5-го ноября, после сильного пароксизма, поутру государь чувствовал утомление и слабость. Часу в 10-м утра, в закрытой коляске с медвежьей) полостью, в теплой шинели, отправился он из Мариуполя и прибыл в Таганрог, в 8-м часу вечера, где с нетерпением ожидала его императрица.

6-го ноября, в 7-м часов утра, Виллье нашел государя в довольно спокойном положении и без лихорадки, только язык покрыт был беловатою слизью и чувствовался неприятный вкус во рту. Назначив умеренную диету, Виллье прописал обыкновенные, нередко государем принимаемые, пилюли из 6-ти гран сладкой ртути (Calomel) и полдрахмы корня ялаппа. Лекарство это оказало свое содействие, и весь день государь провел в кабинете довольно спокойно, но ничего не кушал, ибо не чувствовал никакого аппетита.

В ночь на 7-е ноября государь имел сильный лихорадочный пароксизм и совсем не спал. Лейб-медик был очень опечален положением императора и назначил ему слабительную микстуру (Infusum sennae salinum) три раза в день по унции. День прошел без лихорадки и государь чувствовал себя довольно изрядно, а в ночь на 8 ноября даже спал спокойно часа четыре. Поутру Виллье нашел императора в удовлетворительном положении, так что возвратился от своего больного не только спокойным, но даже веселым.

В ночь на 9-е ноября государь имел сильный лихорадочный пароксизм и вовсе не спал. Такое течение болезни стало беспокоить императрицу и она прислала своего лейб-медика Штоффрегена в консультанты к баронету Виллье.

Весь день 9-го ноября государь провел беспокойно. Употребляемые им лекарства наскучили ему, не принося ожидаемой пользы. Ночь на 11-е ноября он провел почти без сна, жалуясь на беспокойство и головную боль. Все это время он не переставал заниматься делами, и хотя не выходил из кабинета, но всегда был в сюртуке и проводил свободное время с императрицею, которую положение его начало очень тревожить.

12-го ноября, поутру, у государя был пароксизм, за коим последовала слабость, на которую он особенно жаловался. По случаю приостановления желудочного испражнения, Виллье и Штоффреген назначили промывательное, которое и было поставлено штаб-лекарем Рейнгольдом, врачом свиты императрицы, состоявшим тогда при Штоффрегене. Это средство не принесло ожидаемой пользы и было замечено, что государь колебался в доверенности в даваемым ему лекарствам.

13-го ноября, часу во 2-м пополудни, государь занимался каким-то важным делом. Вдруг нашло густое облако и произвело такой сумрак, что Александр потребовал огня. Камердинер Анисимов зажег две свечи и поставил в кабинете перед государем. Спустя полчаса, туча прошла и горизонт стал ясен по прежнему, но свечи остались пред государем незагашенными. Анисимов, вошел зачем-то в кабинет и, видя пред государем горящие свечи, остановился, ожидая от него приказания погасить свечи.

— Чего ты хочешь, Георгович? (так обыкновенно звал он Анисимова) — спросил государь.

— Нехорошо, государь, что пред вами днем горят свечи, — отвечал Анисимов.

— Что-ж за беда, разве по твоему это что-нибудь значит недоброе?

— По нашему пред живым человеком, среди белого дня, свечей не ставят — сказал Георгович.

— Это пустой предрассудок, без всякого основания, — заметил государь, — ну, пожалуй, возьми прочь свечи для твоего успокоения.

В ходе болезни и положении императора до сих пор не было ничего благоприятного. Характер лихорадки начал изменяться, и из перемежающейся она перешла в непрерывную. 14-го ноября государь встал поутру в обыкновенное свое время, в 7-м часу, и тотчас приказал подать себе бриться. Только-что начал он, за уборным своим столом, брить бороду, на подбородке от трясения руки сделал порез и вслед затем последовал с ним сильный обморок, так что он не мог удержаться на стуле — камердинер не успел его поддержать и государь упал на пол. Это произвело большую тревогу во дворце: Виллье совсем потерялся, а Штоффреген начал растирать государю голову и виски одеколоном. На эту тревогу пришла императрица и государя уложили в кровать в белом шлафроке. Государыня чрезвычайно была опечалена положением своего супруга и просила лейб-медиков принять деятельнейшие, известные им, меры против усилившейся болезни императора, и с этого момента уже было видно, что болезнь императора приняла опасное направление. Он более уже не мог вставать с постели. Из уборной перевели его на большой диван в кабинет.

