В первой половине восьмидесятых его сдали в Турции. Учитывая репутацию Кандаурова, брали его во время тайной операции достаточно жестко, не особо церемонясь. Один хрен ничего у них не вышло. Кандауров отбился и опять же сбежал, не забыв прихватить с собой извлеченный из тайника контейнер. Через неделю объявился на родине с развороченной физиономией и закладкой весом в полпуда.

Повезло мне с куратором, ничего не скажу. Пальцев понапрасну не гнет, жизни не учит. И в то же время с ним всегда можно посоветоваться, даже поспорить, попросить о помощи или накатить по полкило, если вдруг приспичит.

Закончив обниматься с ним, генерал подошел ко мне и протянул руку:

– Николай Семенович.

– Радкин Евгений Андреевич.

– Звание?

– Майор.

– А он не староват для майора? – подозрительно спросил генерал у куратора.

– Все нормально, Коля, – успокоил тот. – Женя у нас – один из лучших.

– Ну, если ты так говоришь… Рассаживайтесь, мужики, не стесняйтесь.

В гостиную вошли давешний джентльмен с английской трубкой во рту и молодой атлет.

– Виктор Владимирович, – представился джентльмен, а атлет молча присел в углу в креслице.

– Выпьем кофе и начнем. Время поджимает. – Генерал Коля махнул рукой, атлет тут же вскочил и галопом бросился на кухню. – Итак, – продолжил генерал. – В…

…В некотором царстве, некотором государстве, в подмосковном оборонном НИИ трудился некто Арсений Нефедов. К сорока трем годам он достиг вершины собственной карьеры: заделался доцентом и получил должность старшего научного сотрудника. Многие из сверстников и бывших соучеников к тому времени уже вовсю командовали лабораториями, секторами или целыми НИИ. Ну и что, скажете, в науке блага и регалии распределяются исключительно по способностям, и будете, мягко говоря, не совсем правы. Во-первых, знакомства и связи всегда действовали в советской науке ничуть не хуже, чем в советской торговле. Во-вторых, что касается собственно способностей, то этого добра у Арсения было ничуть не меньше, чем у бывших соучеников, вместе взятых. Просто… просто сначала он занимался наукой ради самой науки, щедро подбрасывая идеи коллегам и охотно помогая им в их реализации, а затем все к этому привыкли и решили, что так и должно быть. Поэтому сильно удивились, более того, даже расстроились, когда Нефедов впервые спросил: «А как же я?» Со временем он все чаще и чаще стал задавать такого рода вопросы, в результате чего прослыл скандалистом и вообще неудобным человеком.

В восемьдесят четвертом его изобретение было удостоено Государственной премии, которую и получил заведующий сектором института, зять академика и сам доктор наук в неполные тридцать пять. Сам изобретатель прошел в списке авторов в разделе «прочие» и был удостоен денежного вознаграждения в размере трех четвертей оклада. Нефедов пошел искать правду в верха, в результате чего выплата съежилась с трех четвертей до половины.

Рассердившись на советскую власть, Арсений законтачил было с диссидентами, но и там вышел полнейший облом. «Узники совести», те еще стукачи, между нами, просто-напросто заложили его куратору из пятого (идеологического) управления КГБ. Мятежного ученого вызвали куда надо и строго «профилактировали»: погрозили пальцем и пообещали перевести из подмосковного института в один из его филиалов, например, под Уссурийск.

В восемьдесят шестом от него ушла жена, к собственному научному руководителю, члену-корреспонденту Академии наук. В один прекрасный день Нефедов, придя домой, не обнаружил ни любимой супруги, ни ее вещей, зато нашел записку: «Надоело жить с неудачником». А еще она забрала почти новый телевизор. Можно подумать, что у члена-корреспондента не было своего.

Потом наступила демократия. Пришедшие к власти мальчики шустро отзвонились в «вашингтонский обком» и, в полном соответствии с полученными директивами, принялись громить отечественную оборонную науку. Институт, в котором трудился Нефедов, закрыли одним из первых. Арсений расстроился и засобирался в длительный запой. К его величайшему огорчению, имевшихся в наличии денежных средств хватило на две бутылки водчонки и буханку черного хлеба.

