Операции походили одновременно на партизанскую борьбу, разбойничьи налеты и на настоящую войну. Некоторое время Андрею удавалось держаться в стороне и заниматься хозяйственными работами, прислуживать на побегушках – принеси-подай. Однажды, в особенно горячую заварушку, ему вручили автомат. Ему было все равно – кто прав, кто виноват. Он хотел одного – выжить.

Убил он кого-нибудь в тот день или нет – Андрей не знал. Бой красиво смотреть в кино – со сменяющимися планами, широким обзором. Когда же ты зажат в горах, вокруг адов грохот разрывов, пальба, команды на непонятном языке, вопли и стоны, ты теряешь ориентацию, перестаешь понимать, что происходит, где свои, где чужие, и только жмешь и жмешь на спусковой крючок, не замечая, что магазин автомата давно пуст, – в этом нет ничего красивого.

Тогда они потеряли половину личного состава. После этого Андрей участвовал во многих налетах на СВОИХ! Он целился, стрелял, видел, как падали фигурки. При творящемся вокруг ужасе, при смертельной опасности, грозящей ему, порой он все же ловил себя на том, что воспринимает происходящее как компьютерную игру. На поле мечутся фигуры, их надо сбить. К реальности он возвращался при виде раненых, когда хоронили убитых. Тогда всем существом своим он ощущал кошмар происходящего, ужас смерти во всей ее безысходности.

Но перелом произошел в душе Андрея в одну роковую ночь. Перед этим они захватили несколько пленных. Накурившийся анаши командир отряда потащил пленных в горы, взяв с собой несколько человек для сопровождения. Среди них и Андрея. Ох эта ночь! Было ли что хуже в его жизни? Он помнит застывшие у отвесной скалы фигуры пленных, их лица в свете фонарей. В глазах ближайшего к Андрею бойца чеченского ОМОНа были понимание и безысходность. Командир поднял пистолет и выстрелил в пленного. Тот рухнул тяжелым мешком. Командир обернулся, и его мутный взор упал на Андрея.

– Теперь ты.

– Что? – не понял Андрей.

– Он твой, – командир показал на лысого, в годах, какого-то косоглазого – из восточных народов, милиционера с погонами прапорщика.

– Я не буду, – твердо сказал Андрей.

Бой – это одно. Там или ты их, или они тебя. Но расстрелять безоружного человека, да который еще стоит в трех метрах и лицо его можно рассмотреть во всех подробностях…

– Нет.

– Тогда умрешь ты! – Командир, покачиваясь, поднял пистолет и прицелился в Андрея.

У Андрея было три возможности: умереть, убить командира и тоже умереть или убить пленного. Он выбрал третье.

Потом ему долго снился тот прапорщик. Он смотрел прямо в глаза Андрею и шептал под нос какие-то молитвы. По щекам его текли слезы, они переливались в лучах фонарей… С каждым месяцем, однако, он являлся в снах все реже и реже. Потом в жизни Андрея было еще много такого, что может присниться в ночных кошмарах и снилось. Но все же страшнее этого, первого, сна не было.

После этого Андрей жил в полусне. Но однажды он будто проснулся. И решил – хватит. Он ушел. Дезертировал во второй раз. Прыгнул в неизвестность…

Если бы он попал в руки чеченцев, то в живых бы не остался. Но он наткнулся на русскую боевую колонну. Потом он долго рассказывал особистам и работникам военной прокуратуры в Ростове, куда его прикомандировали к войсковой части, о своих странствиях. Естественно, у него хватило ума не распространяться о своих подвигах на полях брани и о том, что он ушел из части, боясь уголовной ответственности за хищение оружия. Был в плену. Сбежал. Добрел до своих… Оказалось, что о пропаже того злосчастного автомата никому не известно. Тут еще вышел указ президента об амнистии лицам, уклонившимся от воинской службы, которые явились с повинной добровольно. Так как Андрей относился именно к таковым, то, дослужив четыре месяца без особых хлопот в полку, где на одного офицера приходилось два солдата, он уволился в запас.

