Субъектами права в союзном Законе 1990 года были граждане и организации, в российском законе 1990 года – только граждане, в российском 1997 года – граждане и объединения (организации). То, что российский Закон 1990 года был эпатажным (противосоюзным), а поэтому временным, ясно по тому, что он исключил из своего названия, а, следовательно, из области правового регулирования, религиозные организации (объединения) в противовес союзному Закону, но реальность восторжествовала в российском законе 1997 года.
… Павел Анатольевич в дороге не раз приложился к бутылке с коньяком и поэтому в облисполком приехал уже сильно опьяневший. Покачиваясь, он зашел в приемную, посмотрел мутным взглядом на сразу вставших со стульев ожидавших его людей и, ни с кем не поздоровавшись, сразу прошел в кабинет. Проходя, он ткнул пальцем на архиепископа Анатолия: «Ты заходи, а эти пусть пока посидят».
Архиерей зашел за ним. В кабинете Баранов вдруг обнял его, расцеловал и с чувством произнес: «Золотой ты наш человек!» Владыка чувствовал себя во время всего их разговора крайне неловко, хотя внешне этого никак не показывал. Чиновник называл его то «Ваше Святейшество», то «Толя»; налил себе стакан коньяку, который постоянно отхлебывал. Повод встречи был самый что ни на есть важный – передача Церкви целого ряда храмов, до этого занятых под хозяйственные нужды и теперь освобождаемых. И Павел Анатольевич в принципе пригласил архиепископа, к которому очень хорошо относился, для того чтобы сказать, что вопрос решен. Он хотел сделать сюрприз, и архиерей ничего не знал о цели встречи, о которой ему передали только, что она очень важная. Но ум чиновника был помрачен алкоголем и поэтому он лишь задавал разные провокационные вопросы, на которые владыка отвечал очень серьезно, видя перед собой не распоясавшегося пьяного барина, а представителя государственной власти, который в любом состоянии может многое сделать в области как хорошего, так и дурного.
– А что, Толя, если нам одну из сохранившихся, но закрытых пока церквей в Петрово отдать объединению Муна? – пристально глядя в глаза архиерею спросил Баранов. – Горбачев с Муном вась-вась. Ты как архиепископ поддержи, что, дескать, нужно развивать религиозный плюрализм и толерантность, а православных церквей и так много. А они тебе, глядишь, дом купят.
– Вы знаете, Павел Анатольевич, я считаю, что нельзя оправдывать разорение России как духовное, так и материальное ничего не значащими пустыми словами. Нужно русскому человеку всегда быть патриотом своей веры и нации, никогда не стесняться своей трудной, но прекрасной многовековой российской истории. Нужно не мунам помогать, а, наоборот, во что бы то ни стало прекратить проповедь этих сект, сеющих не мир и любовь, а разделение между людьми. Нам нужна единая сильная, согретая Православием великая Россия. Ну, а про дом я понял, что вы пошутили.
– Вот за что я тебя люблю, – обнял его Баранов, – так это за непродажность. – Но неужели тебе не хочется ездить на «Чайке», иметь шикарный дом, бывать за границей?
– Машина меня возит вполне приличная. Какая разница – «Волга» или «Чайка»? Дом у меня есть, я сыт, одет, обут. Зарубежные поездки меня не прельщают. Ведь человеку, в сущности, очень немного нужно. Мне очень жалко людей, которые свою жизнь и бессмертную душу растрачивают на погоню за материальными благами. Если они честны сами с собой, то через какое-то время видят, что гонялись за призраками, что все, чего они достигли, неуловимо ускользает у них из рук, проходя как песок сквозь пальцы, или не приносит удовлетворения. И только в обращении к Богу, в молитве и служении ему человек обретает полноту бытия.
Баранов внезапно стал серьезным и ненадолго пришел в себя. Он был человеком умным и нередко задумывался о смысле жизни. Архиерей невольно указал ему сейчас на то, что чиновника больше всего раздражало: на то, что власть, материальные блага, возможности не приносят удовлетворения, что постоянное самоутверждение за счет других расстраивает нервы и здоровье, подогревает все усиливающуюся потребность в коньяке и сигаретах. Павел Анатольевич вдруг вспомнил о цели встречи.
