И кричала, к биноклю прильнув: "Не кончается, не кончается, не кончается синее море".
Одна из девиц, сидевших с моряками, неожиданно встала с мужских колен и, подойдя к сцене, присела на край. Она всматривалась в меня, приоткрыв рот и теребя в руках кончик платка, висевшего на плечах. И вдруг по ее румяным щекам беззвучно потекли слезы. Крупные и прозрачные.
Но однажды приплыл пароход за тобою незвано, нежданно.
И какой-то Синдбад - Мореход вдруг увёз тебя в дальние страны.
На прощание ты, как всегда, закричала: "Увидимся вскоре,
Потому что у нас никогда не кончается, не кончается, не кончается синее море".
Тут, в полутемном, прокуренном зале, со всех сторон на меня сурово смотрели глаза людей, умоляющих всеми своими чувствами, всем жаром души, о том, чтобы судьба этой девушки оказалась счастливой. Кто знает, какие давно уснувшие надежды и мечты всколыхнула я в их огрубевших и многое забывших сердцах?
Позабыть мы тебя поклялись, мы тебе не прощали измены,
Но взметнулся в тревожную высь крик чужой пароходной сирены.
А потом прилетело письмо, как ничем не прикрытое горе.
Было в нём откровенье одно: "Здесь кончается, здесь кончается, здесь кончается синее море".
"Здесь кончается, здесь кончается, здесь кончается синее море".
За ночь я спела эту песню десять раз. А еще я пела русские народные песни, которые были понятны и близки здешнему миру. Кроме сидевших здесь раньше, пришли еще люди и тоже остались. Хозяин с хозяйкой, дочкой и служанкой сбились с ног, разнося спиртное и еду. Лохматый Бен мне улыбался сквозь усы и кивал головой в такт мелодии. Нам то и дело давали монеты, которые я прятала в карманы рубахи. Но, Слава здешним Богам, кроме меня здесь работали для развлечения публики фокусник и сказочник. Посверлив во мне дыру глазами, но мило улыбаясь посетителям, они стащили нас с Беном со сцены. Причем, музыканта тут же пристроили к какому-то столу и налили полную чарку.
Отдав хозяину долю Бена, я попросила мою часть обменять на монеты более крупного достоинства и пока сохранить их у себя. Старый моряк согласился, пообещав, что отдаст все по первой же просьбе. Хорошенько покушав, я махнула рукой его жене, стоявшей у плиты, получила ответную улыбку и налегке побежала в студенческий квартал.
У постели наследника престола я оказалась незадолго до восхода солнца. Он мирно спал. Спала в кресле и сиделка, рекомендованная тисом Горским. Неслышно устроившись на ковре, я вытянула лапы и закрыла глаза.
Дни тихонько шли один за другим. Теплое и приветливое лето было в полном разгаре. Рассветы наполняли воздух утренними туманами, поднимающимися от нагретой за предыдущие сутки земли. Каждый день радовал солнышком и иногда небольшими летними дождями.
Принц потихоньку поправлялся. Он сам мог уже выходить на террасу, опоясывающую королевский этаж дворца. Там он подолгу сидел, всматриваясь в синюю морскую даль, просвечивающую сквозь деревья и мачты парусов в королевской гавани. Хоть моего постоянного присутствия рядом с ним уже не требовалось, все же я старалась уделять ему как можно больше внимания. Сиделка закутывала Алекса в плед и уходила в комнаты, а он, откинувшись на спинку кресла, предавался каким-то своим печальным размышлениям. А я просто лежала рядом и, пользуясь вынужденным бездельем, разговаривала с моим отцом Диком. Однажды, в такой же спокойный и ясный день, я вдруг услышала его голос, настойчиво повторяющий: «доченька, доченька…» Я вскочила с пола и тоже уставилась на море: «Что случилось? Где ты, папа?» Сквозь какие-то помехи он кричал о том, что их корабль несет на скалы сильный ветер, и пытался со мной попрощаться. Мои бессвязные попытки успокоить его ничего не дали, поэтому, вспомнив могучий и доходчивый русский матерный, я снова повторила попытку. Дик сразу пришел в себя и прислушался. « Отец, поговори с ветром. Попроси сменить направление. Пусть поставят косые паруса, тогда вы сможете развернуться!» Часа через три я вновь услышала его голос: « Спасибо, дочка, справились. И что, я теперь все время так смогу?» « Ну да, отец. Просто поверь. И все получится».
