рассматриваю свое отражение в зеркале. Я никогда не позволю подобному случиться со

мной.

Когда я возвращаюсь к ней на кровать, я решаю, что нам пора поговорить.

– Какой у тебя срок?

– Два месяца. – Она шмыгает носом, копаясь в кармане своих джинсов. – Хочешь

посмотреть УЗИ?

Она протягивает измятый клочок бумаги, и я беру его из ее дрожащих пальцев, раскрывая

его. Я смотрю на темное изображение. Черное и белое. Первое фото ее будущего ребенка.

Я не знаю, мальчик это или девочка, только то, что ему или ей два месяца. И что он

крошечный.

Сколько вечеринок за последние два месяца посетила Брук? Невероятное количество!

Она встречается с мужчинами постарше и с недавних пор, занималась сексом с парами. Я

должна спросить, знает ли она, кто отец? Я не могу заставить себя спросить о чем–то, что

может навредить ей. Если она знает, она скажет мне...

Я отдаю обратно УЗИ, и сажусь на матрас рядом с ней.

– Расскажи мне о своем плане.

– Если ты пойдешь со мной... я собираюсь... – ее глаза наполняются слезами. Когда она

моргает, они начинают литься по ее щекам и подбородку.

– Боже, да! – Я чувствую, будто не могу дышать. Мои глаза горят и я обнимаю ее, закрыв

их, чтобы скрыть свои слезы, которые являются отражением ее боли. Она не должна

видеть мои слезы. Для нее я должна быть сильной. Когда я восстанавливаю контроль, я

отстраняюсь и смотрю на нее. – Я отвезу тебя. Я останусь с тобой.

– Медсестра дала мне номер телефона, чтобы позвонить. Когда меня запишут на прием, я

дам тебе знать.

Мне нужна секундочка. Мгновение, словно мыльный пузырь, печаль все разрастается и

разрастается, заполняя меня изнутри.

– Как долго ты должна будешь оставаться там?

– Процедура длится всего несколько минут... но на восстановление требуется несколько

часов. Это быстро. Наверное, займет меньше времени, чем мне потребовалось, чтобы

забеременеть, – заявляет она, глядя вниз. – Ты не спросила меня.

– Есть миллион вопросов, которые я не задала и не собираюсь задавать. Я здесь не для

того, чтобы судить тебя. Мы с тобой как сестры, и ты всегда была для меня ей. Когда

Патрик развелся с моей мамой и я узнала, что он не мой отец... бля, в принципе, весь мир

узнал, что у меня нет официально записанного отца – тебе было наплевать. – Черт, я,

возможно, была маленькой, но я помню, сердитые взгляды, которыми на меня смотрели

родители и даже няни... когда я ходила на свидания после школы. Я не понимала, почему я

не получала никаких приглашений на вечеринки или ночевки после этого, кроме как от

Брук. Пока я не догадалась, вернее не подслушала разговор моей бабушки о том, что моя

мама забеременела, будучи незамужней. Мама никогда не говорила мне, кто мой отец –

говорит, что она не знает.

– Все люди придурки, – ворчит она.

Сегодня вечером я не собираюсь спорить по этому поводу. Быть незаконнорожденным

ребенком из Нантакета – уже это вызывает крайнее отвращение. Только избранные могут

быть Стиллманами без отца. Если бы я была из другой семьи, никто и не поинтересовался

бы, почему моя мать родила ребенка в перерывах между браками.

Я сжимаю руку Брук.

– Я хочу сказать, что я здесь для тебя. Не подвергать огласке твою историю.

– Для сведения, я думаю, что я знаю, кто отец ребенка и нет, я не скажу ему.

– Никогда?

– Ему плевать. Или, может, если и нет, то он бы хотел покончить с этим.

– Послушай. – Я пристально смотрю на нее. – Важно только то, что ты хочешь сделать.

– Мы обе знаем, что я вовсе не кладезь здоровых пристрастий.

– Что сказал врач?

Она хрустит пальцами и качает головой.

– Я не спрашивала. Нет смысла. Я не готова быть матерью. Я так сильно облажалась. Если

бы не тот факт, что мой отец оставил мне кучу денег, то я бы была уже в тюрьме... или еще

хуже. Я не собираюсь прекращать делать то, что я делаю. Даже будучи беременной. Я

долбанутая на всю голову. Я ненавижу себя!