– Простите, Ваше Святейшество, что я так по-свойски с вами. Выпил немного…– извиняющимся голосом выдавил из себя Баранов. – Я ведь что вас позвал: вот постановление облисполкома о передаче вам двенадцати храмов по списку, о которых вы просили.
– Я искренне благодарю вас, дорогой Павел Анатольевич, – сказал владыка, который уже начал думать, что его вызвали исключительно для того, чтобы выслушивать философские сентенции пьяного чиновника. – Господь да благословит вас и ваших близких за это благое дело!
– Чего уж тут говорить – будем помогать, нужно возрождать нам Церковь, – кивнул первый заместитель председателя облисполкома и, сняв телефонную трубку, сказал секретарю: – Наташа, пусть там Шуваев со священником заходят.
Затем он повторил информацию о передаче храмов уже при них, пожал всем руки и, провожая архиерея до двери кабинета, уже совсем серьезно еле слышно шепнул ему: «А, может быть, я и сам стану верующим».
Глава 4.
Эльвира Свинаренко вот уже месяц беспробудно пила. Неприятности посыпались на нее одна за другой: сначала обанкротилось российско-китайское предприятие «Панда», во главе которого был поставлен ее муж Ремир Виленинович Свинаренко. Причем обанкротилось так, что результатами этого воспользовались совсем не те люди, которые предполагались; огромные суммы ушли посторонним. Потом сам господин Свинаренко перенервничал и умер. Его жена, с одной стороны, была вроде бы ни при чем: официально она в «Панде» никем не числилась. Но господин Баранов не поверил, что Эльвира ни при чем. Сначала он убрал ее из горисполкома, а когда она лишилась официального статуса, уже совсем другие люди попытались вытрясти с нее деньги. Но дело в том, что Эльвира Львовна действительно не имела отношения ни к банкротству, ни к растворившимся капиталам. К их личным с покойным мужем сбережениям претензий не было: они были накоплены за тридцать лет, и все заинтересованные лица об этом знали. Тем более, что Эльвира пока еще входила в негласный список лиц, обладающих определенной неприкосновенностью. Поэтому, раз она оказалась ни в чем не виновата, ее через некоторое время оставили в покое, дав, однако, четко понять, что дальнейшая активная деятельность для нее закрыта. На скопленные за жизнь сбережения она попыталась открыть один ларек, затем другой, но оба сожгли. Эльвира потеряла почти все, кроме квартиры. И с горя она сделала то, что обещала себе никогда не делать, имея пример своего отца: запила. Наследственность не подвела: она стала алкоголичкой с первой рюмки. И вот целый месяц в одиночестве она пила и пила в своей квартире, вспоминая свою жизнь.
Эльвира Львовна многим людям сумела поломать судьбы, видимо, пришла пора платить по счетам. Как легко она почти тридцать лет лишала людей возможности получить квартиру, высшее образование, хорошую работу! А с каким удовольствием она преследовала людей за их религиозные взгляды, организовывала отправку в психиатрические больницы за свободу взглядов, лишение родительских прав за религиозное воспитание детей. Особенно товарищ Свинаренко гордилась тем, что незадолго до начала перестройки комиссия под ее председательством приняла решение о сносе одной из сохранившихся в Петрово церквей. Это было сделано, когда подобные разрушения храмов практически уже не практиковались. Теперь, во время запоя, в страшных галлюцинациях образы прошлого приходили к ней. Эльвира как безумная металась по квартире, не находя нигде спасения. Она выпивала стакан, другой, забывалась полным кошмаров сном, чтобы очнуться от него к еще более жуткой реальности. Эльвира Львовна перестала понимать, что происходит на самом деле, а что ей кажется. Иногда сознание ненадолго возвращалось к несчастной. Она думала: может быть, нужно покаяться? А образы того, в чем каяться, стояли у нее перед глазами. Вот ведь и отец не только покаялся, но даже и не пил два года перед смертью. Правда, он стал каким-то не таким…– думала Эльвира. Но все в ней противилось покаянию. Целый месяц она мучалась, но так и не решилась ни в одну из минут просветления позвонить в церковь и попросить, чтобы священник пришел ее поисповедовать. В одну из таких светлых минут она вызвала «скорую помощь», которая отвезла ее в наркологическую больницу, где Эльвира Львовна и умерла.
