— Договорились!

Кариму повезло, выбор шапок был большой, у Насима хороший вкус — купили недорогую и красивую шапку из светлого каракуля.

— Почему тебе так срочно понадобилась теплая шапка? — спросил Насим.

— Видишь ли… В Байсуне пригодится…

Насим-джан понял, что расспрашивать не надо, и перевел разговор на другое.

— У нас дома никого сейчас нет, — сказал он, — тетушка с девушками из женского клуба поехала на два дня в сад… Абдуллобай отправился в кишлак.

Теперь сами себе повара, сами гости. Да, чуть не забыл, сейчас придут Асо с Фирузой.

— Ого, значит, угощение будет.

— Надеюсь, голодными не будем.

— Правда ли, что Фируза-апа уже не работает в клубе?

— Да, она пошла в гору, заведует женским отделом в Центральном Комитете.

Карима очень порадовало это сообщение, он любил Асо и Фирузу. Его удивляло и огорчало то, что Фируза не занимала места, достойного ее ума и организаторского таланта. Он считал, что она могла бы принести своей стране гораздо больше пользы, чем некоторые малоопытные назиры.

— Ты прав, что настала пора занять Фирузе более высокий пост, но создание женского клуба — дело ее рук, и в свое время это было делом огромной важности… И она преуспела в нем!

— Конечно! Ведь не случайно такие люди, как Низамиддин, выступали против нее, ставили палки в колеса.

— Конечно!

— На Пленуме Центрального Комитета очень многие в своих выступлениях хвалили ее, предлагали избрать на должность заведующей женским отделом.

— Прекрасно! Я так был занят подготовкой добровольческого отряда, что не знал этого.

Друзья подошли к дому Насим-джана, и он привел своего друга в комнату, которую еще так недавно убирала Хамрохон. В комнате все оставалось на своем месте, как при жизни ее несчастной хозяйки. Карима и Насим-джана встретил бой настенных часов, пробивших пять раз. Тотчас же за ними стали бить старинные часы с кукушкой.

Насим-джан пригласил гостя сесть и сел сам.

— Все в этой комнате расставлено или сделано руками Хамрохон, — сказал он, тяжело вздохнув. — Ей очень нравился бой часов, слушая его, она радовалась, как ребенок…

Карим грустно молчал, то ли не находил слов для выражения сочувствия другу, то ли весь ушел в воспоминания о Хамрохон. Он видел ее дважды: первый раз в этой самой комнате, вторично — в клубе, у Фирузы. Он был поражен ее красотой, голосом…

Карим молчал, словно боясь спугнуть тишину, навеянную грустью…

— Что поделаешь! — нарушил он наконец паузу. — Теперь уж горю не поможешь… Благородная женщина пожертвовала собой ради любимого — вот что такое настоящая любовь! Если бы наше время было богато такими поэтами, как Низами, Физули, Навои, они бы запечатлели образ Хамрохон в своих поэмах.

— Ты прав, мой друг! Я не поэт, но Хамрохон научила меня любить и понимать поэзию. Она и дня не могла прожить без стихов, без книг.

Взяв танбур, Насим-джан начал играть на нем. Играл он так, что Кариму казалось: мелодия выливается прямо из его души.

Карим потонул в море звуков.

Да, мне думается, что танбур — один из самых поразительных инструментов, созданных музыкальным гением человечества. Подумать только — три струны, натянутые на длинный гриф и сравнительно небольшую музыкальную коробку из тутового дерева, в руках хорошего музыканта творят чудеса.

Струны танбура передавали боль и тоску Насим-джана. У него был приятный низкий голос, он запел, и мелодия этой песни слилась с звуками, извлеченными из танбура.

Карим был тронут. Тоска по Ойше, по несчастной Ойше, томящейся в плену, затмила в эти минуты все. Как ни велико горе Насим-джана, его горе еще ужаснее, думалось Кариму. Насим-джан хотя бы изведал счастье совместной жизни с любимой, был рядом с ней… А он, Карим, находясь у самого сказочного порога счастья, был оторван от него безжалостной рукой и повергнут в тьму разлуки. Так развеялись все его надежды и мечты… Как бы пережил он это горе, если бы не было рядом таких людей, как Куйбышев, как дядюшка Хайдаркул, если бы не проявили о нем заботу такие преданные друзья, как Асо и Фируза!