– Брук, не говори так! Ты мой лучший, лучший друг. Ты посещаешь университет и ты

почти его окончила. Да, нужно сократить количество вечеринок по множеству причин. Но,

для сведения, ты успешна. Твое сердце такое большое, доброе и щедрое. – Я обнимаю ее

крепче и шепчу: – Нам обеим нужно собраться с мыслями.

– Звучит как какой–то тревожный звоночек. – Она прижимает руки к лицу, в то время как

слезы льется сквозь ее пальцы.

Я крепко держу ее, пока она рыдает настолько сильно, что ее тело сотрясается, охваченное

дрожью мышечных спазмов. Мы раскачиваемся, обнявшись до тех пор, пока ее слезы не

перестают литься, и я уверена, что она не собирается сделать ничего навроде выйти из

двери и поддаться желанию освободиться. Это то, что она обычно делает и как же я могу

помочь ей воздержаться от повторения этого? Противозачаточные средства и думаю о

себе. Я однозначно дитя, которое служит напоминанием того, что нужно быть стойкой.

Мне было бы легче помочь ей. Если она согласится.

– Я могу приготовить тебе что–нибудь поесть? – Говорю я. – У нас кое–что есть.

– Съедобное?

– Я вчера ходила по магазинам. У нас есть все самого простого до более сложного. От

соли, перца, оливкового масла до заполненного морозильника. Как насчет супа и салата?

Ничего тяжелого.

– Конечно. Пожалуйста, – говорит она.

– Я быстренько приготовлю что–нибудь.

Когда я приехала сюда на прошлой неделе, ее холодильник и кладовая были пусты. Имея

мать, которая употребляла коктейль «Грязный мартини», увлекалась витражами и

металлическими конструкциями, я с детства научилась готовить. Ба и дед, возможно и

платили за мое обучение в частной школе, но это готовка было моим. У моей мамы

творчество превратилось в хобби, у нее был огромный дом и несколько квартир,

доставшихся ей после разводов с тремя ее богатыми мужьями. После того, как я

родилась, мои дед и бабушка лишили ее наследства. После того, как Патрик и мама

расстались, у нас в доме не было прислуги. Я люблю готовить. Живя с Брук, у которой к

группе основных продуктов относятся кофе, коктейли, и еда на вынос, я не против того,

чтобы быть ответственной за покупку продуктов и быть поваром.

Пока мы говорили, я стащила резинку для волос с ее тумбочки, и стянула волосы в

хвостик, готовая «зажечь» на кухне. Ее взгляд опускается с моего лица и она смотрит на

меня, сдвинув брови.

– Милый шарфик, но на дворе лето.

Непроизвольно, я, должно быть, начинаю теребить шарф на шее и сразу же

останавливаюсь. Я смеюсь, но звук скорее похож на пронзительный визг.

– Только не на Холме. Там только один сезон. Мне надо выглядеть строго.

– С каких это пор? – Она протягивает руку, стягивая с меня шарф и ее глаза округляются.

Она проводит пальцами по моей шее, отодвигая шарф в сторону. – Чем ты, б*дь,

занималась?

Я смотрю на нее, и судорожно выдыхаю, пожимая плечами.

– Ничем особенным. Я познакомилась с парнем.

– С парнем? Или чрезвычайно озабоченным вампиром!

– Он эксцентричный, – отвечаю я, чувствуя, как обжигающий румянец поднимается по

моему лицу.

– Думаешь? Если он трахается так же дико, как и оставляет синяки... судя по тому, на что

похожа твоя шея, то тебе лучше быть осторожной. Эти типы легко разрывают

презервативы, и я не хочу, чтобы ты была следующей.

– Я не такая! – Срань Господня. Откуда она узнала, что такое случилось с нами в первый

раз, когда все произошло у нас с Беном?

Брук поднимает руки в защитном жесте.

– Я просто предупреждаю.

***

Мой телефон жужжит. Я хватаюсь за сотовый, но на экране ничего нет. Какого хрена? Я

кидаю взгляд на бардачок, и открываю его. Жужжит другой мой телефон. Я хмурюсь, но