- Атаринке, выслушай меня серьезно и без обид. Сделай что-нибудь такое, чего Келебримбор тебе не простит. Придумай, ведь ты лучше знаешь Тьелпе. Пусть он отречется от тебя и уйдет. Тогда ты потеряешь сына, но сохранишь ему жизнь и убережешь от проклятья.
Куруфинвэ выслушал жестокие слова молча и долго сидел, уставившись в одну точку.
- Курво, пойми, это единственный шанс спасти мальчишку. Иначе не получится. В Пророчестве сказано, что все наши добрые начинания обратятся во зло, но может быть хоть так возможно обмануть Судьбу... Пройдет время, сын поймет тебя и простит... Может быть...
- Я понимаю... Я придумаю... - прошептал Атаринке еле слышно. Потом сполз в соседнее кресло, сгорбился и закрыл лицо руками...
Макалаурэ придвинулся к старшему брату, кивнул на Атаринке, шепнул на ухо:
- Ты говорил с ним о Келебримборе?
Майтимо кивнул.
- И как? Он согласился на такое?
- Я думаю, да, - Нельяфинвэ не хотелось говорить об этом, тем более в присутствии Куруфинвэ, на душе было удивительно мерзко. Перед каким жестоким выбором постоянно ставит их Судьба! Курво, чтобы уберечь сына, должен предать его, предать себя. А дальше все будет только хуже.
Макалаурэ медленно поднялся.
- Кано, ты чего? - забеспокоился Майтимо, зная, как остро и болезненно реагирует младший брат на любую жестокость и несправедливость.
- Все нормально, Нельо, - через силу улыбнулся тот, - давно не держал в руках арфу. А тут что-то вспомнилась одна песня, - и начал пробираться к сцене.
Слушатели, сидящие в зале, оживленно зашевелились - ведь сам Кующий Золото решил побаловать их песней. Макалаурэ не остановился на открытом пространстве, он взял табуретку и сел у камина, глядя в огонь, задумчиво обнимая арфу. В зале повисла полная тишина. Но вот наконец певец шевельнул пальцами, пробежался по струнам... И полилась тихая мелодия. Странная, незнакомая, удивительно ласковая, но чувствовалось, что эта ласковость рождена пережитой болью. Будто первая робкая улыбка после долгих и горьких слез. Слова были совсем простые, но они не имели значения, главной была музыка. Она обнимала слушателей и нежно укачивала, будто заботливая мать, растворяла все тяготы взрослой жизни в светлой печали, в бесконечной, всепрощающей любви...
В день весенний солнечный
Что-то грусть непрошеной
Гостьей нежеланною
В сердце пробралась...
Очень захотелось мне
Что-нибудь хорошее
Сочинить тебе, мой друг
И привет прислать!
Может быть, услышишь ты
Краткое послание,
Может, улыбнёшься вдруг,
Вспомнив обо мне...
Может быть, заветное
Сбудется желание...
И споёт малиновка,
Радуясь весне...
Майтимо старался не поддаваться нежному очарованию мелодии, чувствовал, что она ослабит волю, превратит стальной клинок его души в цветущую веточку черемухи... оставит беззащитным перед коварной злобой Врага. А он не имеет на это права, хотя бы ради братьев. Нельяфинвэ задумался, откуда Кано знает эту песню. Вспомнился какой-то праздник в Валиноре, тогда брат впервые исполнил ее на музыкальном вечере. Вроде бы его Ондхон научила. Что-то давно эта вечная странница не появлялась в его землях. Интересно, кто же она все-таки, полуэльдалиэ-полумайа, и чем занимается в Эндоре? Раньше она приносила принцам Нолдор советы Владыки Ульмо. Означает ли это, что Валар не совсем отказались от них? Может быть, есть возможность хоть что-то исправить? Но тут же на него снизошло понимание, что исправить ничего нельзя. Никакая доблесть не поможет сыновьям Феанаро в этой войне. Невозможно победить Стихию. Тем более, Стихию Зла с помощью ЗЛА. Они могут оттянуть свершение предначертанного, отсрочить, но не предотвратить. Проклятье настигнет их, и это неизбежность. Майтимо вдруг ясно почувствовал, что вот эти вечерние посиделки проходят в последний раз, а дальше все полетит кувырком. И ему предстоит провожать в Мандос всех, кого он любит, одного за другим. Боевых товарищей, друзей, братьев... И этого не избежать. Никак.
