После дежурной профилактики персональника программист Артур решил порадовать меня: сменил обои на экране моего монитора. Он уверен, что марсианский пейзаж со следами деятельности человека уже не лишён некоторой эстетики.

Сверху колония выглядит как гигантское колесо, лежащее на бурой равнине Марса. По кругу, на расстоянии от двадцати до тридцати миль друг от друга, повторяются конструкции, напоминающие туго стянутые канатные узлы в окружении чешуйчатых придатков. Придатки - солнечные батареи. То, что напоминает канатные узлы, если снимать панораму с высоты десяти тысяч метров - дом каждой из десяти колоний, надземная часть человеческого обиталища, потому что базы уже сейчас заглублены под поверхность Марса, и со временем уйдут на глубину шестидесяти футов. Между базами курсируют вездеходы, их следы лёгкими контурами очертили на местности окружность, соединившую модули красных. Пыльные бури заметают следы песком и мелким гравием. Но пути вездеходов помечены на местности маяками и восстанавливаются. От жилых модулей к центру колеса тянутся искусственные поля. Их видно в телескопы на Земле, они подсвечены галогенами, работающими от солнечных батарей; здешнее солнце скуповато на тепло и свет. Сейчас искусственные поля короткие, но со временем теплицы должны сойтись в центре, где, выжженная плазмой из дюз кораблей, и изъезженная протекторами колёс тягачей, находится круглая площадка - космодром, ступица колеса-комплекса. К тому времени внутри освещённых теплиц протянутся путепроводы, и путешествие с базы на базу, даже если они расположены на противолежащих точках окружности, станет комфортным.

Здешняя панорама - не то, что я хочу видеть в редкие свободные вечера. Меняю картинку на прежнюю, и снова на экране сильный ветер полощет белоснежные простыни на верёвках, вздувая их парусами. На заднем плане, за непорочной белизной рвущихся вдаль простыней - поле высоких ярко-жёлтых подсолнухов и лоскут синего неба над ними. Земного неба.

Я делаю вдох.

Ветер.

Свежий ветер, напряжение воздуха, несущее новые запахи, листву, пыльцу или пыль, или морскую свежесть - вот чего мне не хватает.

Каждому здесь чего-то не хватает для счастья. Какой-то неучтённой малости.

Полина, наш психотерапевт, и её коллеги из других групп постоянно в разъездах между командами красных; практически каждый рейс грузовых вездеходов с недавних пор завязан на "пси" - составляется с учётом передвижения психотерапевтов. На базу-5 "пси" заезжают редко. Хороший признак.

244 день о.н.

Я не пытаюсь объяснить командорам остальных экипажей, что происходит в пятой колонии каждый воскресный вечер. У них там не всё гладко.

Ещё бы.

Нас отправили на Марс безвозвратно. Билет в один конец.

Нас готовили четыре года, срок достаточный, чтобы свыкнуться с мыслью, что ты улетаешь навсегда. Смерть не нагрянет в условном "прекрасном далёко", - твоя смерть для всех, кого оставил на Земле, станет очевидна в ту самую секунду, когда захлопнется люк шаттла. Для тебя же самого смерть растянется на куцый отрезок времени под названием человеческая жизнь, и ты обречён провести её, забившись в нору, которую сам себе устроил среди пыльных камней жалкой планеты. Сначала один за другим будут отмирать желания, а с ними многие рефлексы... Да о чём я? Земля, ты знаешь историю каждого, кто променял тебя на Марс. Себе на беду променял.

Трудности начались через год.

Они не были связаны с техническими проблемами. Давно затвердели купола над приземлившимися кораблями. Подушка термогрунта легла поверх гидропонной системы, и уже созревал первый урожай, и мы, капитаны, как ни берегли заряды аккумуляторов, изредка разрешали романтические прогулки в вездеходе в закатную пору - когда есть чем любоваться не на поверхности, так в небе, полыхающем холодными огнями местной зари.

И всё было хорошо. У нас, красных-5.

И ничего не помогало красным-1, красным-2 и остальным: их охватило безразличие, сменявшееся приступами жестокой ностальгии по оставленной Земле. Позже их охватит паника.

