- Ну а коль неверно, - ковыряя пальцем в ухе, сказал Игнат, - так поучи, сделай милость, раз вумником заделался.

- Тому уж двести лет минуло, - заговорил Иван, - как латинянские попы - францисканцы, доминиканцы, августинцы - с наглостью великой принялись народ японский под крыж свой латинянский подводить. И мало того, что сами перегрызлись меж собою, но и тутошних дворян во взаимную вражду вовлекли. Сущим содомом вся земля сделалась. Поначалу японцы новую веру охотно принимать стали, но, разглядев в том причину неурядиц, коими попы католические пользовались и рабов в Европу обманом отправляли, решили корень бедствий своих в одночасье вырвать. Единым указом главного японского правителя всех латинских священников с островов изгнали, а многих и смертию казнили. С тех самых пор и не терпят они у себя иностранцев, говоря, что, пока светит солнце над Японией, ни один иноземец не будет жить на ней и ни один японец её не покинет. Только голландцам по причине их давней безвредности разрешено бывать на островах и вести торговлю небольшую. Такая вот история.

Мужики молчали, то ли не желая верить Ивану, то ли обмозговывая рассказ.

- Да и откель ты все сие знаешь? - сурово спросил узкогрудый, озлившийся после битья "кошками" Сафронов Петр. - Али тебе сами япошки об оном говорили?

- Нет, я в книге одной прочитал.

- А врут все книги твои, - грубо отрезал Гундосый Федька, хотел было смачно на палубу плюнуть, но подавился слюной, заперхался, закашлял.

- Врут, врут! - с ухмылками замахали мужики руками, не глядя в глаза Ивану, а он, понимая, что с ним попросту дела не хотят иметь, схватил за рукав Игната, с мольбой заглянул ему в лицо:

- Ну почему вы не верите мне? Почему? Что я вам сделал?! Кафтан заморский надел? Ну так сброшу его! За что рожи свои от меня воротите?

Игнат дернул руку, освободил рукав от сильных пальцев Ивана, тихо сказал:

- Я тебе вот что, сударь любезный, скажу: штаны свои заморские сбрасывать не торопись, а то и вовсе с голой задницей останешься. Да и не в них суть. Мы, сударь, хоть и не разделяем резвость Измайлова Гераськи и плыть токмо вперед желаем, а никак не назад, но того человека, кто заговор их вздорный господам открыл, признаем Иудой. Весьма печальна доля тех, кто по Маканруши ноне ходит. Лучше б им сразу удавиться, чем от голоду и холоду потихоньку подыхать.

Иван снова вцепился в руку Игната, только побольней, чем прежде, сморщился Суета.

- Так вы... меня в Иуды обрядили?! Меня? - зашептал испуганно Иван.

- А кому ж, как не тебе, об оном адмиралу донести...

- Братцы! - закричал Устюжинов. - Зачем облыжно говорите? Не я, не я сие сказал!

- Ты! - вырвал свою руку Суета из цепких пальцев юноши. - И давай-ка, Ваня, подальше от нас держись, а то, не ровен час, дивные вещи по нечаянности случаться могут - споткнешься да в воду упадешь. Безотлыжно помни сие, Иван.

Между тем приближались к берегу, на котором голубели остроконечные высокие горы, пологие склоны которых спускались к самой воде, исчезали в ней, чтобы в ста саженях от берега появиться уже в виде черной причудливой скалы, рифа или крошечного острова. На мысках, выступах, утесах, точно огромные букеты, лепилась зелень, яркая и сочная. Виднелось немало удобных бухт, но Чурин, почти очистив мачты от парусов, продолжал искать, казалось, лишь только ему одному известное удобное место для пристанища "Святого Петра". Его ученики, Бочаров и Зябликов, проворно бегали от борта к борту, бросали лот, сообщая штурману, стоящему на руле, результаты замеров:

- Пятнадцать футов с правого борта!

- Тринадцать с левого!

Мужики с восторгом глядели на наползающий берег.

- Ну, братцы, не знаю, как там сами японцы, а уж земля у них отменно красива! - восклицал один.

- Да! - соглашался другой. - Преизряднейшее велелепие!

Но их восторги третий охлаждал:

- А хрена лысого лепота сия стоит. Ну разве вырастет на оном камне пшеница али рожь?

Беньёвский, стоя на баке с трубой подзорной, хмурился, глядя на приближающийся берег, потом, не выдержав, крикнул штурману:

- Почему якоря не бросаешь? Ближе к берегу опасно подходить!

- Еще саженей сто пройдем и встанем, - спокойно отозвался Чурин, но Беньёвский рявкнул на него:

- Бросай якоря, говорят тебе!

И Чурин, тихо обругав осторожного адмирала, скомандовал:

- Правого борта якорь пошел!

Стальной кованый якорь плюхнулся в воду, и было слышно, как заскрежетали по каменистому дну его лапы. Галиот остановился и стал разворачиваться, посылая весь свой разгон в этот поворот.

У берега уже шмыгали несколько узких японских лодок, а на берегу, у самой воды, уже стояли группками японцы, которые отчаянно что-то обсуждали. Беньёвский, взволнованный, но напустивший на себя важность немалую перед возможной встречей с японцами, с бака прошел к столпившимся у левого борта мужикам и офицерам.

- Оружие готово? - негромко спросил он у Степанова.

- Да, ваша милость, в кают-компании. Мушкетоны уж заряжены, - вежливо кивнул Ипполит Степанов.

- Прекрасно. Тем, кто поедет, выдадим и мушкетоны, и пистолеты. На берег с миссией отправятся Хрущов и Винблан. Вы слышали? С собой возьмете десять человек из тех, кто лучше всех стреляет, из зверобоев, думаю. Но, прибавил тихо, - смотреть за ними зорко. Оружие уложите на дне ялбота и каким-нибудь тряпьем прикройте. Чтобы жителей задобрить и к себе расположить, возьмите мягкой рухляди, песцов и соболей, но кому попало не раздавайте, а как завидите начальника или какого главного вельможу, - по важности лица или же по платью, - ему ту рухлядь и представьте. Растает, надо думать, словно масло. У них же взамен просите воду, зерно и мясо, а также лес для починок корабельных. Все уразумели? Ну а ежели почуете опасность, палите изо всех оружий ваших и назад плывите. Мы же с борта пушками поддержим.

Хрущов, напыщенный и гордый от сознания важности миссии своей, спросил у адмирала:

- А чьей страны, сказать, мы люди? Не назваться ли голландцами?

- Ежели б поспели вышить флаг голландский, то можно б было, а теперь вы подданные аглицкой земли. Ты, Петр Лексеич, знаю, по-аглицкому разумеешь, вот и представишься.