— Уверена, твой папа окажется занят, дорогая. И потом, у него наверняка есть свои планы на праздники. — Джорджия старалась говорить как можно мягче, все еще надеясь переубедить Дакоту.

— А вот и нет; я спросила его, когда мы ходили в музей керамики. Он очень обрадовался и обещал приехать к нам — он тоже любит ягненка.

— Хорошо, посмотрим, поговорим об этом после. — Джорджия продолжила укладывать белье, думая о том, как коварно Джеймс снова пробил ее защиту и усыпил бдительность. Теперь она была в растерянности и не знала, что предпринять.

Может, она уже и так наделала ошибок.

Дарвин поднялась с постели и посмотрела на часы. Час дня. Как такое могло случиться? Она никогда не спала до полудня даже в воскресенье. С детства она привыкла просыпаться рано, твердо усвоив непреложный закон: вставать надо до девяти часов, чтобы не опоздать в церковь.

Голова у нее кружилась и болела, но не сильно, а как-то тупо. Она даже с трудом добрела до туалета. Какая-то неимоверная разбитость и дурнота охватывали ее при каждом движении. Дарвин посмотрела на потолок, и ей показалось, будто он качается, как во время землетрясения. Она закрыла глаза, и головокружение усилилось.

— Это похмелье, — прошептала она, пытаясь понять, как могла допиться до такого состояния. Похмелье! Чтобы вспомнить случившееся, нужно попытаться восстановить в деталях вчерашние события: кажется, она очень ждала звонка Дэна, но он так и не позвонил. И тогда она решила поехать в Вест-Сайд и взять интервью у Пери. Она хотела набрать материала для своих тезисов и подумала, что для этого лучше всего подходит субботний вечер.

— О, конечно! — воскликнула Пери по телефону. — Заходите, это будет интересно!

Дарвин просто страшно устала от пребывания дома и ожидания звонка, она надеялась: Дэн хотя бы поговорит с ней в этот раз чуть дольше, но они общались все меньше и меньше. Надев туфли и куртку, направилась к станции и села на поезд.

Она хотела провести этот вечер не так, как обычно; с Джорджией они отныне могли считаться друзьями, и та не стала бы возражать против ее прихода, даже если занималась с Дакотой стиркой белья. Дверь Дарвин открыла Пери, и девушка тут же вытащила свой блокнот. Пери показала ей сумочки ручной работы, которые теперь продавались и в магазине Джорджии, и вкратце рассказала ей, как придумывала их дизайн. Вообще-то она рассказала ей гораздо больше — например о своих надеждах на успех в мире моды, — но интерес Дарвин не угасал, и поэтому Пери показала ей самые дорогие виды шерсти, стоившие по восемьдесят девять долларов за небольшой моток.

Для Дарвин это было что-то вроде погружения в неведомый фантастический мир вязания. Потрясающее и необычное переживание. Она приехала в магазин как раз ради интервью с Пери, чтобы использовать его для своих тезисов. Но этим дело не закончилось — Пери пригласила ее в греческий ресторан на встречу с друзьями, и Дарвин не стала отказываться. Здесь все оказались знакомы друг с другом и говорили о людях, о которых Дарвин слышала впервые в своей жизни. Их волновало то, как одевалась какая-то Анна Винтер, и прочие странные вещи, но Дарвин не чувствовала себя среди них одинокой. А один из парней, по имени Элон, с удовольствием побеседовал с Дарвин о психологических истоках современного женского стиля и его отличий от стилей предыдущих эпох, ориентированных на консерватизм. Они по-разному относились ко многим проблемам, но беседа все равно оставила очень приятное впечатление.

Они все пробовали и пробовали новые коктейли. Поначалу она не соглашалась, но потом ее одолело любопытство, и она глотнула один, другой, третий раз, и пошло-поехало — какие-то экзотические названия, мерцающее стекло бокалов. Особенно заманчивым показался ликер. Дарвин влюбилась в его сладкий вкус с ароматом вишни или миндаля, он напоминал ей конфеты, которыми ее угощали в детстве. Тогда она даже представить себе не могла, что будет пить нечто подобное. Она растягивала приятные мгновения и держала каждый глоток во рту как можно дольше. Алкоголь одновременно и обжигал и бодрил. Дарвин облизывала губы и снова прикладывалась к бокалу.