Красные изо всех сил спасались работой, играми, чтением книг, йогой. Они перепробовали всё. Мы приглашали их команды к себе в гости. По очереди; база ещё плохо приспособлена для проведения многолюдных собраний. Мы показывали гостям воскресные спектакли. Не наша вина, что они не прониклись. Не наша вина, что Полина - одна такая. Гениальный режиссёр и постановщик.

"Да, это очень интересно, ребята", - отвечали красные-9, на прощание вежливо пожимая нам руки, и снисходительно глядели на Грега, изображавшего птичье сердце. Грег был убедителен, как никогда: он пульсировал в пластиковом мешке, глянцево-красном, склизком даже на вид (много красного цвета в этой истории). Парень вышел из мешка и из своей роли весь мокрый, и потом говорил, что потерял пару-тройку килограммов прямо на сцене. Его партнёршей была Виолетта. Они изображали внезапную любовь гордых птиц. У них получилось здорово - до головокружения, до прерывистого дыхания. Грег удалился счастливый, чертоги розы Виолы ждали его сегодня.

...Воскресные представления в полумраке ангара; зрители подсвечивают актёров аварийными переносными лампами, работая и осветителями, и музыкантами... Представления нравятся моему экипажу. Они работают, как одержимые, придумывая новые декорации. Это сродни магии - видеть на сцене людей своего экипажа, и не узнавать их.

245 о.н.

Сегодня я спросил Грега:

- Как это вам удаётся?

- Что "это"? - Грег отвлёкся от своего занятия: он священнодействует, готовя обед.

Ладно.

Я зашёл с другой стороны:

- Как получается, что днём я вижу обычных людей, но на сцене - совсем другое дело. Все эти ваши штучки: движения, жесты, взгляды - это пробирает до дрожи, и это не моя команда.

- Тебя волнует, что мы на сцене - другие, или волнует то, что мы делаем для зрителя?

- Пожалуй, второе. Как вам удаётся?

- Спроси чего проще! - присвистнул, мотнув головой, Грег. - Мейджик!

Я пристально вгляделся в его лицо, и не увидел ни тени иронии. И это движение головой: подбородок совершает круг, лёгкий присвист, похожий на змеиное шипение, - выразительно. Жест есть концентрация смысла. Альтернатива слову. Код. Праязык. Может, таинственный сензарский, так удивлявший древних мудрецов, не только ЗВУЧАЛ, но и ВЫГЛЯДЕЛ? Нуждался в зрителе?

- Ты сейчас повёл головой, и отпала необходимость в словах.

Грег хмыкнул.

Он только что закончил нарезать кабачки, и гора аккуратных нежно-жёлтых кубиков на столешнице лимонного цвета перестала расти. Он взял в руки миксер: взбить соевый соус. Мой любимый соус, густой, тёмно-коричневый, наполовину состоящий из протёртого гибрида перца и лука, умопомрачительно пахнущий соус, оставляющий на языке привкус молодой телятины, долго томившейся в духовке и сделавшейся нежной. Рецепт соуса принесла с собой Марсела из первого экипажа. И осталась с нами, отказалась вернуться к Красным-1.

Грег передумал включать миксер.

Он передвинул громоздкого монстра: помесь стула и стремянки, поселившийся на кухне, чтобы служить каждому, кто захочет дотянуться до самых верхних, редко посещаемых, полок. Сел напротив меня, отзеркалив мою позу, и я увидел себя со стороны: расслаблено сидящего на ящике, который я оседлал, как табурет. Предплечья опираются на широко разведённые бёдра, кисти рук свисают, пальцы сцеплены, но не сжаты.

Грег продолжал:

- От начала мира действие не нуждалось в словах. Пока Марс не родит собственных первых Шекспиров, правильнее обходиться действием. Язык тела универсальный и понятный каждому, его возможности безграничны. Сейчас мы на сцене заняты тем, что развиваем и совершенствуем язык тела, - заметь, мы остаёмся учёными даже в театральных экспериментах. Ты думаешь, Полина руководит нами? Как бы не так! Полина как раз единственная, кто живёт на сцене естественно и свободно. Мы же все - работаем. Выкладываемся по полной. Можешь считать, мы выбрали для себя ещё одно направление научных исследований со всеми отсюда вытекающими обязательствами. Ставим узкую задачу, выходим на сцену и решаем её. Ну, и свои, человеческие, проблемы заодно решаем. - Грег рассмеялся.