Под утро Асо ушел домой, но в восемь часов его снова вызвали: кто-то влил яд в пиалу с водой и дал Бако-джану.

— Хорошо, что он не выпил всю воду из пиалы, — докладывал Асо дежурный, — да и ту, что выпил, тотчас вырвало. В это время как раз пришел врач его навестить. Он прежде всего убрал пиалу с отравленной водой, сделал больному укол, заставил его выпить почти полный кувшин воды с содой, прочистил ему желудок. Потом посадил раненого в фаэтон, и мы с доктором и двумя солдатами отвезли его в больницу Шейха Джалола. Караульные остались там.

— Всему городу показали, что делаете? — резко сказал Асо.

— Нет, — ответил дежурный. — Мы были осторожны. Фаэтон закрытый, арестованного мы посадили между нами и закрыли ему лицо и голову. Никто не видел его.

— А в больнице он один в палате?

— Да, один. Окна за железной решеткой. Один из охранников находится в палате вместе с арестованным, другой сторожит у дверей.

— Откуда узнали, что в воде был яд?

— У доктора сразу явилось подозрение. В больнице сделали анализ, и все подтвердилось.

— Кто же дал яд? Чьих рук это дело?

— Не знаю… — проговорил дежурный и умолк.

Асо был разгневан: как, в самом ЧК есть враг, в самом ЧК! Асо понимал», что Бако-джан может дать в руки нить, чтобы распутать запутанный врагами клубок. Асо знал Бако-джана и был уверен, что он стал орудием врага. Он только исполнял чье-то приказание. Он мог назвать имя человека, давшего ему задание, и тем самым дать им возможность обнаружить вражеское гнездо. И враг это знал тоже. Вот почему Асо поместил Бако-джана в отдельную камеру и всячески старался привести его в чувство.

— Кто заходил к Бако-джану после моего ухода? — спросил он у дежурного.

— Кажется, никто не заходил… — растерянно отвечал тот.

— Камера была заперта?

— Да, заперта.

— Ключ был у вас?

— Да…

— Значит, это вы дали яд Бако-джану? Дежурный побледнел.

— Что вы говорите, товарищ… товарищ следователь! Да неужели я… Я — чекист, разве я мог это сделать?! И зачем?

— Не знаю зачем…

Это вы должны мне сказать.

— Я? — спросил удивленный дежурный и даже вытер пот со лба.

Асо хорошо знал этого дежурного. Это был железнодорожник, преданный и смелый боец революции. Но кто знает, может быть, он продался врагу?

— Вспомните хорошенько, впускали ли вы к арестованному кого-нибудь из следователей? Может, председатель входил? Может, Иван? Кто входил?

— О да! — с горькой улыбкой вспомнил дежурный. — Сегодня ночью дежурил Хабибуллин. Под утро он пришел и сказал, что нужно проведать арестованного… Именно в это время вы позвонили из больницы… потом привели трех туркмен-беглецов. Еще кто-то был, я был занят и не заметил. Тут подошел Хабибуллин, вернул мне ключ от камеры, сказал, что все спокойно… Я совсем забыл об этом.

— Интересно! — сказал Асо. — Значит, Хабибуллин?

Он не очень хорошо знал этого человека. Хабибуллин гораздо раньше его стал работать в ЧК, был, как и он, следователь. Председатель не раз говорил, что Хабибуллин слишком безжалостен и жесток с местным населением. Неужели он, член партии, коммунист, изменяет делу революции? Это нужно проверить.

— Где сейчас Хабибуллин? - спросил Асо у дежурного.

— Выехал на разбор какого-то ночного происшествия у Конного базара.

Асо встал с места. Он твердо решил сам взяться за расследование этого дела. Пусть потом его бранят, пусть даже накажет председатель — будь что будет. Но сейчас надо воспользоваться отсутствием Хабибуллина и осмотреть его кабинет.

— Где ключ от его кабинета? — спросил Асо.

— У него, — отвечал дежурный, — но у нас есть второй ключ.

— Возьмите этот ключ и идемте со мной. И никому ни слова.

— Хорошо, — сказал дежурный и, взяв из ящичка в столе ключ, поднялся вместе с Асо наверх, в кабинет Хабибуллина.

