке жили. А теперь он и нашего адреса не знает.

– И что в той открытке было?

– Ничего особенного, – вздохнула мама. – «Поздравляю с Новым годом, желаю крепкого здоровья…»

– А подписана она как была? Николас Орлофф или дядя Коля?

– Дядя Коля… кажется… – растерянно ответила мама. – А что?

– Большая разница, – объяснила я маме.

Недавно к нам в школу приходили двое сдержанных сорокалетних мужчин, строго и неброско одетых, с непроницаемыми лицами, приветливые и… необычные. С первого слова, когда они заговорили, в классе установилась полная тишина. Тишины у нас не бывает никогда – есть люди, которым наплевать на всех и на всё, они не боятся ни двоек, ни плохого аттестата, не боятся не сдать ЕГЭ и никуда не поступить, не боятся, что вызовут родителей – пусть учителя боятся! А они не боятся ничего, им нечего терять – то, что у них есть, потерять невозможно, так они считают. У них все было, есть и будет. И не потому, что они такие уж богатые. Самая богатая в нашем классе я, точнее, – мой папа. Просто никто об этом не знает и не узнает никогда.

Но когда те двое мужчин встали у электронной доски и негромко заговорили, все замолчали. Я видела, как порозовел Мошкин. Что такого говорят те двое? И тоже стала прислушиваться.

– …бесплатное. Единственно, что необходимо, кроме хорошего аттестата и ЕГЭ – отличное здоровье, первая группа. И сдать ДВИ – дополнительное внутреннее испытание.

– А если я… – попытался вякнуть кто-то сзади, но один из мужчин приветливо ему улыбнулся, и тот мгновенно завял.

– Что проверяется на ДВИ? – неожиданно для самой себя спросила я.

– На внутреннем испытании, – он посмотрел на меня внимательно, как будто подключился ко мне, хотел тут же узнать – кто я, что я, чего стою… – …проверяется ваша интуиция, сила воли и еще некоторые… гм… базовые характеристики личности. Так что добро пожаловать. И девочки в том числе.

Когда они ушли, несколько секунд в классе была тишина. Все переваривали. Потом заговорили, забубнили, заржали, заорали. Те двое были из Академии ФСБ – загадочной, закрытой Академии, где готовят разведчиков… Нет, конечно, сейчас никто особенно не хочет быть разведчиком. Но так романтично помечтать об этом, похвастаться, что ты бы пошел, просто неохота… И что они вдруг к нам приходили? У них не хватает абитуриентов? Какая-то программа по охвату лучших московских школ?

Наша школа, вполне заурядная, в этом году попала в какие-то рейтинги из-за двух мальчиков, которые победили на Всероссийских олимпиадах. Один – по истории культуры, он из семьи потомственных искусствоведов, другой – по ОБЖ, этот с детства ничего не любит, только стрелять – в тире, красками, из рогатки по голубям. Вот он и победил – пробежал с противогазом, вырыл себе укрытие за пять минут, попал в десятку, связал в узлы канаты, сделал другу перевязку, сам себе наложил шину и еще ответил на сто сорок вопросов о выживании в условиях катастроф и чрезвычайных ситуаций. Вот и взяли бы его в Академию сразу… Хотя он в очках. Бегает, прыгает хорошо, очки ловко фиксирует, чтобы не спадали, линзы мальчики не любят, с ними возни много, в драке неудобно – теряются, и не найдешь потом. Но близорукость – это точно не первая группа по здоровью. А у меня – первая.

Я два дня переваривала всю информацию, волновалась, читала про разных разведчиков… и, в конце концов, решила, что с профессией я определилась. Теперь надо выбрать факультет. Ведь контрразведчик и дешифровальщик, он же хакер, – совсем разные специальности. Маме я пока не говорила, потому что она расстроится. Кто пожелает своей дочери становиться разведчицей? Я маме скажу попозже, когда отступать уже будет некуда, когда я поступлю.

