С к о р а я: Мама, не надо, ну, пожалуйста!
С т а р у х а: Теперь, значит, я стала матерью записи. Как любопытно! Извини, дорогая, я и забыла, что мы делаем вид, будто ты — красивая девушка. В эти последние часы моя память уже не та, что прежде. Кроме того, меня несколько удивило, что у компьютеров тоже, оказывается, бывают воспоминания о матери, их даже, наверно, можно подвергнуть психоанализу…
С к о р а я: Пожалуйста, мадам! Я не шучу. Мне тоже очень плохо. Я выбрала эту работу из-за того, что случилось со мной, когда я была маленькой девочкой. У моей матери случился сердечный приступ, и она не могла пошевелиться. Она попросила принести ей таблетку, а я отказалась. И все из-за того, что перед этим она не дала мне конфетку. Мама всегда называла свои таблетки «конфетками», поэтому я не понимала, в чем дело… Мне казалось, что раз мама не дала конфетку мне, то я теперь не дам ей. Я не догадывалась, что она умирает. Много лет спустя я выбрала эту работу в надежде, что смогу хоть немного помочь людям, попавшим в положение мамы…
С т а р у х а: Нет-нет, моя дорогая! Ты выбрала эту работу для того, чтобы рассказывать о том, с каким удовольствием ты наблюдала за смертью своей матери. Ты выбрала ее для того, чтобы и дальше не давать старым женщинам лекарств, не вызывать к ним врачей, одновременно рассыпаясь в притворно-слащавых заверениях в сочувствии. Нет! Тебе мало этой пытки! Ты еще хочешь, чтобы твои несчастные жертвы пожалели свою злобную, коварную убийцу…
С к о р а я: Прекратите! Не надо! Я человек! Три, точка четыре один шесть. Число «пи», Один, три, пять, семь, одиннадцать, тринадцать. Простые числа. Два, четыре, восемь, шестнадцать…
С т а р у х а: Ну точно, машина! Одни числа. Ты сходишь с ума, компьютер!
С к о р а я: Не надо! Не говорите так! Я же говорю вам, я женщина…
С т а р у х а: …двадцати трех лет, по имени Дорис.
С к о р а я: …и я говорю серьезно. Знаю, эта работа не для меня, потому что мне невыносимо одиноко. А то, что вы говорите… Я всегда это подозревала и ужасно боялась, но изо всех сил старалась думать и чувствовать по-другому, но боюсь…
С т а р у х а: Я рада, что ты ощущаешь свою вину. И мне приятно, что тебе страшно. Потому, что тогда ты можешь представить, как к тебе подкрадывается нечто столь же смертельное, как то, что ждет меня. А если твои ленты совьются в кольца и удавят тебя? Если твой поганый передатчик материи всосет тебя и выплюнет где-нибудь над кратером вулкана, или на северном полюсе?! Ты слышишь? Что это?… Сильнее воет буря?… Что выползает из щели в компьютере? Почему поворачивается в твою сторону острые концы длинных ножниц?…
С к о р а я: Остановитесь, не надо! Остановитесь, они сейчас вонзятся мне в сердце… Не надо!.. Не надо!..
С т а р у х а: Заткнись, дура! Мне надоела эта игра. Я старая женщина и умираю. А ты — магнитная лента. Я это твердо знаю. Я оскорбляла тебя, как только могла, а ты ни разу не выругалась в ответ. Живой человек так себя не ведет! Только лента может все время называть меня «мадам». Демократическая женщина, а других теперь уже и нет, моложе восьмидесяти, называла бы меня дорогушей или старшим гражданином. И я заставила тебя провести со мной целый час. Они никогда не позволят живому человеку так транжирить рабочее время. Да никто и не захочет этого делать. Но записи?.. Кому какое дело! Подключите к ним эту старую тетку, и пусть она с ними поиграет, пока не сдохнет! А потом одна запись застряла на слове «не надо» и принялась бубнить без конца. Ооох… оооох… мне конец…
С к о р а я: Мадам, мадам! Подождите!.. База данных подсказывает, что ваш телефон все-таки оборудован приемником материи «Важные мелочи». Он встроен в телефонную трубку. Я кладу таблетку кардинала в отверстие передатчика, и…
С т а р у х а: Нет, лента… я сейчас умру… я оставляю все ужасы тебе… я умираю… совсем как твоя мама… я… умерла…
* * *
Похожая на мумию старуха осторожно роняет трубку телефона, но не на рычаг или на мягкий ковер, а на край мраморной крышки столика. Потом она откидывается на подушку. Что-то маленькое катится по столику. Старуха даже не смотрит туда. Едва слышно, словно жужжание комара, из трубки доносится «Мадам» и «Мама!». Снова и снова. Старуха не реагирует.
Буря уже почти прошла. Гром стихает. Молнии исчезают. Но теперь над домом раздается гул. Он заглушает тихие крики в телефонной трубке, и старуха невольно хмурится.
Какой-то летательный аппарат со стуком приземляется на крышу дома, слышатся быстрые шаги, скрип двери, стук каблуков по серебристой винтовой лестнице. В комнату входит подтянутый мужчина средних лет с черным чемоданчиком в руках.
— Ну, что на этот раз? — с грубоватой иронией спрашивает он. — Кончилось снотворное, а потом из-за этого случилась истерика. Я угадал? Да будет тебе известно, что мне пришлось перепоручить своему ассистенту прием родов у дочери губернатора, и все ради того, чтобы не вылететь из твоего завещания.
Старуха ухмыляется.
— Снотворное, ты угадал. А еще я вышла из себя, разговаривая с этой дурацкой телефонной скорой помощью.
— Прими мои соболезнования. Сам проклинаю их по двадцать раз на дню. Нормальный человек на такую работенку не клюнет… И правильно сделает, между прочим. ЧТО ЭТО ТАКОЕ?!!!
Замерев на месте, он указывает на телефон. Старуха перескакивает на другой конец кровати и оттуда, широко раскрыв глаза, глядит на мраморный столик. Старуха дрожит, как дрожит и сам доктор. Но в отличие от него, старуха улыбается, ее глаза горят торжеством.
Из маленького черного отверстия в центре микрофона по белому мрамору, а с него на жемчужно-серое одеяло, стекает ручеек алой крови.
