Вернувшись в Париж в ноябре 1886, Гоген познакомился с Винсентом Ван Гогом. Дружба художников была странной и эмоциональной, так как оба отличались бурным, темпераментным и непримиримым характером. Однако Гоген ненадолго задержался в Париже, считая, что ему нет места в городе, отнимающем у него здоровье и энергию.

В 1887 Поль вместе со своим другом художником Шарлем Лавалем, с которым познакомился еще в Понт-Авене, отправился в Панаму в поисках вдохновения и новых впечатлений. В результате весьма неблагоприятно сложившихся в чужой стране обстоятельств, Гогену с Шарлем пришлось наняться рабочими на строительство Панамского канала. Накопив достаточную сумму денег, друзья продолжили свое путешествие, но вояж завершился неожиданно. Гоген был вынужден вернуться на родину, так как заболел малярией.

Какое-то время художник провел в Понт-Авене. Здесь он стал лидером и вдохновителем так называемой понт-авенской школы, которая сыграла важную роль в формировании постимпрессионизма. Ее представители — Лаваль, Море, Де Шамайяр, Бернар, Сезюрье и другие в своих творческих исканиях двигались параллельно с Гогеном.

Стиль, к которому мастер пришел в Бретани, впоследствии получил название «клуазонизм»^[3]. Его главным выразительным средством является пластичность линии, которой в подражание японскому искусству обводился каждый изображенный элемент. Таким образом, предметы отделялись друг от друга, превращаясь в замкнутое, локально окрашенное целое. Несмотря на то, что линия и контур в искусстве Гогена играли значительную роль, самым важным для него всегда был цвет. Некоторые исследователи считают Гогена создателем идеизма^[4] — за стремление художника придать линии и цвету максимальную выразительность, раскрывающую зрителю настроение мастера и его замысел.

Так, живописец практически полностью очистил свои полотна от многообразия оттенков, приведя их к чистому цвету. Он считал, что только цвет может стоять на одной ступени со светом. В искусстве Гогена почти нет места тени, потому что она противоречила его плоскостному пониманию формы. Относительно этого он писал своему другу Эмилю Бернару: «Вы обсуждаете с Лавалем вопрос о тенях и спрашиваете, наплевать ли мне на них. В том, что касается объяснения света, — да. Посмотрите на японцев, которые ведь замечательно рисуют, и вы увидите жизнь на пленэре и на солнце без теней, и тень, являющуюся обманом зрения, вызванным солнцем, я склонен изгнать»^[5].

В картинах, написанных в Бретани, стиль Гогена получил свое новое воплощение. Художнику очень нравилась здешняя атмосфера, а сами бретонцы казались более целостными и близкими к природе, нежели люди его круга, ставящие на первый план исключительно материальные ценности.

Видимо, под впечатлением от бретонской атмосферы живописец создал картину «Видение после проповеди» (1889, Национальная галерея, Эдинбург). Работа построена на контрасте двух сцен: реальной, где на первом плане бретонские женщины слушают воскресную проповедь, и воображаемой — битва Иакова с ангелами. Два композиционных плана четко отделены Друг от друга резкой черной полосой, являющейся границей этих двух миров. Мастер пытался уравновесить их за счет цвета и ритма, но к целостности произведения это не привело. Однако резкие контрасты цветовых пятен позволили Гогену создать яркое декоративное панно. Несмотря на некоторые просчеты и недостатки полотна, в нем намечены выразительные средства, которые станут характерными для всего последующего творчества художника.

Принципы нового стиля Гоген в полной мере продемонстрировал в полотне «Бретонский пейзаж со свинопасом» (1888, Собрание Нортона Саймона, Лос-Анджелес). Незатейливую бытовую сценку с мальчиком-пастухом художник превратил в монументальное декоративное панно, практически полностью лишенное полутонов и теней. Главная роль в пейзаже принадлежит яркому зеленому цвету, который является камертоном для всех остальных опенков.

В картине «Маленький бретонец, поправляющий деревянный башмак» (1888, Новая Глиптотека Карлсберга, Копенгаген) ведущее место занимают пластическая выразительность рисунка и звучный музыкальный ритм.

В композиции «Над пропастью» (1888, Музей декоративного искусства, Париж) цвет и линия находятся в равновесии, взаимно дополняя и обогащая друг друга. Благодаря этому, работа превращается в математически просчитанное монументальное полотно, наполненное гармонией и изысканностью, что выдает увлечение Гогена утонченным искусством Востока.

Обращение к японской гравюре оказало решающее влияние на стиль художника. Характерные для нее приемы построения органично вошли в его творчество, обогатив резкими пространственными сдвигами, приближением героя к краю холста или же выведением второстепенного персонажа на первый план. Так, например, в полотне «Отверженные. Автопортрет с профилем Бернара» (1888, Музей Винсента Ван Гога, Амстердам) художник изображает себя на фоне насыщенно желтых обоев с крупными белыми и голубыми цветами. Фигура Гогена занимает практически весь левый край холста, он словно специально «подвинулся», чтобы зритель мог рассмотреть висящий на стене портрет его друга Бернара. Мастер намеренно огрубляет черты своего лица, жестко подчеркивая высокие скулы, искривленный нос, плотно сжатые губы, придавая себе схожесть с героем романа В. Гюго «Отверженные». Работая над построением этого полотна, он полностью лишил его глубины. За счет того, что Гоген изобразил себя в темно-синей рубашке, а большая часть его лица скрыта в тени, активный теплый фон обоев зрительно выходит на первый план. Из-за этого напряженного тепло-холодного контраста второстепенные декоративные элементы цветы — начинают жить своей собственной жизнью.

Картина «Желтый Христос» (1889, Художественная галерея Олбрайт-Нокс, Буффало) решена совершенно иначе. Здесь фон не противопоставляется персонажам, а, напротив, является их плотью и кровью. Благодаря этому, Христос не только органично включен в простую бытовую сцену, но и становится ее равноправным участником.

В октябре 1888 художник провел зиму в Арле вместе с Винсентом Ван Гогом, который мечтал основать здесь новую колонию художников и ожидал найти в лице Гогена своего единомышленника. Но все сложилось иначе. Гоген, будучи уже известным художником, обращался с Ван Гогом как с учеником, из-за чего очень скоро их отношения накалились до предела.

О расхождениях во взглядах со своим новым товарищем Гоген писал Эмилю Бернару: «С Винсентом мы мало, в чем сходимся вообще и особенно в живописи. Он восхищается Домье, Добеньи, Зиемом и великим Pvcco — людьми, которых я не переношу. И, наоборот, он ненавидит Энгра, Рафаэля, Дега — всех, кем я восхищаюсь. Он романтик, а меня привлекает, скорее, первобытность. С точки зрения цвета — он любит все случайности густого наложения краски, как у Монтичелли, я же ненавижу месиво в фактуре и т. д.» ^[6].