На второй день, когда он, давясь, опустошал последнюю емкость произведенной из отходов нефтепродуктов «хорошей русской водки», к нему пришли. Двое молодых улыбчивых парней, слишком правильно говорящих по-русски, чтобы быть русскими. Незваные гости угостили страдальца настоящим американским вискарем, не чинясь, выпили с ним, а потом предложили такое, что Нефедов проглотил залпом целый стакан импортного пойла и моментально протрезвел. После чего подписал все, что ему подсунули, не читая.

К слову сказать, совершенно напрасно. Выехав через пару месяцев из России, в обещанной ему Америке он так и не оказался. Его новый руководитель, в прошлом – не самый способный младший научный сотрудник из соседней лаборатории, по-дружески попросил его на полгода задержаться в одной крохотной стране Северной Европы, где ни шатко ни валко работал филиал крутого штатовского НИИ.

– Расшевели это гнилое болото, дружище, – сверкая недавно установленной металлокерамикой, сказал он. – Тематика тебе известна, думаю, проблем не будет.

– А нельзя ли… – робко проблеял Арсений.

– Все можно, но чуть позже. Я очень тебя прошу. – И он понял, что это скорее приказ, чем просьба.

Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное. Нефедов так и остался в этой тихой сонной стране. Поначалу, конечно же, расстроился. Еще бы, крохотная квартирка эконом-класса вместо обещанной виллы с бассейном, проездной на трамвай вместо лимузина и хилая шарага в заштатном филиале вместо целого направления при всемирно известном научном центре. В задачи так называемой лаборатории, которой его назначили руководить, входила доводка и мелкий ремонт произведенных в Штатах изделий. Этим они вшестером и занимались, сам Арсений, техник, лаборант и трое работяг, все выходцы из бывшего ВПК бывшего СССР. Работали, не особо напрягаясь, кстати, и платили соответственно.

Постепенно он свыкся со здешней сонной жизнью, успокоился, повадился ходить пить пиво после работы и даже отрастил небольшое брюшко. Завел приятелей по интересам и собеседников: техник и лаборант охотно сопровождали шефа в пивнушку, с вниманием слушали и даже поддакивали. Неудивительно, один из них в надежде на грин-карту регулярно «постукивал» американцам, второй не менее охотно делился информацией с сотрудником российской разведки всего за четыреста у.е. в месяц.

Нефедов прожил в этой вялотекущей летаргии почти десять лет, пока в один прекрасный вечер к нему в голову не заглянула одна любопытная мыслишка. Дело происходило в любимой, знакомой до боли пивной, куда тесная компания заглянула освежиться после испытаний некого изделия для нужд военно-морских сил, естественно, Made in USA. Что самое интересное, идея разработки этого изделия принадлежала лично ему, он подарил ее американцам много лет назад. Те, правда, поняли ее несколько по-своему.

– Дерьмо, – молвил техник, отставляя в сторону опустошенную емкость.

– Полнейшее, – согласился лаборант.

– Это точно, – поддержал коллег Арсений и присосался к бокалу. После съеденной в обед маринованной селедки, местного деликатеса, его мучила жажда. – «Чайники», – заявил он, опустошив половину емкости. – Бездари. Я бы на их месте… – И вдруг замолчал. Спавшие столько лет мозги вдруг пробудились и выдали на-гора приблизительную схему готового изделия.

Для того чтобы совершить открытие, Ньютону понадобилось получить яблоком по макушке, Архимеду – сходить в баню, Нефедову же вполне хватило нескольких жадных глотков светлого пива. Он вдруг осознал, каким должно быть то самое изделие, на изготовление которого высоколобые американцы с его подачи потратили несколько лет работы и кучу денег. Принципиально другим.

С тех пор Арсений принялся делать то, чем много лет не занимался, то есть думать. Не торопясь, основательно и детально, как умел. А он, оказывается, до сих пор умел. Мозги работали четко и эффективно, как в лучшие годы, лишь изредка поскрипывая при перегрузках. Через год работа была завершена. В бумажном виде. Как все бывшие советские ученые старой школы, Арсений не очень дружил с компьютером и не доверял ему.