Никогда не задумывались – почему, когда куришь у открытой форточки, иногда дым вытягивает, а иногда дым стоит: хоть окно распахни, полотенцем маши, как вентилятором, бесполезно – не улетучивается дым. Я догадался. Когда ветер навстречу – в окна, или нет совсем ветра, то дым не вытягивается наружу. А когда ветер дует в ту сторону, куда смотрят окна или поперек двора, тогда вытягивает. Тогда свежо в комнате, хоть куришь как паровоз с утра и до ночи.

Когда я заметил это оператору Олегу Пестикову, он отмахнулся от меня. Он сказал, что он не задумывается над такой ерундой – у него кредит. Что я стал каким-то нудным с тех пор как бросил пить, и еще все время придираюсь к картинке. Но дело в том, что Пестиков и в самом деле стал снимать хуже. Я объяснял это так – он взрослел. Мы крепко сдружились: и по дружбе я всегда прощал ему оплошности в композиционном решении и брак по звуку.

К августу две тысячи четвертого мы уже вместе не работали.

Но остались хорошими товарищами.

Меня зовут Григорий Вязенкин. Я военный корреспондент. Это мое амплуа.

Я аккредитованный журналист на выборах президента Чеченской Республики. Нас много, корреспондентов центральных СМИ. Мы профессионалы. Андрей Твердиевич, руководитель правительственной пресс-службы, каждый вечер заходит к нам и сообщает о предстоящих акциях. Мы живем в вагончиках в самом центре охраняемого периметра, комплекса правительственных зданий.

За три месяца до этого девятого мая во время парада в честь Дня Победы произошел теракт. На стадионе в Грозном были взорваны трибуны с правительственными чиновниками и представителями общественности. Среди прочих погиб действующий на то время, законно избранный президент Чечни.

Августовские выборы должны были консолидировать общество.

Полпредом президента РФ была сформулирована концепция. Был явственно вырисован враг – мировой терроризм. И наши: Шамиль Басаев и Аслан Масхадов. С их ликвидацией ситуация в регионе должна была стабилизироваться. Спецслужбы, напрягаясь изо всех сил, ловили террористов: в подразделения «тяжелых», спецназа ФСБ, принимались только опытные проверенные бойцы, в том числе бывшие контрактники МО. Оперативные сотрудники ГРУ и ФСБ активно проводили работу по расширению агентурной сети. В местную милицию после проверки на непричастность к незаконным вооруженным формированиям массово поступали новые сотрудники.

Личный состав военных комендатур Грозного полностью заменился: на смену военнослужащими МО пришли части Внутренних войск, штатно укомплектованные солдатами срочной службы.

Мы, гражданские лица, теперь свободно передвигались по Грозному. Были места, куда мы не ездили в одиночку без охраны. Девятый Микрорайон, например, или район Старой Сунжи. Таких мест оставалось еще много. Но в центре – на проспекте Победы, Маяковского и Ленина – мы чувствовали себя вполне уверенно и безопасно.

У меня было много свободного времени.

Сегодня я подготовил к вечернему выпуску новостей репортаж о ходе предвыборной кампании.

Вчера из пресс-службы правительства нам принесли синопсис информационного сюжета. Принес не Андрей Твердиевич, а один из его новых сотрудников. Этих сотрудников плюс сотрудников некоей пиар-кампании было человек двадцать. Сюжет был в поддержку Преемника курса. Мы читали. Каждый считал своим долгом сделать ксерокопию и сохранить на память предложенный синопсис.

«Преемник приезжает в детский дом. Происходит встреча с потенциальными избирателями. Электорат внимательно выслушивает предвыборную программу Преемника. Преемник говорит убедительно. Ему верят. После речи Преемнику начинают задавать вопросы. Один вопрос насущный: в детском доме не хватает мебели для активных игр и умственного развития. Преемник совершает обход спальных и игровых помещений. На кухне ему предлагают отпробовать еду. Он пробует. Говорит, что надо готовить лучше. Потому что дети – будущее республики. После обхода Преемник осознает проблему и обещает ее решить. На следующий день проблема решается. Конец сюжета».