Я по-прежнему два раза в неделю бегала в город зарабатывать деньги и славу таверне Однорукого Саймона. На наши с Беном выступления приходило все больше народу, и хозяин уже мечтал о выкупе соседнего дома под гостиницу. И вот, однажды, стоя перед публикой, в темноте небольшого зала я увидела вскружившую голову Алексу красавицу-певицу из ресторана. Она была не одна, что понятно. С ней рядом сидел аккуратный, модно одетый молодой человек, показавшийся мне знакомым. Женщина внимательно слушала мой голос и репертуар, а в перерывах разговаривала со своим собеседником. Когда я спрыгнула со сцены выпить морса в компании знакомых моряков, она неожиданно подозвала меня к своему столику.
- Чем могу служить? – спросила я, вежливо поздоровавшись.
На моих глазах эта сорокалетняя тетка вдруг стала такой миловидной и притягательной особой, что если бы я действительно была мальчишкой, то… мне угрожало бы скоропалительное сердечное увлечение.
Женщина затрепетала ресницами и, потупив глаза, начала спрашивать, откуда я знаю такие красивые песенки. Видимо, думала, что их для меня кто-то пишет. Писали, конечно. Но не для меня. И даже не догадывались, что где-то в других мирах их творчество будет пользоваться такой популярностью.
Я, сотворив восхищенный взгляд, сказала, что мне их пела бабка, когда был маленьким. Вместо колыбельных. Вот и запомнились.
В глазах тетки промелькнула досада, и, дав денег, она меня отпустила. Закончив выступление, я в подсобке переоделась в серенькое платье, уже купленное на свои деньги, и простые кожаные туфельки. Вечерами в таверне такая запарка, что на девочек и мальчиков, нанимаемых в помощь на кухню, никто не обращает никакого внимания. Поэтому, по приходе, я просто забрасывала на антресоль сумку с одеждой и шла петь. Сейчас же, собираясь в обратную дорогу, заплела косу и уложила ее вокруг головы веночком. Повязав платочек, я выскользнула из заведения через черный ход и вышла на темную улицу. У парадного входа, под вывеской, стоял экипаж. Рядом с ним беседовала знакомая парочка: певица и ее поклонник. Она что-то втолковывала ему, а он кивал головой. Потом она, нежно поддерживаемая под локоточек, уселась в коляску, и отбыла в сумрак плохо освещенной улицы.
Мужчина, профессионально бросив взгляд по сторонам, отправился по дороге, ведущей к центру города. И мы пошли в одну сторону. Немного поотстав, чтобы не привлекать его внимание на практически безлюдной улице, я шла и думала о мягком ковре в комнате принца, потихоньку зевая в ладонь. И хоть жизнь в шкуре зверя дает возможность поспать в любое время в любом месте, все же я не высыпалась. Считая своими обязанностями составлять компанию принцу, забегать на досуге в лабораторию к тису Горскому и его чудесной невесте Весе, посещать кабинет замминистра тиса Рыйского, когда ему приносят дипломатическую почту, а также убегать от пытающегося пообщаться тиса Ренского, я практически не отдыхала. А когда у меня были ночные подработки, на следующий день я просто падала с лап. И тем не менее, не разобравшись в хитросплетениях здешних интриг, в которые меня сунула носом вездесущая Судьба, уехать отсюда просто так было бы неправильным. Виной всему моя русская душа – мы в ответе за тех, кто нас приручил.
В таких приятных размышлениях о собственной значимости я вышла вслед за кавалером на центральную площадь и за ним же вошла в открытые двери ратуши. У входа в портальный зал скопилось человек двадцать, работающих во дворце, но ночующих в городе. Я скоренько спряталась между двумя тетками в больших платках, ожидающих утренней отправки. Вот прошел, позевывая, дежурный портальщик, на пульте своего стола набрал код, и двери зала открылись, запуская внутрь всех желающих. Стоя среди людей, я искоса поглядывала на знакомого певички-магички. Интересно, а куда он собрался? И откуда у него дворцовый пропуск? А может, они замыслили что-то недоброе по отношению к принцу Алексу?
