Ах, Кришна! Он знал, куда бить, он знал, как играть на струнах нашей души! У Арджуны заиграли желваки. Он поднял свой лук.

Карна увидел выражение его лица. Он бросил колесо и начал читать мантру — простую мантру, которая принесла бы ему оружие. Любое оружие. Но чуть ли не сразу он запнулся. Он понял, что происходит — сработало самое жестокое из проклятий, наложенных в ярости его дорогим учителем Парасурамой: «Знания подведут тебя, когда ты будешь нуждаться в них более всего».

Он понял, что его время пришло. Он поднял руку в жесте, который можно было принять за мольбу, но я узнала в нем просьбу о прощении. Арджуна выпустил стрелу. Она сверкнула, как комета, искрясь огнем. За долю секунды до того, как она достигла своей цели, Карна улыбнулся.

* * *

Что я почувствовала при поражении Карны? Часть меня радовалась тому, что спало невыносимое напряжение боя, что мой муж победил, оставшись целым и невредимым. Умом я поняла, что мы очень близки к совершению мести, которой я так жаждала раньше и которая не принесла никакого удовлетворения. Часть меня предвкушала окончание этой ужасной войны, ведь без Карны Дурьодхане не на что было надеяться.

А другая часть меня — та девушка, повстречавшая на сваямваре молодого Карну — скорбела о гибели великого и благородного воина. Сожаления терзали меня, а по щекам катились слезы.

Как изменилась бы жизнь Карны, если бы я в тот день позволила ему принять участие в состязании? А если бы он победил? Желание, которое я подавляла все эти годы, нахлынуло на меня такой мощной волной, что у меня подкосились ноги. Он умер, думая, что я ненавижу его. Как бы я желала, чтобы все сложилось по-другому!

Вьяса пишет: «В тот момент, когда Карна пал, солнце скрылось за таким темным облаком, что люди испугались, что оно никогда не выйдет снова. Несмотря на жестокость, с которой он был убит, на его лице застыла загадочная улыбка. Его душа в ореоле божественного света отделилась от тела и облетела поле битвы, словно искала кого-то перед тем как покинуть этот мир». Некоторые скептически относятся к этим словам, но я готова подтвердить их правдивость.

Однако есть детали, которые не вошли в Махабхарату Вьясы. Покинув поле сражения, сгусток света подлетел к соседнему холму, где он на мгновение замер над плачущей женщиной. Перед тем, как вознестись на небо и исчезнуть, он окутал меня облаком света. Мне не хватает слов, чтобы описать исходившие от него волны, но в них точно не было печали и гнева.

Быть может, освободившись от смертной оболочки, дух Карны получил знание о том, что я не имела возможности рассказать ему.

Когда сияние угасло, меня наполнило странное спокойствие и уверенность в том, что история Карны на этом не закончилась.

37

Филин

После смерти Карны мне больше не хотелось подниматься на холм. Война перестала интересовать меня. Я не хотела, чтобы кто-нибудь понял это, и поэтому продолжала туда ходить. Однако оказавшись на вершине, я падала на землю, закрывала глаза и разумом уносилась далеко от происходящего.

Только теперь я поняла, что главная причина, по которой я согласилась принять дар всевидящего ока, — это возможность увидеть Карну в иной ипостаси. Мне захотелось делать то, что никак не удавалось обычным способом — разгадать его загадку. И мне это удалось, я поняла этого человека, его благородство, верность, гордость, гнев, молчаливую покорность несправедливости судьбы, его умение прощать. Но груз знания, которое я не могла ни с кем разделить, казалось, вот-вот раздавит меня.

Мы надеялись, что после гибели Карны войне придет конец, но Дурьодхана отказался сдаться. Как он мог сдаться? Он говорил Ашваттхаме, единственному оставшемуся в живых другу:

— Как могу я, став однажды властителем всей земли, вкусив всех радостей жизни и безграничной власти, приползти к ненавистной родне с мольбами о пощаде?

Впервые в жизни я разделяла его убеждения. Любой вариант окончания войны, кроме смерти в бою, стал бы бесславным падением для принца Каурава.

Я закрыла глаза, но уникальное зрение, дарованное Вьясой, не покидало меня.

