И — вдалеке ударили в лемех. Женщины на поветях проснулись и лёгкими босыми ногами спускаются по деревянным лестницам. Они набирают в широкие берестяные туески квасу.

Детишки уже гонят из деревни коров за поскотину на выгон. Они бегут с футбольным мячом, и толкаются, и норовят попасть мячом то в одну, то в другую корову.

Двери закладывают на деревянную вертушку, и взрослые по двое с граблями и косами на плечах шагают в луга. Там волгнет сено. Там пахнет травой и земля тепла, как свежий хлеб, и крошечные белые облака уходят высоко в небо над людьми, которые собрались, чтобы идти в поле и вместе работать.

ЛЕТНЯЯ БУРЯ

Ураган нагрянул ночью. Окна торопливо синели от далёких и близких ударов грозы. Крыша трещала, словно пришитая нитками.

Утром вышли в поле. Тропинка повела сквозь лён. Лён, совсем ещё юный, только что приготовившийся цвести, был весь исхлёстан и положен на землю.

— Ишь, как под нашествием полёг, — сказал Василий.

— Да, целое татарское иго, — вырвалось у меня при виде несмётных бессильно поникших стеблей.

— А встанет он теперь? — обеспокоился сынишка Василия Гелька.

— Конечно, встанет.

И верно. Какой ураганище ревел, а вот прошёл, и словно его не было. А лён, такой тонкий и нежный, как девичий волос, поднялся уже да и зацветать начал. Хоть поздно, а цветёт.

СОЛНЕЧНЫЙ ВЕТЕР

Простоволосые, с граблями женщины идут из деревни в поле. Цветущие травы бьются у них под ногами и клубятся прозрачной лёгкой пыльцой. Пыль цветов низко плывёт над землёй и ласково оседает на платья, колени, в траву.

Женщины смеются, широко босыми ногами шагают в траве, как бы сгребая траву и поднимая новые лёгкие облака пыли.

Им навстречу в полях поднимается ветер. Он целую тучу взметает с цветов. Он прохвачен густым ароматом. Он клубится, он гонит над полем метель.

И чудится, женщины вдруг сейчас вместе с ветром закружатся в радостном яростном небе и очнутся под вечер, лишь дома, чтобы солнечными золотыми руками на ужин доить молоко, стирать возле печки пелёнки и брюки или просто укладывать на ночь детей и уж после счастливо улыбаться во тьме озарёнными полднем и ветром глазами.

ПОЛДЕНЬ

Жара взяла своё, и покос уморился. Грабли ставят под стог и направляются на речку. Тут кричит со стога парнишка: его забыли. Мать возвращается, широко ступая по стерне босыми ногами. Она берёт шест от носилок, кладёт его на верхний край стога, и парнишка на животе соскальзывает по шесту вниз.

Парнишки лезут в воду первыми. С криком и толкотнёй сбрасывают они штаны, рубашки в траву и прямо с берега шлёпаются в воду. Парнишки хохочут, лупят по воде кулаками, парнишек уже не видно за бестолковой тучей брызг.

Мужчины проходят берегом выше по течению, садятся в траву и закуривают. Они раздеваются медленно, снимая с промежутками рубахи, майки, брюки, не глядя на воду, словно купаться нет охоты. Потом они медленно входят в воду по колено, пробуют её ладонью, будто не знают, что вода тёплая. Войдут ещё, по пояс, соберут на лопатках бурые пропаренные бугры мышц и глубоко ныряют. Мужчины долго идут под водой; им не хочется на жаркий воздух из этой зеленоватой вязкой прохлады, где метнётся под корягу налим, где ласково коснётся плеча тёмный ледяной родник, под который можно подставить подбородок, щёку, ладонь. Мужчины выныривают далеко друг от друга, по всей реке, и трясут слипшимися волосами, и по выражению лиц ясно, что купание только начинается.

Женщины уходят ещё выше. Они раздеваются в кустах, рубашек не снимают, а прячут их в трусы. Женщины долго стоят под высокой влажной смородиной, на них слетаются комары, и женщины полушутя-полусерьёзно отбиваются. Наконец комары гонят их в реку. В воду женщины бегут стремглав, словно из горящей бани, шлёпаются с раскинутыми руками, животом, и вода начинает ходить по всей неширокой реке от берега до берега.

И уж где-то совсем далеко появляются на реке девушки. Они сначала плавают тихо, как бы что-то разглядывая среди вод и кувшинок, и сами не замечают, как их сносит и сносит вниз.

