— Ты давно мертва, — прошипела Этелька, узнав голос бывшей наставницы. — Убирайся к своему богу — трупу, Авелин!
— Я всегда с Ним, — ответила Ветала Авелин, канонисса Терния Вечного. — Те, кто служат с верою в сердце, не знают конца служению. А чему служишь ты, сестра?
— Ты мне не сестра.
— Мы всегда были сестрами, еретичка. — Спокойно произнесла Авелин. — Почему ты предала нас?
— Вы сами себя предали, — прорычала Этелька, вспоминая все былые обряды, посты и бичевания, постоянные бессмысленные проповеди и церемонии, но, горше всех жгучих воспоминаний — мучения, что её орден принес тем, кого должен был защищать. — Мы служили лжи!
Когда буря, наконец, утихла, солнца-близнецы Искупления уже взошли. Омывая горы потоками бледно — желтого и фиолетового света, они хмуро глядели с ободранного ветром неба на братию, что начала подъем к цели. Как и все Шпили, Вигиланс опоясывала мощеная дорога, взбирающаяся серпантином на вершину. Но вскоре путь сузился, и экспедиции пришлось оставить грузовики на нижних витках.
Азайя оставил их на попечение стрелков-неофитов, но больше охранников выделить не мог. За исключением Сияющего Когтя, все одиннадцать выживших были аколитами Второй парадигмы, имеющими при себе автоганы, ятаганы и дары собственной крови.
— Этого хватит, — прошептал он. — Этого должно хватить.
Пока подчинённые собирали припасы, Азайя подошел к трейлеру кровного брата и, положив руку на дверь, прошептал распоряжения. Убедившись, что Цикатрикс все понял, он открыл дверь и принялся ждать, но благословленный урод не шелохнулся во тьме.
— Твое время скоро придет, брат мой, — пообещал избранный коготь.
Когда Азайя вернулся к остальным, Хезракх поднял Этельку, прижав её безвольное тело к груди. Состояние женщины не изменилось, но избранный коготь не позволил оставить ее. Он сомневался, что неофиты сумеют дать отпор еретикам, если те нападут на машины.
«Но они не нападут. Они последуют за нами».
Азайя оценил лежащую впереди дорогу. Даже за время их короткого подъема она уже породила несколько побочных троп, каждая из которых, без сомнения, будет ветвиться дальше, связывая разбросанные по шпилю храмы и монументы. Как и все шпили, за исключением аскетичной колонны Хумилитаса, Вигиланс был лабиринтом, способным поглотить неосторожного путешественника.
Азиа закрыл глаза и представил путь, открытый ему Спиральным Отцом.
Тьма была бесконечной, но не неизменной. Ползком пробираясь вперед, Этелька Арканто ощутила глухие удары, настолько слабые, что воспринимались они скорее, как дрожь, нежели звук. Но, даже отдаленные, они всё равно ужасали, словно сердцебиение дремлющего левиафана. Чем бы это ни было, женщина не хотела иметь с ним дела. Она повернула вправо, наугад.
— Жертвенность — единственный путь через лабиринт терний, — заметила канонисса Авелин. — Все остальные ведут к проклятью. Ты понимаешь это, сестра. Всегда понимала.
— Это ложь, — прошипела Этелька, прекрасно зная, что это правда.
— Без жертвы невозможно спасение, — провозгласила Авелин. — Ты неспособна верить в иное. Даже погрязнув в кощунстве, ты остаешься Адепта Сороритас.
— Спиральная Заря освободила меня!
— Ты впустила её порчу в свою душу и тело. Зачем?
Этелька взмолилась Спиральному Отцу, но даже тихие отголоски его воли давно исчезли.
— Почему ты предала нас, сестра?
Как и повелел родной брат, Цикатрикс дождался, пока лиловое солнце закатится за гору, и только тогда покинул клетку. Избегая дороги, он прокрался по склону горы, двигаясь с жутким изяществом, поразительным для создания таких размеров. Жидкокровные сородичи, охранявшие грузовик, даже не обернулись в его сторону, когда урод полез по скалам: коса, затем коготь, снова коса…
Добравшись до уступа вверху, Цикатрикс пригнулся и попробовал воздух длинным языком. Ничего. Ничего и на следующем… Но, подбираясь к третьему, вырожденец почуял доносившийся сверху запах серы и плоти. Он замер, прижимаясь к отвесному утесу, пока отряд чужаков проходил мимо. Враги двигались тихо, но их смрад казался Цикатриксу воплем.
