Стоп! Что значит — «исключительно»? Почему не просто «переходят под руку»? Мускулюс пожалел, что он — не юрист. Впрочем, королевские юристы договор сверху донизу перепахали. Настала очередь членов малефициума. Андреа принюхался и гулко, с удовлетворением, чихнул. Скрытой порчей от заковыристого оборотца не пахло. Но некий крючкотворский выверт, щекочущий ноздри, наличествовал.

— Прошу прощения, сударь, что отвлекаю вас от работы. Мне необходима консультация специалиста.

— Я к вашим услугам, мастер.

От Мускулюса не укрылось, что стряпчий подобрался, от его напускной скуки не осталось и следа. Все-таки сорентиец был никудышным актером. Раз волнуется, значит, в договоре есть каверза! Надо копать. Землю носом рыть, но найти подвох!

За тем их сюда и прислал Эдвард II.

— Вот этот параграф. Что означает слово «исключительно»? Почему бы не написать просто…

Лисья морда стряпчего просияла.

— Это же уточнение в вашу пользу, мастер! В пользу просвещенной, судьбой хранимой Реттии, которую вы имеете честь представлять в благословенном Соренте!

— В нашу пользу?

Андреа понял, что угодил пальцем в небо. Сейчас ему не требовалось прикидываться дурнем-увальнем — он и вправду ничего не понимал.

— Контекст! Зрите в корень, уважаемый! — В голосе крючка звучало торжество. — Вот, извольте: «…земли западнее реки Севрючки исключительно…» Сообразили?

— Нет.

— Ну это же проще пареной репы! «Исключительно» — значит, исключая реку Севрючку! То есть река остается во владении Реттийской короны. Вот если бы здесь стояло слово «включительно» — тогда другое дело…

— А-а-а! Так, может, написать: «исключая реку»? Или «за исключением реки»?

— Тут вы в корне не правы, сударь! — с лукавой улыбкой погрозил ему пальцем стряпчий. — Согласно «Уложению о правилах и нормах межгосударственного законотворчества», том второй, статья семьдесят шестая, параграф пятый…

Он кинулся к полке с книгами и безошибочно выхватил пухлый фолиант, подняв целое облако пыли.

— …исключение или включение в перечень территориальных объектов, основных, дополнительных и обособленных, с указанием майоратных характеристик…

— Верю, верю! — в отчаянии замахал руками Мускулюс. — Не смею более отрывать вас от работы. Консультация была исчерпывающей. Большое спасибо!

— Не стоит благодарности. Если что — обращайтесь. Я с удовольствием разрешу ваши сомнения.

Все это время Серафим Нексус тихо дремал, опустив голову на грудь.

Следующий час Мускулюс честно трудился. Не вникая в суть зубодробительных формулировок, он, на осьмушку приоткрыв «вороний баньши», погрузился в изучение вторичных скриптуалий. Однако тревожного зуда не ощутил. Медлили вспыхнуть синими огоньками «ловчие» слова; паутина скрытой порчи отказывалась проявляться. Договор был чист, как отшельник-трепангулярий после омовения в источнике Непорочных Исчадий.

Но отчего нервничает стряпчий?!

В душевном раздрае Андреа тщательно исследовал фактуру бумаги и состав чернил. Бумага как бумага: хлопковая, отличного качества. Эманации чар отсутствуют. И чернила хороши: из стеблей ликоподия с добавлением отвара «дубовых орешков». Все честь по чести. Тем не менее сердце грызли опасения. Договор вызывал едва уловимые возмущения на границе аурального восприятия. Как соринка в третьем глазе. Даже не так: фантомное ощущение давно выпавшей соринки.

Мнительность разыгралась?

Малефик покосился на своего непосредственного начальника, не забыв предварительно закрыть «вороний баньши». Серафим пребывал в глубокой задумчивости, то есть спал. Во сне он еле слышно кряхтел и булькал. Значит, не почудилось. Лейб-малефактор зря булькать не станет. Андреа скорее поверил бы, что Квадрат Опоры на деле является пятимерным додекаэдром (как утверждал Люциус Искушенный), чем в случайность начальственного кряхтенья.

— Ы-ыв-ва-а-а!