Все ящики стола были заперты. Но они нашли ключи и открыли их. Асо просмотрел бумаги и не заметил ничего подозрительного. Только в одном деле увидев протокол допроса лекаря Хакима, удивился. Как будто ничего определенного. Но лекарь дал обещание, что будет действовать в согласии с законами революционного правительства. Асо раздумывал над этой бумагой, как вдруг зазвонил телефон. Асо поднял трубку, ответил, изменив голос, по-русски. Его спросили (голос показался ему знакомым), где товарищ Хабибуллин. Асо кашлянул и ответил тихо, что Хабибуллин слушает. Человек спросил: как настроение, как дела? Асо ответил тихо, что дела хороши. Бако-джан… Человек на другом конце провода вдруг заволновался. Что Бако-джан?

Выздоровел, что ли? Асо спокойно, еще покашляв, сказал, что нет, цель достигнута. Все в порядке. Человек успокоился, сказал: «Слава богу…» Асо спросил, откуда говорят. Ответили: из учреждения. Асо почти шепотом сказал, чтоб «они» были спокойны, что ЧК правильно выполняет свою задачу. Человек ответил радостно: «Молодцы!» — и положил трубку.

Теперь у Асо не было никакого сомнения, что Хабибуллин — предатель.

В десять часов прибыл председатель и сразу вызвал к себе Асо.

— Мы уже немолоды. Теперь на эту работу надо привлекать молодых, — сказал учитель Назари Хайдаркулу.

— Солдат должен учить тот, у кого есть военный опыт, кто умеет командовать, кто знает, как добиваться воинской дисциплины…

Они сидели втроем в кабинете Хайдаркула и беседовали. Назари, мужчина средних лет, высокого роста, носил очки, легкую баранью папаху, сшитую по-кавказски; продолговатое загорелое лицо его было тщательно выбрито, ни усов, ни бороды. Товарищ его был в красивой небольшой чалме, борода аккуратно подстрижена.

— Да, — поддержал он своего друга. — Мы уже немолоды, кроме того, отдел народного образования поручил нам организацию учительского института…

Хайдаркул засмеялся.

— Я вас понял, — сказал он, — все, что вы говорите, верно, но задача наша — выбрать из всех важных дел самое важное, самое срочное, самое необходимое и браться именно за него. Учительский институт необходим, возраст ваш не соответствует красноармейскому, и так далее и тому подобное. Однако сейчас самое важное — воспитание бойцов из местного населения. Среди них надо вести работу, разъяснять им идеи и цели революционного правительства. Положение республики вам известно. Необходимо как можно скорее очистить Восточную Бухару от басмачей и от всех эмирских прихвостней. Отряды басмачей вокруг Бухары не дают народу спокойно трудиться. Вот уже весна проходит, а крестьяне не могут выйти на поля. Правительство Бухары в помощь Красной Армии создает отряды из местных людей. Но эти отряды надо обучать, воспитывать. Вы для этого самые подходящие люди. Вы можете не надевать военной формы, заниматься с бойцами не каждый день, хотя бы три-четыре дня в неделю по два часа. Хватит вам времени и на другие ваши дела.

— Хайдаркула не переговоришь! — сказал Назари. — Хорошо, мы возьмемся за это.

Но в сентябре вы нас обоих освободите от этой работы.

— Хорошо, — сказал Хайдаркул и, отдав им заранее приготовленные бумаги, добавил: — Только просьба: приступайте к работе с сегодняшнего дня.

Учителя взяли документы и, попрощавшись с Хайдаркулом, ушли. Он проводил их до дверей и вернулся успокоенный. Это были грамотные, способные учителя, коммунисты. Он знал, что они будут трудиться не за страх, а за совесть, сумеют верно объяснить молодым солдатам их цели и задачи, им можно доверить и агитацию и пропаганду среди местной молодежи. Хайдаркул взял в руки только что полученный номер газеты «Бухоро ахбори», но не успел просмотреть даже первую страницу, как в кабинет вошел мужчина в голубой чалме, длинноносый, с опущенными усами.

— Здравствуйте, Хайдаркул-эфенди, — сказал он, протягивая руку. — Я — шейх Рамазан, из бухарских персов.

— Слушаю вас, — сказал Хайдаркул, откладывая газету.

— Поскольку я работаю в Союзе крестьян, — сказал шейх Рамазан, — то я тесно связан с народом, с крестьянами, хорошо знаю их положение, их заботы и печали…

— Очень хорошо…