Примерно так выглядел текст синопсиса. Когда Твердиевич прочитал его, спросил, видел ли кто-нибудь кроме нас. Мы сказали, что никто. Твердиевич сложил синопсис вчетверо и убрал в карман. Он ушел. Мы делились ксерокопиями с теми, кто еще не успел распечатать. Мы подумали и сказали друг другу, что Преемник, которого поддерживает большинство населения республики, все равно победит. Так чего тратить государственные деньги на всяких идиотов?

Итак, я снял сюжет.

С утра мы брали интервью у кандидатов – соперников Преемника. Кандидаты возмущенно с кавказским темпераментом заявили, что Преемник использует государственный ресурс. Поэтому шансы далеко не равные. И далее «участвовать в этом цирке» они не хотят! Прибежал редактор, – а мы писали интервью на местном телевидении, – и пригласил кандидатов проследовать в студию на теледебаты. Они проследовали.

Преемник выступал в конференц-зале Грозэнерго. Было жарко. Было много народу. Пот струями лился со лба и висков Преемника. Преемник стоял за трибуной и докладывал электорату свою программу; читал он с листка на русском, но часто сбивался. В конце своей речи он заявил, что не собирался участвовать в выборах, но воля народа для него закон. До войны Преемник был ментом. Он был настоящим советским ментом. Говорили, что он был неподкупен. Когда в девяносто пятом чеченцы разделились на два лагеря – кто за власть, кто за дудаевскую священную войну, – Преемник бился против дудаевцев насмерть в районе железнодорожного вокзала. Боевики прозвали его «Несгибаемый».

Как всякий честный человек, Преемник сомневался.

Я собрал сюжет: наглядная агитация на заборе Грозэнерго и пиар-акция для молодежи в техникуме; теледебаты на телевидении: «Мы не хотим участвовать в этом цирке»; доклад Преемника: «Я не хотел, меня заставили…» И т. д.

Мы перегнали сюжет в Москву.

Сюжет в эфир не пошел.

Попросили перегнать «синхрон» – часть доклада Преемника, где говорилось о программе развития региона. Мы перегнали. После выпуска позвонила редактор Ленок: «Григорий, – сказала она серьезно, – ты знаешь, какой год на дворе?» Ленок хихикнула и предложила мне окунуться головой в ведро с холодной водой.

– У вас есть ледяная? – спросила Ленок.

– У нас очень жарко, – сказал я.

Мои коллеги журналисты были, в общем-то, людьми не плохими, поэтому мы проводили свободное время по вечерам в приятных беседах. Мы отдыхали после жарких раскаленных будней. Мы всегда по всем вопросам находили общий язык – и Госканалы, и Независимые. Делились картинкой. В августе 2004-го мы были почти одним целым.

Андрей Андреевич Твердиевич заметно располнел. Но не стал толстяком, а только выглядел внушительнее: он стал терпимее к нам – корреспондентам центральных СМИ; носил светлую рубаху с короткими рукавами и вольного покроя льняные брюки, не носил галстуков. Мы помирились – пожали друг другу руки. «Прости, Андрей», – сказал я. «Прошлое», – сказал Андрей Андреевич.

Прошлое стало для меня ровным и понятным: как будто кто-то ответственный заасфальтировал кривую – в ямах и колдобинах – дорогу. Иногда я отправлялся в путь. Дорога вилась: то переваливала через хребты, то спускалась в долину бурых трав, то петляла по горным серпантинам мимо буковых рощ и укромных полянок с ранней февральской черемшой. По Первомайскому бульвару проходили саперы: мудрый Костя Романченко, взводный Каргулов. Буча – тот неулыбчивый солдат с мутной зеленью в глазах, калмык Савва. Старик Вакула отчитывал за что-то майора Полежаева. Комендант Колмогоров шептал на ухо красавице Светлане Палне…