Я увидела, как от оружия Юдхиштхиры погиб Салья, последним возглавивший вражескую армию. С последним вздохом он благословил племянника, не подозревая, что этим лишь усугубляет чувство вины, с которым предстоит жить царю. Я видела, как были взорваны последние колесницы войска Кауравов, истреблены последние конные и пешие солдаты. В живых остались лишь четыре воина: Дурьодхана, Крипа, Критаварма и Ашватхама. Израненный, объятый горем царь вошел в озеро, произнося мантру, которая позволила бы ему побыть под водой и восстановить силы. Но шпионы Пандавов выследили его, и братья тотчас прибыли к озеру и вызвали Дурьодхану на финальную битву. Принц Каурава покинул убежище, поступить иначе ему не позволяла гордость.

Завершающее сражение произошло на равнине Самантапанчака, которая раньше была священным местом, а ныне являла собой пепелище. Вокруг моих мужей простиралась бесплодная, серая пустошь с зияющими дырами от взорванных магических снарядов. От деревьев остались лишь голые, обугленные стволы. Ничто не напоминало о многочисленных птицах и животных, которые раньше в изобилии водились в этих местах еще пару недель назад. Лишь стервятники восседали на мертвых ветках в леденящей душу тишине. Вот что мы сделали с нашей землей.

* * *

Накула взял слово:

— Вы все знаете вашего Старшего Брата: его благородство достойно восхищения, но он не всегда продумывает последствия своих действий до конца.

И вот он сказал Дурьодхане:

— Силы твои на исходе, а ты здесь один против пятерых, это не честно. Почему бы тебе не сразиться в дуэли с одним из нас? Ты можешь выбрать противника и оружие. Тот, кто победит, будет править в Хастинапуре.

Мы уставились на него, немного шокированные. Мы знали, что никто из нас, кроме Бхимы, не был равен Дурьодхане в бою, тем более если он выберет драться гадой^[29], что, несомненно, он и сделает, поскольку это его любимое оружие.

Кришна был в ярости. Он сказал Старшему Брату:

— Ты глупец! Миллионы людей погибли за последние несколько дней, чтобы защитить тебя от Дурьодханы. Твои братья многократно рисковали жизнями, чтобы обеспечить твою победу. Панчаали плакала и молилась об этом моменте в течение тринадцати лет лишений и унижений. Я сам нарушал священный закон, чтобы помочь тебе. Теперь ты отбрасываешь это все одним великодушным жестом? Ты знаешь, что Дурьодхана обучился мастерству гада-юдда у моего брата Баларамы, величайшего в мире мастера боя на булавах? Ни один человек в мире не мог победить его в таком бою. Тебе следовало просто убить его, когда у тебя был такой шанс.

Все могло обернуться гораздо хуже, но нас спасло высокомерие Дурьодханы. Он сказал:

— Никто из вас не ровня мне, кроме, может быть, Бхишмы. Я вызываю его на дуэль. Когда я убью его, я докажу свое право на царство и получу удовольствие от хорошей битвы.

Мы все вздохнули с облегчением, но наша радость была кратковременной. Как только они начали сражаться, мы все поняли, в какой хорошей форме был Дурьодхана, с какой легкостью и грациозностью он уворачивался от ударов Бхимы, как коварно он атаковал. Мы вспомнили сведения от наших шпионов. Много лет назад оружейники изготовили железную статую Бхимы по его заказу. Каждую ночь он тренировался на ней, и с каждым ударом росла его ненависть к двоюродному брату. Он даже привез эту статую с собой на Курукшетру.

И сегодня он призвал всю свою ненависть, которая давала ему сил. У Бхимы не было столько злости, чтобы противостоять этой силе. Они сражались час, два, Бхима начал уставать. Дурьодхана нанес ему удар в грудь такой силы, что брат покачнулся и чуть не упал. Придя в себя, он ударил Дурьодхану в плечо изо всех сил. Этот удар раскрошил бы кости любого человека, но Дурьодхана даже не вздрогнул. И тут мы вспомнили другие сведения шпионов: перед началом войны мать Дурьодханы, Гандхари, попросила его предстать перед ней обнаженным (из скромности он все же надел набедренную повязку). Она сняла свою повязку с глаз и своей силой даровала непобедимость тем частям его тела, которых коснулся ее взгляд.