Он пережил столько горьких минут, чувствуя себя безнадежно униженным, попавшим в безвыходное положение. И вот он снова воспрянул духом, снова дышит живительным воздухом надежды. Друзья вдохнули в его сердце уверенность, что зло будет побеждено, что он вырвет из рук тирана свою любимую… Но где она теперь, бедняжка? Вернется ли к ним, после всего пережитого, незапятнанное чувство любви? А, не об этом сейчас надо думать! Все мысли, все силы должны служить главному делу — разгрому Асада Махсума. Нужно подавить мятежников во что бы то ни стало. И Ойша будет освобождена. Он должен этого добиться! Это его долг, долг мужчины, человеческий долг!

— Я навел на тебя тоску? — спросил Насим, глядя на призадумавшегося Карима.

— Нет, нет, — ответил Карим, улыбаясь.

— Да, — вздохнул Насим-джан, — таково уж свойство музыки и песни, в них или торжествует радость, или изливается человеческое Насим помолчал, потом круто повернул разговор:

— Давай сделаем плов, чтобы он был готов к приходу Лео и Фиру Пошли на кухню! Нечего тебе быть гостем.

И друзья вышли из комнаты.

Асо пришел один. Друзья были рады ему, но недоумевали.

— К сожалению, моя повелительница (Асо в шутку иногда так Фирузу) уехала в Гала Осиё, — сказал он. — Там проводится собрание.

— Она уехала одна? — спросил Насим-джан.

— Нет, у нее есть спутники — комсомольцы, профсоюзные работники еще кто-то. Правда, она уехала чуть пораньше… Ну, да там будет.

В общем, порядок.

Но Насима это не успокоило.

— Порядок-то порядок! Но у нас еще немало людей, вражде настроенных к женским собраниям… Ну, а почему ты такой.

— Да нет… Просто устал я… Много забот. Из Восточной приходят тревожные известия. В Кермине и Нурате бесчинствуют.

— А что с Низамиддином?

— Не выяснено, кто участвовал в этом, но Низамиддина забросали камнями… Махсуму достался его труп.

— Досадно, много тайн он унес с собой!

— Да, Низамиддин знал очень много. Попади он в наши руки, могли многое выяснить.

Плов поспел, друзья, накрыв его полотенцем, чтобы распри вошли в дом. Карим и Асо хотели помочь Насиму накрыть на стол, н< запротестовал:

— Нет, нет, не нужно, тут я сам справлюсь. Сейчас вы — гости располагайтесь поудобнее.

Насим достал из шкафа и поставил на стол четырехгранную бутыль с самодельным вином и три бокала.

— Дорогие друзья, — торжественно сказал он, — давно мы уже не собирались. И как хорошо, что мы трое сохраняем нерушимую данность друг другу! Как хорошо, что мы вместе. Увы, нет с нами любимых — Хамрохон и дядюшки Хайдаркула, но они всегда будут в наших сердцах. Первый бокал выпьем за них!

Выпили. Вино оказалось очень вкусным, ароматным. По телу приятная теплота. Сердце было полно воспоминаний ушел любимых людях…

— Хорошо, что мне удалось выполнить заветы дядюшки, — сказал Асо. — Во-первых, Мирак и его мать получили дом и кое из вещей покойного. Они уже поселились в его доме; поддерживают память ушедшего из жизни замечательного человека. Во вторы убедил Мирака, что ему надо учиться, внес его в список. На днях он в Ташкент.

— Да, я видел его, он очень доволен, — сказал Карим веселый шел от Аббаса Алиева…

— Конечно, получив образование, он станет еще более обществу, — подхватил опять Асо. — Он умный, понятливый.

Друзья помолчали, сидя в раздумье. Первым заговорил Карим:

— Я собирался завтра выступить с отрядом против предателя Асада Махсума… К сожалению, не получается…

— Почему? — в один голос воскликнули Асо и Насим-джан.

— Придется идти на другое задание — поимку изменника Абдулха-мида Орипова.

— Да, я слышал, — сказал Насим-джан, — Орипов в Нурате примкнул к басмачам.

— Измена за изменой! — гневно воскликнул Асо.

— Неспроста со всех сторон появились и подняли головы предатели, — сказал Насим-джан. — Они пронюхали, что прибывает Энвер-паша, и, наверное, не с пустыми руками.