После мебели пошли зеркала – огромные, в деревянных или бронзовых рамах, и совсем крошечные, с серебряными ручками, в которых виден один лишь глаз. Затем попалась пара настоящих магазинов с антиквариатом – фаянсовые напольные вазы, люстры, два китайских фарфоровых подсвечника в виде слонов. Хозяин был вальяжен и толст, на их четверку он даже не взглянул – понял, что не его клиенты.

А потом пошло что-то и вовсе несуразное.

На асфальте перед магазинчиком был выставлен деревянный индеец с трубкой и томагавком. Индеец был в натуральную величину и ярко раскрашен. Далее за индейцем шел американский шериф с огромным револьвером и серебряной звездой, потом две собаки непонятной породы, зебра, кудрявый мальчик в коротких штанишках с толстыми розовыми щеками, а в глубине магазина, на самой верхотуре, стояла деревянная статуя Мэрилин Монро в белом развевающемся платье, как в знаменитом кадре из фильма.

– Это-то откуда тут взялось? – громко удивилась Натэлла. – Какой китч!

– Не скажи. – Нинель оживилась, такое ей как раз нравилось.

Они надолго застряли у деревяшек, так что Марина с Ларисой решили считать себя свободными от их компании и свернули в один из боковых переулков.

Там продавалась всякая всячина. Медные кувшины с длинными носиками выстроились по росту, почерневшие от времени бронзовые лампы и подсвечники стояли прямо на земле, внутри магазина на стеллаже теснились шкатулочки из ракушек, джезвы гроздьями висели на гвоздиках – от огромной, в которой можно было сварить литр кофе, до крошечной, чуть больше наперстка.

Отдельный шкафчик был заполнен маленькими стеклянными колбочками и пузырьками, рядом притулились старинные аптекарские весы. Марина задержалась возле посуды – разномастные фарфоровые чашечки, позолоченные внутри, а снаружи на каждой своя тщательно выписанная миниатюра.

Лариса в это время вдохновляла себя на поступок.

У входа в лавку стояла большая медная чаша, заполненная мелочами. Чаша раньше, наверное, служила курительницей, а теперь ее приспособили под хранение мелкого товара. Там лежали погнутые и почерневшие серебряные ложки, какие-то фитюльки непонятного назначения, металлические пуговицы с гербами неизвестных стран, затупившиеся ножницы. Поблескивали гребешки, усыпанные разноцветными стразами, цепочки, бронзовые обереги на кожаных шнурках и бесчисленные кольца. Металлические и деревянные, из цельного нефрита, из кожи, из слоновой кости и даже сплетенные из волос.

Лариса глубоко вздохнула и отважно принялась рыться во всем этом хламе.

– Да зачем тебе это? – Марина брезгливо поморщилась. – Еще уколешься и подхватишь какую-нибудь заразу.

– Хочу выбрать что-нибудь забавное на память… Примета такая, ты же знаешь, чтобы еще раз сюда вернуться… – пропыхтела Лариса откуда-то снизу.

Марина пожала плечами и отошла. Примета так примета. Нужно взять какую-нибудь ерунду и идти отсюда скорее. От шума, от крикливых хозяев магазинчиков, от суеты и от яркого солнца перед глазами стояла розовая пелена.

В том самом шкафчике с аптечными склянками она увидела флакон темно-синего непрозрачного стекла с притертой пробкой. Марина осторожно взяла флакон в руки и стряхнула пыль. Пробка открылась с трудом. Марина поднесла флакон к носу, ожидая почувствовать запах тления или просто ничего, одну пыль.

Аромат был еле уловим, она не смогла бы его описать. Ноздри ее затрепетали, и в голове неожиданно прояснилось. Пелена с глаз спала, все предметы стали видны четко, как нарисованные черной тушью. На миг грязная, пыльная, заставленная хламом лавчонка показалась Марине пещерой Али-Бабы, а все выставленные вещи – волшебными сокровищами из восточных сказок. Вон там стоит лампа Аладдина, потрешь – и явится джинн, вон тот потертый ковер с причудливым орнаментом при надлежащем управлении может летать, а этот серебряный кинжал наверняка заговоренный…

Через несколько секунд она пришла в себя. Из флакона ничем не пахло, он был пуст уже лет двести, если не больше. По-прежнему ее окружали пыльные старые вещи, и хозяин дремал на скамье, проеденной жучками. В уши настойчиво лез гул огромного скопища людей, перед глазами мелькали красные мухи.