Губы! Тысячи воспоминаний и забытых ощущений вдруг вспыхнули в ее сознании.

У Дэна такие нежные губы. И она так любила целовать их.

Что-то мягкое, теплое, трепетное.

На ней надета та же самая блузка, в которой она часто встречалась с Дэном; почему она снимает ее? Затем какой-то провал в памяти, белое пятно. И вот она уже расстегивает чьи-то джинсы и бросает их на пол, а свои розовые кружевные трусики она оставила на краю постели…

Дарвин направилась в ванную — переставлять ноги было невероятно тяжело.

И вдруг она услышала голос со стороны постели.

— Дэн? — тихо позвала она, в страхе оглянувшись. — Дэн, ты что, прилетел ночью? Дэн?

— Эй, — раздался голос в ответ, — крошка, возвращайся скорее.

Дарвин почувствовала, как у нее похолодело все внутри. Она медленно вернулась к постели и опустила руку на подушку. Там была его голова, его руки потянулись к ней… Но вместо Дэна там оказался приятель Пери из ресторана. Элон.

Сделайте пробный вариант

Когда вы были маленькими, то не сразу начали ходить быстро, сначала делали осторожные мелкие шажки. И в вязании вам тоже стоит помнить: лучше всего начинать с малого — попробуйте связать маленький образец будущей вещи, чтобы посмотреть, подойдут ли вам выбранные нитки, тогда вы получите четкое представление о материале и своих возможностях. Не спешите вперед бездумно. Это немного скучно и трудно. Если вы обнаружите, что спицы вам не подходят, лучше заменить их. Такой опыт стоит потраченного на него времени, и вы ни о чем не пожалеете. Люди понятия не имеют, насколько тип и размер спиц влияют на качество вещи, они все вяжут на одних и тех же спицах. Но магический эффект и прелесть вязаных вещей зависят от спиц — именно они создают красоту узора или губят его безвозвратно.

Глава 8

Меряя шагами Мотт-стрит, Дарвин все никак не могла успокоиться.

— О Господи! Господи! — повторяла она при каждом вдохе, рассеянно скользя глазами по окнам домов и лицам прохожих. Был понедельник, машины потоком неслись со стоянок в сторону центра к офисам — все спешили на работу, в колледжи, в университеты. В этом городе никто не жил рядом с местом работы и учебы. Каждый день людской поток пересекал его во всех направлениях, только Дарвин чувствовала себя потерянной в этой кипящей реке. Сначала она хотела встретиться со своим куратором, показать ему наброски и поделиться планами по структуре диссертации, потом подумала, что неплохо бы посетить семинар по проблемам женского воспитания в Викторианскую эпоху. Но внутренний голос подсказывал ей: лучше все-таки никуда не ходить. В конце концов, можно не разговаривать с Дэном совсем, сказать ему, будто забыла телефон дома, а сама она сейчас срочно едет в университет, или поговорить с ним только одну минуту и сослаться на отсутствие денег на счету.

— Но ведь у тебя сегодня нет занятий?

— О, я должна кое-куда сходить… в магазин, ну тот самый, где клуб вязания. Там у меня назначено интервью. — Дарвин сообразила бы, что соврать.

— Здорово! — воскликнул бы он. — У тебя получится прекрасная диссертация. И когда ты ее закончишь, мы будем жить вместе и заведем ребенка.

Дарвин снова затрепетала. Она больше не заслуживает того, чтобы стать матерью ребенка Дэна. Господи! Она так сильно скучает по нему. Повинуясь какому-то нелепому импульсу, она даже хотела признаться ему в случившемся, ничего не утаивая. Ведь он ее муж и лучший друг. Она рассказывала ему абсолютно все и всегда. И он давал ей такие мудрые советы. И пусть они теперь редко виделись, но разве они не чувствовали всегда связь друг с другом? И он присылал ей письма и открытки, несмотря на свою занятость в госпитале. Он писал, что скучает по ней, любит и надеется на встречу, и она отвечала ему длинными посланиями, приносившими ей утешение, когда, казалось, надеяться уже не на что. Она перечитывала его письма за чашкой кофе, по вечерам за ужином, во время поездок в метро…