Вот его добыча. Он не подведет брата.
Ведунья замерла, свернувшись клубком у себя в убежище, когда посторонние переступили границу ее владений. Они прокрались через ворота святилища, как будто надеялись спрятаться от нее. Большинство из них напоминали тех зверей в капюшонах, что приходили раньше — с холодными, преисполненными спокойствия душами. Но их лидер был совершенно другим, его безмятежность пронизывали трещины, в которые мог рухнуть он сам.
Когда чужаки продвинулись глубже в туннели, Ведунья поняла, что среди них есть и ещё одна — женщина, мысли которой укутаны тьмой. Когда госпожа потерянных попыталась взглянуть, что кроется за этой завесой, та вздыбилась, желая поглотить её, расширяясь в такт собственному бешеному пульсу. Ведунья вырвалась, но её сердце забилось в унисон с этим страшным ритмом.
«Чёрные Корабли! Неужели они явились за мной?»
Учуяв волнение хозяйки, потерянные, что сбились вокруг нее, заскулили и принялись носиться по залу, иногда даже оступаясь и падая в ямы с лавой.
— Страх можно приручить, друг, — сказал вдруг кто — то. — Можно подчинить его себе.
Быстро окинув подопечных взглядом, Ведунья не нашла среди них чужаков. В ее убежище еще не проникли. Усилием воли она вновь направила сознание на самую границу своих владений. Пока ее внимание было направлено на ту темную женщину, еще одна группа чужих подошла к вратам святилища. Их было восемь, и они следовали за тварями. Семеро, пылавшие факелами страстей, изголодались по насилию, но восьмой… За огнём вожака скрывался лёд, бесконечно более холодный, чем у его добычи.
— Ужас — левая рука ярости, — сказал восьмой. Казалось, что его закрытые очками глаза глядят прямо на Ведунью. — Его можно испытать, но можно и напустить.
Стоя в воротах святилища, куда они проследовали за дегенератами, Гхарз почувствовал, как бестелесное внимание ведьмы коснулось его, ощетинившись удивлением и угрозой.
— Искупление — ложь, друг мой, — сказал ей исцеленный, — но тебе не обязательно слушать. — Он поднял руки, протягивая к ней дымящиеся ладони. — Я могу показать…
За его спиной раздался зычный рев. Большинство людей тут же машинально бы обернулись, но чем бы Гхарз теперь ни был, он больше ни имел ничего общего с человеком. Он рухнул вперед и когти, готовые обезглавить его, пронеслись через пустоту. Приземлившись на расставленные ладони, вождь перекатился в сторону, и громадная трехпалая ступня врезалась в пол там, где он был мгновение назад. Затем Искупленные окружили нападавшего и набросились на него с кинжалами и пистолетами, визжа от восторга.
«Спиралерожденные расставили западню, — рассудил Гхарз, плавно вставая на ноги. — Мы охотились, но охотились и на нас».
Выхватив секиру, он оценил тварь, что выбралась из-за уступа, противоположного святилищу. Без сомнений, она принадлежала к числу этих ксенодегенератов, но не походила на чужаков, которых вождь видел раньше. Даже сгорбленное, существо возвышалось над воинами Гхарза, а его покрытое хитином тело бугрилось от уродливых мускулов. Лицо, проступавшее на костяном шаре черепа, было насмешкой над человеческим. Глубоко посаженные глаза косили по сторонам, под ними зияла усыпанная зубами слюнявая пасть. Мерзкие брызги летели по сторонам, когда чудовище размахивало тремя руками. Правая заканчивалась трехпалой когтистой лапой, а пара конечностей слева перерастала в кривые косы. И гигант был быстрым, он наносил удары и рассекал тела в бешенстве, затмевающим ярость Искупленных. Один боец уже был повержен, тут же когти твари зацепили другого, и его голова оказалась в тисках чудовищных челюстей. Ноги жертвы болтались в воздухе, пока монстр вгрызался в её шлем.
— Смотри и учись, — сказал Гхарз невидимой ведьме, но в тот же миг услышал шаги за спиной. Широко взмахнув секирой, он обезглавил трехрукого убийцу, что выполз из храма. Пока вождь оборачивался к воротам, еще больше укрытых капюшонами ксеносов высыпало наружу, выкрикивая свои ядовитые мантры и поливая все пулями.