В чужой город вернулся чужой человек. Этот город теперь напоминал ему театральную декорацию. Декорацию в театре марионеток, движимых невидимым кукловодом. Ему здесь не нравилось. Он понял, что все чувства – радость, страх, огорчение, боль – оставлены там, в покрытых чахлой растительностью каменистых горах. А главное, там осталась его ненависть. Но вместе с тем там он – жил. Жил черной энергией войны. А не был, как сейчас, обычной марионеткой в никчемном городе с его мелкими страстями, убогими радостями. Да, город полон своих страхов, своей боли, здесь тоже есть насилие, борьба. Но не то. Не то… Это все страсти марионеток. Кукол.

Через полгода после увольнения в запас его вызвали в военкомат. Он очутился в кабинете суетливого майора. Андрей боялся, что речь пойдет о прошлых делах. Но оказалось все проще:

– Работаешь? Нет? Как насчет контракта? Ты воевал, там деньги хорошие. Таджикистан…

И Андрей согласился…

Хотя боевых активных действий там не велось давно, но Андрею, как всегда, повезло – он попал в несколько заварушек, когда дикие банды пытались шастать по горам, а наши войска пытались им помешать… В Таджикистане Андрей многому научился, командовал отделением, когда лейтенанта ранило, освоил снайперскую винтовку и искусство закладок мин… И окончательно утвердился в том, что жизнь для него на войне.

После окончания контракта он вернулся в город манекенов. Отстраненность его стала еще больше. На заработанные и между делом награбленные во время службы всякими хитрыми и нехитрыми способами деньги он купил себе двухкомнатную квартиру, чтобы не жить с матерью и сестрой, – между ними в последнее время возникла трещина, становящаяся шире и шире. Жил он бирюком, почти ни с кем не общался. Иногда заезжали к нему боевые товарищи, уцелевшие на кавказской войне. Тогда они пили водку, вспоминали былое. Сам Андрей не слишком любил погружаться в алкогольную пучину, но многие сослуживцы, доходили слухи, спились окончательно.

Андрей не знал, чем заняться. Помыкался. Устроился охранником в акционерное общества «Эфа». Насколько он знал – это название ядовитой змеи, почему генеральный директор выбрал его – непонятно. Впрочем, скорее всего, директору просто понравилось слово, смысла которого он не знал. Вообще хозяин был человеком малообразованным, свои университеты он проходил во время четырех отсидок. Работа была непыльная – сутки через трое. Удовольствия она не приносила. Сослуживцы сторонились Андрея, чувствуя в нем пугающую инородность.

В то утро Андрей валялся на раскладушке, тупо уставившись в потолок. Он научился не думать ни о чем. Просто пялиться на какой-нибудь предмет, изучая его форму. Сейчас предметом его изучения был узор на плафоне люстры. Покончив с этим занятием, он приподнялся, сунул ноги в тапочки. В комнате почти не было мебели – лишь несколько стульев да покосившийся стол. Даже кровать не купил – ему было плевать на обстановку. В квартире он поддерживал идеальную чистоту, видимо, в противовес грязи, беспорядку, которые повидал за службу. Зато в углу на тумбочке стояла видеосистема, обошедшаяся довольно дорого. На полу лежало несколько десятков видеокассет и DVD-дисков, в основном американские боевики. Про Вьетнам, Южную Америку, Вторую мировую, про кровавые мафиозные разборки, про операции ЦРУ и ФБР, про героев-одиночек, бросивших вызов всем. Фильмы абсолютно фантастичные. В жизни все было совершенно по-другому. Но все-таки они чем-то притягивали. В них был азарт боя, его пьянящее веселье, безграничные возможности. Как хотелось вот так же непринужденно, с двух рук паля из автоматов и укладывая груды врагов, идти по открытому пространству. На такое способен только сумасшедший, которому надоело жить. Но у этих парней все получалось. Здорово было бы так же легко оторваться от скалы в том ущелье, где их покосили несколько десятков, и так же изящно разделаться со всеми… Не бывает такого. Глядя на экран, он вспоминал о прошедших боях, о пережитом.

Он прошаркал на кухню, открыл холодильник. Пусто. Надо идти на рынок. Рынок располагался всего в двух кварталах и полон черных. Будто и не уезжал оттуда.