В 9-ть часов вечера его величество потребовал к себе лейб-хирурга Тарасова.

— Вот, любезный Тарасов, — сказал он ему, — как я разболелся, останься при мне; Якову Васильевичу Виллье одному трудно, он устает и ему по временам нужно успокоиться; посмотри мой пульс.

В 12-м часу вечера, императрица вошла к императору, весьма смущенною, усиливаясь казаться спокойною. Сев подле больного, на том же диване, она начала разговор убеждением, чтоб государь аккуратно принимал назначаемые ему докторами лекарства. Далее она сказала по-французски больному:

— Я намерена предложить тебе свое лекарство, которое всем приносит пользу.

— Хорошо, говори, — сказал государь.

Императрица продолжала: — «Я более всех знаю, что ты великий христианин и строгий наблюдатель всех правил нашей православной церкви; советую тебе прибегнуть к врачеванию духовному, оно всем приносит пользу и дает благоприятный оборот в тяжких наших недугах».

— Кто тебе сказал, что я в таком положении, что уже необходимо для меня это лекарство?

— Твой лейб-медик, Виллье, — отвечала императрица.

Тотчас Виллье был позван.

Император повелительно спросил его: — «Ты думаешь, что болезнь моя уже так зашла далеко?»

Виллье, до крайности смущенный таким вопросом, решился положительно объявить императору, что он не может скрывать того, что он находится в опасном положении.

Государь, с совершенно спокойным духом, сказал императрице: — «Благодарю тебя, друг мой, прикажи — я готов».

Тотчас был позван соборный протоиерей Алексей Федотов; но император, по выходе императрицы, вскоре забылся и заснул, что, однакож, не был настоящий сон, но сонливость (sopor). В таком положении государь оставался до 5-ти часов утра. Тарасов всю эту ночь просидел подле больного, и, наблюдая за его положением, заметил, что император, просыпаясь, по временам, читал молитвы и псалмы св. Давида, не открывая глаз.

В 5¹/₂ часов утра, 15-го ноября, император, открыв глаза и увидев Тарасова спросил — «Здесь ли священник?» Тарасов тотчас сказал об этом барону Дибичу, князю Волконскому и баронету Виллье, проводившим всю ночь в приемном зале, подле кабинета. Князь Волконский доложил о сем императрице, которая поспешила прибыть к государю. Все вошли в кабинет и стали при входе у дверей.

Немедленно введен был протоиерей Федотов. Император, приподнявшись на левый локоть, приветствовала пастыря и просил его благословить; получив благословение, поцеловал руку священника. Потом твердым голосом сказал ему: — «Я хочу исповедаться и приобщиться св. Таин, — прошу исповедать меня, не как императора, но как простого мирянина, — извольте начинать, я готов приступить к св. Таинству».

Императрица и все предстоявшие удалились. Исповедь и св. причащение продолжалось час с четвертью. После этого, все вошли к государю и поздравили его с принятием св. Таин. Императрица поцеловала государя в лоб и руку.

Государь казался ободренным и спокойно разговаривал. Потом, обратясь к врачам, сказал:

— Теперь, господа, ваше дело; употребите ваши средства, какие вы находите для меня нужными.

Лихорадочное состояние постепенно усиливалось, припадки показывали, очевидно, поражение мозга. Немедленно поставлено было за уши и к затылку 30-ть пиявок, на голову положены холодные примочки и назначены лейб-медиками внутренние средства. К вечеру положение императора казалось несколько лучше, по крайней мере припадки не ожесточались.

16-го ноября, ночь провел государь беспокойно, сна совсем не было, но была сонливость. Сильный жар, кожа сухая. Среди дня государь разговаривал с императрицею, но прерывисто и голосом слабым.