«Что это со мной такое творится, если даже в такое время, когда с моей семьей черт знает что происходит, я только и думаю о своем увядшем лице?»

В ближайшем будущем Марг предстоит пластическая операция, и ей до смерти страшно. Прием в клинике назначен на завтра. Пойти или повременить с этим? Если начать сейчас, то потом придется повторять подтяжки каждые пять лет, регулярно, до самой смерти. И умрет она с натянутой до предела кожей лица, а до этого не сможет больше есть на людях, потому что хирурги оттянут щеки так, что куски пищи будут выпадать изо рта. Но что будет, если она упустит момент? Время уничтожает лица. Если ждать слишком долго, то сделать уже ничего не удастся. Ральф говорит, что теперь, когда об Энни есть кому позаботиться, — хорошо бы, если так! — им пора навести порядок в своих делах, и поэтому он записал ее на завтра на прием в клинику «Пришло время». И вот, как раз тогда, когда ей нужно бросить все силы на спасение семьи, она заморачивается такими проблемами.

Возле отдела розыска без вести пропавших она снова смотрит на свое отражение и перед тем как войти, придает своему лицу приемлемый, с ее точки зрения, вид. Когда сержант оторвется от своих дел и поднимет глаза, он увидит самую очаровательную улыбку Марг Аберкромби, которую она долго отрабатывала, поскольку была уверена, что улыбка скрывает морщины. Это не тщеславие, это защитная окраска. Наблюдателю, в некотором роде, оказана честь: с ним бессознательно любезничает некогда красивая женщина, которой никогда уже не быть такой, как в прошлом.

Сержант шарит волосатыми лапами по своему столу. Странно, ведь сведения о пропавших без вести можно получать одним щелчком мышки, а он здесь зарылся в бумагах. Он перекладывает разноцветные папки с места на место, как наперсточник стаканчики, и настолько поглощен своим делом, что не поднимает глаз даже тогда, когда она откашливается.

Он заставляет ее ждать.

— Простите, — говорит Марг.

Она продолжает улыбаться. Хотя время уже за полночь, для этой встречи она оделась очень старательно. Безупречный костюм, хорошие туфли, волосы, правда, отвратительные, но все же следует постараться — зачесать их так, чтобы не было видно отросших корней, потому что из-за всего, что случилось, сначала с бедняжкой Энни, а теперь с младшими детьми, у Марг некогда закрашивать седину. Двойняшки сбежали, а Энни находится в том ужасном месте (Господи, а вдруг ей делают больно?), но Марг Аберкромби ведет себя, как любая другая женщина. Она старается придать лицу удачное выражение. Она не хуже остальных понимает, что чем тяжелее у тебя на сердце, тем лучше нужно выглядеть.

— Подождите.

С первого взгляда сержант замечает то, что уже слишком хорошо знает сама Марг Аберкромби. Если когда-то она и была красива, то это уже в прошлом. Сейчас перед ним полноватая женщина средних лет, а в обществе, в котором они живут, это выходит за рамки всяких приличий.

Она откашливается.

— Я… хм… я вам звонила…

Сержант с волосатыми руками пожимает плечами и продолжает возиться с папками. Когда он наконец вспоминает о посетительнице, Марг уже далеко унеслась в мыслях, и они, как поезд, увлекли ее, беспомощную пассажирку, в совершенно ином направлении.

В какой момент ты осознаешь, что лицо — это циферблат часов, отмеряющих оставшееся тебе время? Марг не знает. Однажды, когда подростковые тревоги по поводу проблемной кожи уже давно были позади и она уже много лет считалась женщиной среднего возраста, пришло понимание. Мужчинам проще, кожа у них грубая и упругая, они могут отрастить усы, чтобы скрыть недостатки, но лицо каждой женщины, как взрывное устройство с часовым механизмом, неумолимо разрушается, и в первую очередь гибнет кожа. Когда это случается, твоя жизнь кончена. Ты можешь влачить жалкое существование еще сорок лет, но для этого мира ты уже умерла. Ты больше не считаешься сексапильной женщиной. Ты старуха, место твое в уголке. Это ужасно, но неизбежно, и Марг остается только день за днем замечать новые признаки старения и пытаться держать ситуацию под контролем.