За окном гнусаво взвыл охотничий рожок. Следом надвинулся и вырос дробный перестук копыт. Серафим благосклонно пожевал губами: мол, не возражаю. Прерви, отрок, штудии, взгляни, что там.

Сквозь цветные витражи видно было плохо. Охра и кармин, аквамарин и бирюза — калейдоскоп превращал реальность в потешную сказку. Хмыкнув, Андреа сдвинул зрение в монохромную область — и ощутил, как на его макушку взбирается юркий паучок. За эфирахнидом тянулась астральная паутинка: лейб-малефактор тоже желал все видеть.

Не вставая с места.

Кавалькада всадников в охотничьих костюмах выезжала на площадь перед ратушей. Егеря, доезжачие, ловчие… Ага, вот и его высочество собственной персоной. Герцог Карл Строгий, государь Сорента, — как и его досточтимые предки, головная боль Реттийской короны.

Говорят, сто лет назад, передавая Сорент в лен своему младшему сыну, король Ричард Безопасный страдал жесточайшей мигренью. Массируя виски, он даровал принцу лен в форме апанажа — в случае прекращения свежеиспеченной герцогской династии Сорент возвращался короне. Такая форма дарения юридически оставляла территорию в рамках королевского дома Реттии.

Ричард не знал, что завещает мигрень наследникам.

Сорентийская династия Неверингов прекращаться и не думала. Напротив, она крепла и расцветала. В качестве средства приращения земель герцоги избрали не военную мощь, а матримониальную политику. Копя приданое, как скряга копит монеты в сундуках, они прибирали к рукам графство за графством. Более прочих отличился Иоанн Вдовец: он вступал в брак четырежды, и все разы брал за себя особ королевской крови.

Сестер и дочерей Неверинги также выдавали замуж с немалой пользой, включая окрестные майораты в свою сферу влияния.

После смерти Иоанна — последний дожил до глубокой старости, хороня жену за женой, — его сын, Карл Строгий, прозрачно намекнул сюзерену: время брачных договоров прошло. Хватит, вдосталь нарожали. Настало время оружия и твердой политики. Это, конечно, если Реттия станет идти наперекор благоразумию.

Предметом первого конфликта стали «земли юго-западнее реки Севрючки исключительно…». Не желая воевать, король Эдвард II согласился подписать договор о передаче спорных земель Соренту. Сложился правовой казус: король как сеньор отдавал земли вассалу, то есть «де юре» самому себе. Но договор освобождал герцога Карла от ленной службы, хотя формально он оставался вассалом Реттии.

Таким извилистым путем герцогская корона грозила однажды превратиться в королевскую.

Юристы обеих сторон постарались на славу. Настала очередь малефиков: случалось, в договоры тайно закладывали порчу, наводимую на судьбу одного из участников. Для исследования бумаг в Сорент и отправили двух магов: Серафима Нексуса и Андреа Мускулюса.

За ними с визитом доброй воли должен был приехать король Эдвард.

— …после смерти любимого шута, — стряпчий вздохнул. Задумавшись, Мускулюс и не заметил, как тот встал рядом, наблюдая за процессией, — у его высочества осталась одна отрада: ловля зверя. Лишь Фалеро мог ненадолго смягчить суровый нрав государя…

Пожалуй, сейчас стряпчий не играл роль. Он и впрямь был опечален. Дурное настроение герцога не замедлило сказаться на его подданных.

— И давно это случилось? — малефик из вежливости поддержал разговор.

— Шесть месяцев назад.

— Старость? Яд? Несчастный случай?

— Бедняга сломал шею, кувыркнувшись с балкона.

— Неужто его высочество не сумел найти себе нового шута?

— Увы. Граф д’Ориоль, младший сын герцога, вроде бы готовит преемника Фалеро, но… Нашему государю трудно угодить. «Шут и собака, — говорит он, — должны смотреть в глаза хозяину». А выдержать взгляд его высочества, особенно когда он не в духе или разгневан…

Кавалькада мало-помалу скрывалась в боковой улице. За спиной пышно одетого всадника — судя по гербу на плаще, упомянутого графа д’Ориоль — Мускулюс углядел второго седока. И с удивлением узнал в нем скорлупаря Реми Бублика — внука хозяйки дома, где остановились маги-реттийцы. Уж не его ли прочат в шуты суровому герцогу?