— А как твои научные изыскания?

Женщина подняла на нее глаза. Выглядела она не слишком довольной.

— Послушай, не надоедай мне, Дарвин, ты что, не видишь, я занята!

— Я думала, мы немного поболтаем… — отозвалась девушка смущенно. Кроме них, на кухне никого не было.

Она взяла свою чашку и стала пить чай, подумав, что кексы Дакоты оказались бы весьма кстати. Ну конечно, она кое-что припасла с собой после вчерашней встречи. Дарвин открыла сумку и стала перебирать пакеты. Среди них попадались разрозненные листы с записями, сделанными на заседании. Наконец она отыскала пакет с выпечкой, кексы еще даже не остыли.

— А ты уже написала свою работу, Джефф?

Женщина перестала читать газету и посмотрела на Дарвин. Затем встала и торопливо вышла из кухни.

Дарвин вздохнула. За все пятилетнее пребывание в Рутгерс у нее не набралось бы и троих друзей.

«Они тебе просто завидуют, поскольку ты очень умная», — обычно успокаивала ее мать, когда Дарвин приезжала к ней и жаловалась, поглядывая в окно на дождливый городской пейзаж Сиэтла. Ее мать, разумеется, считала ее очень умной и образованной, сама она отучилась в школе только шесть классов. Но Дарвин удавалось не смотреть свысока на мать, чтобы та не чувствовала себя неуютно рядом с ней. Почему-то раньше, в школе, к Дарвин относились по-другому, с ней многие хотели дружить, и не потому, что она помогала с домашними заданиями. И у нее даже имелась лучшая подруга, девочка, жившая в доме через улицу, но, к сожалению, ее семья давно переехала. Дарвин старалась быть интересной, иногда даже позволяла себе острить и шутить в библиотеке. Но такова жизнь: люди, которые охотно смеются над вашими шутками, отнюдь не спешат стать друзьями.

«Будь доброй, и люди к тебе потянутся, — наставляла ее мать. — Будь скромной. Работай и учись как следует. И слушай все, что тебе говорят отец и мать. Никогда не высовывайся и не конфликтуй ни с кем».

Но эти рекомендации как-то не слишком пришлись по вкусу Дарвин. Ей не очень-то хотелось забиться в уголок и молчать, еще в детстве, когда в ее комнате находились взрослые, она не любила сидеть тихо. Не нравилось ей и убирать за младшей сестрой: мыть за Майей грязную посуду? Дарвин делала это только тогда, когда мать приходила домой слишком уж сердитой. Ей не нравилось сжигать на Новый год денежные купюры, чтобы почтить духов предков, и уж тем более ходить в воскресную школу и носить простые колготки вместо эластичных. Но со всем этим приходилось мириться. Она не считала, что ее мать права, но никогда не позволяла себе высказывать это вслух. И у нее имелась своя точка зрения на дружбу: настоящие друзья появляются не в качестве награды за праведный труд и хорошее поведение, а просто так, как некое волшебство, везение.

— Когда-нибудь у меня будет близкая подруга и я смогу поделиться с ней всеми своими секретами, — твердила она каждый вечер, ложась спать и повторяя снова и снова, словно пытаясь заставить себя поверить в истинность этого обещания. Кто мог стать ее другом? Какая-нибудь девушка, похожая на принцессу Лею, готовая постоять за себя, или же, наоборот, кроткая и тихая особа, напоминающая героинь Шарлотты Бронте? Это были идеалы школьной поры, какие любой человек мечтает найти в чужом коллективе в самом начале своей жизни.

Но это добрые и справедливые идеалы. И Дарвин Чжу тоже считалась очень доброй девушкой. Она искренне верила, что домашнее задание необходимо выполнять, как только возвращаешься домой из школы, тогда и в классе к тебе будут относиться с уважением. Но от своих одноклассниц она неоднократно слышала в свой адрес: «Ясное дело, она зубрила, только и знает, что учить наизусть». Ее беглые ответы на уроках вызывали раздражение у других учениц. А друзей оказалось не так уж много, но все-таки они были, и она знала, кого можно позвать на день рождения, хотя и общалась с ними лишь изредка по субботам, когда родители разрешали привести кого-нибудь поиграть. Кузин она в расчет не принимала — они всего лишь обязательное дополнение к любому семейному торжеству.