Неистовая боль пронзила все его существо, поднялась к губам. Сейчас она рванется безумным криком отчаяния, разнесется по всей Арде, долетит до небес, пробьет все барьеры, все слои Мироздания и зазвенит под сводами Чертогов Эру... Но Майтимо только крепче стиснул зубы, и молчаливый отчаянный вопль забился глубоко внутри, раздирая сердце в клочья, круша и перемалывая его сущность. На гордом спокойном лице принца нолдор не дрогнула ни одна черточка, старший брат, вождь и защитник для остальных, он всегда должен оставаться таким для младших, что бы ни происходило в его собственной душе...
А где-то на границе восприятия вдруг зазвучала музыка, незатейливая, но удивительно ласковая, до краев наполненная нежной, безыскусной, открытой любовью, пропитанная светом и юностью. Эта мелодия невероятным образом сплелась с криком отчаяния, рвущим душу Нельо, смягчила и приглушила боль... И стало возможно терпеть... Майтимо перевел дыхание, оглянулся на братьев - не заметил ли кто этого внезапного, неуместного приступа тоски? Для подобных мыслей и переживаний есть ночь и спальня с накрепко запертой дверью. Слава Эру, на него никто не смотрит, все слушают песню. Но что же это за песня?
Голос, не особо сильный, но приятный и выразительный, сыплет слова любви, будто хрустальные горошины:
...Ручей мой весенний искристый!
Цвет яблони белый, душистый!
Ночной соловей голосистый!
Луны свет волшебный, лучистый!
И другой голос, еще более теплый и ласковый, пронизанный всепоглощающей любовью и нисколько не скрывающий чувств, отвечает нежностью на нежность:
Единственный, светлый, любимый!
Ты радости луч негасимый!
Ты песенный звон серебристый!
Родник вдохновения чистый!
Оказывается, синдарский менестрель Линдир и его жена тоже решили принять участие в музыкальном вечере нолдор. Их музыка оказалась совсем не похожа на валинорскую, но в ней была своя прелесть, простая и безыскусная. Слушая песню, Майтимо подумал с тихой грустью, что нолдор совсем забыли, как это - просто любить и радоваться своей любви. Он закрыл глаза и позволил себе раствориться в ласковом тепле, разрешил потоку забытых чувств хлынуть в промерзшую душу... А голоса звенели:
Как птица весной в поднебесье,
Пою для тебя свои песни,
Любимым тебя называю
И счастья всем сердцем желаю!
Когда нелегко мне бывает,
Всегда о тебе вспоминаю,
Я знаю, что есть ты на свете,
И мрак не сомкнется на сердце!
Линдир и Итарэль окончили выступление и, взявшись за руки, отступили к стене. И в этот миг в Каминный зал ворвалась маленькая Италиндэ. Крепко прижимая к груди арфу, малышка выбежала в центр зала:
- Мама, мама! А я тоже сочинила для тебя песенку! Сама сочинила! Мама, я ее сейчас тебе спою! Мама!
Арфа была еще слишком тяжела для детских рук, да и играть малышка не умела. Но, видимо, дарование к музыке девочка переняла от отца. Удивительно чистый голосок зазвенел под каменными сводами, наполнил каждый уголок огромного зала:
Я пришла к тебе с приветом,
Рассказать, что солнце встало!
Я спою тебе об этом,
Чтоб на сердце легче стало!
Для тебя пусть солнце светит!
Для тебя весна смеётся!
Для тебя пусть песня эта
Звонко-звонко разольётся!
И пусть жить тебе на свете
Станет легче и светлее,
Пусть простые строчки эти
В замке каменном согреют!
И слушателям показалось, что сама весна ворвалась под промороженные своды Нимхелле потоком горячих солнечных лучей, свежим ароматным ветром.
- Вот... - Италиндэ опустила тяжелый инструмент, - мамочка, ты меня прости, за то, что вчера утром...
Итарэль подбежала к дочери, бросилась на колени, обняла маленькую певунью, расцеловала крепко в обе щеки:
- Солнышко ты мое звонкое...