Леди, сделайте нам такую милость. Приведите себя в порядок.

— Мадам.

Первые несколько лет она не замечала признаков разрушения. Но потом увидела. Потери были поначалу невелики — легкие морщинки в уголках рта, подбородок чуточку потерял четкость очертаний; никто и не обратит внимания, если не будет приглядываться, — но где-то в глубине сознания зародилась и стремительно стала набирать обороты мысль, которая сейчас, разрастаясь, как снежный ком, заполнила все свободное пространство: «Однажды с этим придется что-то делать». С тех пор вся ее жизнь превратилась в военные действия. Она выработала особые приемы. Улыбайся. Сверкай улыбкой, и с первого взгляда никто ничего не заметит. Обратись к любому стоматологу, и зубы у тебя будут великолепные, но помни, улыбкой часики не остановишь, можно только замедлить их ход. Ты должна принять меры. Прижми руки к вискам и потяни кожу вверх. Тогда ты поймешь, каковы будут результаты подтяжки, хотя непонятно, куда денут излишки кожи. Ты вспоминаешь своих знакомых после подтяжек, у них такие удивленные брови, а на щеках красноречивые складки. Они все равно выглядят старыми. Пустяки. Американцам кажется, что нет такой проблемы, которую не может решить медицина. Убери волосы назад, и кожа над глазами натянется; подержи их вот так, и сможешь представить, как будешь выглядеть в недалеком будущем. Теперь отпусти, и твое лицо рушится ко всем чертям: щеки обвисают, под глазами наметились мешки, под подбородком жирные складки. Пусть она и делает инъекции ботокса и коллагена, насколько уж у нее хватает денег, пусть ей и пришлось обработать кожу лазером после химического пилинга, а дважды в день она делает упражнения для глаз и гимнастику для рта, пусть ей колют гормоны, желе-рояль из маточного молочка пчел, ретинол-А, но ее лицо, которое она с детства массировала, мазала кремом, о котором так заботилась, неумолимо сползает вниз по черепу.

А если ты сама не справишься, Преподобный Эрл обещает «Решения». Что это за решения? Она не знает. Она не знает!

— Мадам?

Но послушай, а что если все же сделать первую подтяжку? Забудь все, что читала в бульварных газетах о неудачных пластических операциях, все эти страшные истории с фотографиями. Леди, вы будете выглядеть намного лучше, чем сейчас!

— Послушайте, мадам!

Подруги скажут: «Невероятно, у тебя такой отдохнувший вид». Начальник спросит: «Вы, кажется, похудели?»

Ральф твердит ей:

— К тебе станут по-другому относиться, крошка, так что не упускай свой шанс.

Тик-так, Марг Аберкромби. Прием назначен на завтра. Ты пойдешь или решишь, что не стоит? Как ты смеешь в такое время думать о подтяжках?

— Мадам!

— Ой, — рассеянно произносит она. Между прочим, эта операция нужна еще и для того, чтобы отвлечься. Когда на детей ты уже повлиять не можешь, стоит сосредоточиться на том, что тебе подвластно. — Простите. Я пришла сообщить о пропавшем без вести. То есть о пропавших.

— И кто это, леди?

— Это близнецы. Я вам звонила.

А если ты все же согласишься на операцию? Все равно это только оборонительные действия. На шее у тебя появляются морщины, которые, как годовые кольца в стволе вечнозеленой секвойи, отмечают ход времени.

— А зовут вас…

— Марг. — Хочешь не хочешь, надо возвращаться в настоящее. — То есть Маргарет Аберкромби. Я вам звонила час назад, помните? — Если честно, она была дома уже в восемь, а к одиннадцати решила больше не дожидаться Ральфа. Если бы Ральф пришел домой, идти сюда пришлось бы ему, и звонить, черт возьми, тоже.

Сержант снова перекладывает папки своими медвежьими лапами. Ей приходит в голову, что он в своем офисе имеет дело с бумагой, а не с электроникой, потому что такими толстыми пальцами неудобно нажимать на клавиши. Он искоса смотрит на самоклеющийся листочек.

— Ах да, двойняшки. Здесь написано, Элизабет и Дэниел.

— Дэнни. Их зовут Дэнни и Бетц.