Вдруг высовывается среди них из воды чёрная голова. Она хитро озирается, отплёвывает воду и опять исчезает. И тут над водой начинается визг, хохот, крик. Женщины смотрят издали и смеются.

На реке настоящая беда: одна спешит к берегу, другая кричит, что ей выдернули ногу, и та и другая хитрят, и ясно, что смеются. Никто из воды не вылезает. Сюда же спешат ребятишки. Вода становится мутной.

Кто-то вытащил со дна и держит над головой оборванный предмет с щучьими крюками и вопит, что надо искать: весь перемёт вынуть надо.

Теперь ныряют все и скоро устают. Как-то незаметно уже оделись и сидят на берегу женщины в просыревших от мокрого нижнего белья платьях, они расчёсывают волосы.

Девушки — далеко под черёмухой, выжимают в кустах косы, купальники. Они выкручивают купальники, весело озираясь, по двое, растянув купальник с двух сторон. Мужчины выходят на берег и сидят не одеваясь. Мокрыми трясущимися пальцами они прикуривают.

Ребятишки ещё в воде, но тоже по одному, по два тянутся к берегу.

За своими делами никто не замечает, как за лесом лопнула короткая стылая молния и покатилась не то в кусты, не то в воду.

Неслышно и внезапно приходит дождь. Он осторожно шелестит листвой, травами, а позади, на лугу, начинают гулко позванивать сталью под тяжёлыми каплями косы. Все вскакивают и бросаются под деревья.

Но дождь накрывает всё, и лес, и стога, и самую землю, тяжёлой чащей воды. И всё как бы гнётся под этим ласковым весом. Река становится серебряной. Она мелко пузырится. Шелест переходит в гул, и за ним уже не слышно грома. И тогда все кидаются в реку. И все кричат и машут руками, и смотрят в небо сквозь счастливые мокрые веки, и не то плывут, не то просто стоят в воде один подле одного.

Даже женщины прямо в платьях бегут к воде и на бегу подтыкают подолы.

ЛЕСНОЙ КОЛОДЕЦ

Вдалеке полевой колодец. До колодца тропинка. Холодом ударит из его сырого глубокого сруба. Ведро будет плавать далеко внизу. Оно наполовину зачёрпнуто, и вода в нём поблёскивает небом. А вокруг ведра вода чёрная, и чуть заметны живые струйки, бьющие со дна.

Потянуть за верёвку — и прямо из ведра пить воду в поле, холодную и острую, чистую. И вода пусть льётся по груди. И потом лицо окунуть в ведро и там открыть глаза, так чтобы их заломило холодом.

Но однажды в лесу без тропинки я наткнулся на старый колодец. Может быть, никто сюда уж много лет не забредал. Колодец до краёв налит холодной, но процвелой водой. Я размахнул ладонью цвель. И зачерпнул глоток. И всё старался угадать, кто и зачем же забыл здесь в лесу колодец.

СЪЕДЕННАЯ ЛИПА

Спрашивал деда Егора ещё в Пыщуге:

— Есть у тебя возле дома деревья?

— Была, — отвечает, — одна липа, да и ту съел.

Прихожу к нему на Починок. Стоит под окном длиннорукая девочка-липа, макушка вот-вот до крыши дотянется.

— Ты же говорил, что съел липу!

— Одну-то съел, это уж другая растёт.

— И эту съешь? — спрашиваю весело, думая, что шутит дед Егор.

— Да вроде бы незачем.

— Как же ты ухитрился первую съесть?

— В сорок четвёртом году. Попилили её со старухой на кружочки, перемололи на жерновах да и хлеба напекли.

Вышел я в огород, под окно подошёл. Уткнулась себе эта зелёная девчушка под крышу головой, шелестит на ветру как ни в чём не бывало. "Из чего же ты выросла на этом страшном месте?" — спрашиваю и разгребаю крапиву ногами, чтобы под корень заглянуть.

А выросла из пенька, что от первой липы остался. "Не знает, видно, бедная, что прежнюю липу здесь под самый корень съели", — подумал я с жалостью. А потом пригляделся и передумал: "Нет, знает ведь! Всё знает — и растёт!"

ОСЕННИЙ ГУЛ

Я слышал его не раз. Собственно, это даже не гул. Вдруг начинает казаться, что по всему лесу поднимается движение: кто-то скачет, ломится сквозь чащу. А потом всё превращается в далёкие тонкие звуки. Не то где-то собаки с лаем гонятся сквозь ельник, не то отдалённо звонят колокола. Звонят, как в старинных городах, когда подплывают корабли с высокими нарядными парусами.