Но я чувствую в себе потенциал. Я же сразу поняла: если открытка подписана «Орлофф», то дядя остался прежним, перебежчиком, зарабатывающим деньги на том, что ругает страну, где родился и где жили его предки. А если – «дядя Коля», то он поменялся. Вернулся или тоскует и хочет вернуться.

– Я не права, доченька, не права… – Мама собрала все фотографии в пакет и прижала его к себе. – Надо говорить правду детям…

– Никогда не поздно начать, мам!..

– Да, да… – Мама рассеянно кивнула. – А что ты так рано пришла? Замерзла?

– Да. Холодно очень было в зоопарке. И обезьяны смеялись над папой. Он расстроился.

– В смысле? – Мама с ужасом смотрела на меня. – Что ты имеешь в виду? Как это – смеялись? Папа такой смешной?

– А ты не замечала? – пожала я плечами.

– Сашенька… ты… поссорилась с папой?

– А что? Что-то изменится? Он перестанет меня кормить, давать деньги?

Мама сжала губы.

– Я не знаю, как тебя остановить. Ты стала… циничной и злой. Я тебя не такой воспитывала.

– Откажись от меня, – пожала я плечами. – Выбрось на улицу.

У мамы дрогнули губы.

– Мам… Ну что ты! Все хорошо. Просто… Джонни упал… Ну и там… Глебушка на всех языках разговаривал… Папа агитировал меня против России. А я этого не люблю, ты знаешь, мам. Я – ультра-левая.

– Знаю, – грустно кивнула мама. – А я – за добро, за людей. Я не выбираю… левый, правый…

– Так не получится, мам. Ты себя обманываешь. Ты не выбираешь. А они выбрали. И смотрят на тебя, как на… – Я вовремя остановилась, успела.

– Как на кого, Сашенька?

– Как на инопланетянку, мам.

Не зря же я собираюсь в Академию ФСБ. Ведь можно найти слова, чтобы вроде и сказать и – ничего толком не сказать. Есть такой прием, которым умеют пользоваться хорошие дипломаты – чтобы умно отвечать, даже на самые каверзные и неожиданные вопросы, не нужно поддаваться на тон собеседника. Всегда нужно сохранять свою собственную тональность – как в музыке, не переходить в ту тональность, где тебе петь неудобно – слишком высоко или слишком низко, ноты не берутся. Не нужно отвечать на прямо поставленный вопрос. Это же не иностранный язык!

«Знаете ли вы, сколько в Москве бездомных кошек?»

«Да, знаю. В Москве бездомных кошек около тридцати тысяч…» – так не нужно отвечать. Тебя спрашивают про кошек, а ты отвечай, что очень полезно бегать по утрам. Вот будешь бегать, и сердце стучать будет ровнее, сон будет глубже.

Растерянный оппонент спросит – при чем же здесь кошки?

Отвечай – если у человека глубокий сон и здоровое сердце, то он гораздо больше пользы может принести своей стране, в том числе кошкам. Да и самому веселее и проще жить будет. Если в этот момент оппонент взорвется – туда ему и дорога. Зачем было задавать каверзные вопросы?

С мамой поговорить не удалось. Но я хотя бы узнала о загадочном родственнике, который, оказывается, у нас есть. Я решила, что попробую найти его в сетях.

Мама весь день была грустная и задумчивая. Уронила в суп очки, доставая их, уронила сам суп, стала мыть пол – поранила руку непонятно чем – тряпкой. Стала промывать царапину перекисью, разбила баночку, я хотела ей помочь, но мама только печально покачала головой и отогнала меня. Как и чем может отогнать такой мирный и грустный человек? Взглядом, о который спотыкаешься, как о невидимую преграду. Со мной она вообще не разговаривала, телевизор смотреть не стала, сидела с книжкой «Древние племена» – она всегда достает эту книжку, когда ей грустно, – и думала о своем. О каком своем – я понять не могла.