В старших классах все осталось по-прежнему. Пожалуй, только подготовка домашних заданий сделалась менее тщательной и по субботам больше не с кем было играть и не во что. Бойфренд у нее тоже не появился. Слишком умная, никто не хотел с ней связываться. Ну и пусть, уговаривала себя Дарвин, зато она не попадется на удочку какому-нибудь подонку. К моменту поступления в колледж Дарвин уже приобрела славу всезнайки, у нее всегда был готов ответ на какой угодно вопрос, припасено критическое замечание по любому поводу или какая-нибудь шутка. И что в результате? Она начала мечтать уехать из родительского дома, чтобы не ощущать постоянного семейного давления.

А затем появился Дэн. Он работал над темой по истории акушерской практики в колониальной Америке и учился с ней в университете. Они и познакомились на лекции. Похоже, он был к ней неравнодушен или что-то вроде того. Во всяком случае, на ее внимание он отвечал тем же. Восхитительный парень, однажды она почувствовала его крепкую руку на своем плече и обернулась. «Меня зовут Дэн, мы иногда вместе сидим на лекциях. Мне всегда нравятся твои ответы. Ты не против, если мы иногда будем вместе заниматься? Готовить доклады или еще что-нибудь…»

Очень красив, остроумен и амбициозен. Дэн Лэнг — прирожденный лидер, тот тип парней, которые всегда платят за обед и с шиком проводят летние каникулы. Но он учился в кредит, и за три года ему следовало завершить свое образование.

И все-таки Дэн был очень привлекателен, особенно Дарвин нравились его необычно длинные волосы и заразительный смех. Она встречалась с ним, чтобы готовиться к занятиям, и пару раз они сходили в кино и на концерт. Ей нравилось, что он умел слушать и не считал ее занудой и зубрилой.

И не имело значения его неумение играть в шахматы.

— Почему ты выбрал меня? — спросила она его.

— Ты выглядишь так, как должна выглядеть, на мой взгляд, красивая девушка, и ты очень не похожа на всех остальных, — ответил он, целуя ее в губы. Ее первый настоящий поцелуй. А Дэн оказался совсем не груб, а очень даже деликатен, и ей понравилось, и все у них получилось замечательно.

До сих пор так и не познав настоящей дружбы, Дарвин, конечно же, ухватилась за этот шанс найти себе друга в лице молодого человека. Дэн никогда не домогался ее, зато он всегда говорил, будто она самая потрясающая девушка из всех, какие ему встречались.

И пока они дружили с Дэном, никто не позволял себе относиться к ней пренебрежительно. Все хотели поболтать с ней — и на семинарах, и в столовой, ведь Дэн подавал им пример.

— У тебя столько новых друзей, — радовалась ее мать, — не растеряй их.

Но Дарвин вполне хватало и одного Дэна. Он уверял ее, будто она красива. Она протестовала и возражала, но сама гордилась этими комплиментами. Дарвин позволяла ему расчесывать ее длинные густые волосы, темные и блестящие, и чувствовала при этом странное волнение, если его пальцы касались шеи, что-то неподвластное разуму обуревало ее. Она всегда считала себя очень умной и достаточно проницательной, но перед этой загадкой разум отступал. Чувство было слишком глубоким, и в конце концов она начала понимать: когда он говорит о ее красоте, то имеет в виду, что она соблазнительно хорошенькая.

Конечно, в глазах всех прочих они выглядели влюбленной парочкой — азиатско-американский любовный союз. А ее мать ничего не понимала и гордилась тем, что с ее дочерью дружат столько студентов. Но, по мнению Дарвин, ее собственная семья была чересчур уж консервативна. Она ненавидела себя за зависимость от мнения и воли своих родителей. Но ее воспитывали в традициях повиновения старшим и беспрекословного уважения к ним. Тут-то ее и начали посещать мысли порвать с традицией и избавиться от издержек воспитания.

— Так ты вознамерилась ехать невесть куда, чтобы изучать истории жизни знаменитых женщин? — спросил ее отец, биолог по образованию. Его шокировал ее отказ заниматься медициной или юриспруденцией.