– Восток – дело тонкое… – пробормотала Марина и показала синий флакон хозяину. – Сколько?

Тот забормотал что-то, она покачала головой, тогда он написал на бумажке число 50.

– Пятьдесят шекелей? – подскочила Лариса. – Да вы с ума сошли! Маринка, не вздумай брать, это же грабеж среди бела дня!

Сама она протягивала хозяину сжатый кулак и смотрела так грозно, что он даже заслонился от нее руками. Лариса разжала ладонь, там лежало кольцо. Почерневшее от старости, самой обычной простой формы – довольно широкий ободок из металла. Хозяин очнулся от ступора и сказал, что кольцо стоит сто шекелей.

– Совсем озверел! – взбеленилась Лариса. – От жадности не лопнешь? Возьми себя в руки!

– Да зачем тебе это кольцо, пойдем отсюда, – вяло убеждала ее Марина, – только время теряем…

Лариска не слушала, она закусила удила. Торг шел успешно, вскоре хозяин снизил цену до пятидесяти.

– Десять! – надрывалась Лариса. – Десять шекелей, и ни копейки больше!

Скорей всего, по-русски хозяин не понимал, впрочем, по этим торговцам никогда не поймешь. Во всяком случае, хозяин был прекрасным физиономистом, он видел, что кольцо Ларисе понравилось, а вторая туристка не боец, не стоит на нее и время тратить.

Лариса была злая, волосы растрепались, она поливала хозяина по-русски разными словами, кидала кольцо на столик и порывалась уходить. Но хитрый араб видел ее насквозь, он мотал головой и сбавлял цену крайне неохотно.

Марине это надоело.

– Вот что, – сказала она решительно, бросая на столик пятьдесят шекелей, – я ухожу. Жалко время на ругань тратить! Ведь последний день сегодня.

И хозяин мигом согласился на сделку. Марина за флакон жутко переплатила, так что он не остался внакладе.

Довольная Лариса тут же надела кольцо на палец – оно пришлась впору.

– Зря ты так, – сказала она, – тут нужно торговаться, иначе тебя уважать перестанут.

Марине вовсе не нужно было, чтобы здесь ее уважали. Откровенно говоря, и синий флакон был ей не нужен. Но воспоминание о непонятном аромате, спрятанном внутри, отчего-то будоражило душу. В конце концов, имеет она право на каприз? Черт с ними, с этими шекелями, все равно завтра домой…

От этого воспоминания настроение не улучшилось, захотелось вновь открыть синий флакон и вдохнуть едва заметный аромат. Но что-то удержало ее – нельзя слишком часто, а то выветрится.

– Пойдем отсюда! – решительно заявила Лариса.

Просто удивительно, как эта женщина умела понимать ее мысли! Впрочем, это не так сложно, мама всегда говорила, что у нее, Марины, все написано на лице.

– Дорогая моя! – говорила мама хорошо поставленным голосом. – Если ты хочешь добиться успеха в жизни, ты должна научиться скрывать свои эмоции! Ну что ж такое, на экзамене ты выглядишь как последняя двоечница – мнешься, облизываешь губы, дергаешь себя за нос. Хорошо хоть, ногти не грызешь! Ведь ты же прекрасно знаешь предмет! Но кто тебе поверит?

Далее те же слова повторялись по поводу успеха у мужчин.

– Что это такое, – сердилась мама, – ты краснеешь, бледнеешь, опускаешь глаза и заикаешься! И когда ты бываешь у него дома – будь же полюбезнее с его родителями!

– Они подумают, что я хочу за него замуж! – пыталась отшутиться Марина.

– А разве нет? – удивлялась мама.

Эти разговоры начались, когда Марина окончила институт, миновали все юношеские влюбленности и увлечения, и мама решила, что дочке пора, как она говорила, определиться.

Теперь уже речь не шла об успехе у мужчин вообще, мама конкретизировала свои указания по поводу каждого отдельно взятого индивидуума, который появлялся возле Марины.

Беда была в том, что мама все неправильно понимала, то есть выдавала желаемое за действительное, хотя сама про себя всегда утверждала, что она в жизни руководствуется исключительно здравым смыслом и ставит перед собой только реальные задачи.