-- Но ваши методы... жертвы в конце концов...

-- Мы стараемся их избегать. Хотя на нас последнее время валят всё - и коммунальные аварии, те же взрывы газа, и психов, не имеющих к нам отношения. Всё. А раньше было наоборот - старались замалчивать даже то немногое, что нам удавалось сделать. Как будто нас не существовало.

-- И вас эта перемена не настораживает?

-- Ты тоже так подумал? - старик со шрамом даже привстал. Остальные обеспокоенно посмотрели на него.

-- Что так? - переспросил Шварц.

-- Ну, то, что готовится какая-то серьезная акция против нас?

-- Так это логично, -- удивился Шварц, изумляясь наивности этих воинственных аборигенов. -- Более того, прямо перед ней вас... или спровоцируют сделать что-то такое, что окажется ужасным по последствиям. Для общественного мнения. То есть состоится какая-то грандиозная подстава. Или...

-- Или?

-- Или вам самим даже делать ничего не придётся. Вкурил?

-- Но это же..., -- рыжий замялся.

-- Что "это же"? Вы же боретесь с "бесчеловечным оккупационным режимом", так? - Шварц обвёл взглядом всех троих, но продолжил, обращаясь только к рыжему. -- Так с чего он, этот режим, станет работать в белых перчатках? Ты влез во все это сам и поэтому не рассчитывай, что твою честь кто-то пощадит. Я более чем уверен, что вас всех сделают кровавыми упырями. Сошедшими с ума террористами. В своих низменных целях не щадящими даже... А тут уже выбирайте сами. Кого всех жальче так называемым "народным массам"?

***

Кладбище городка было огромным. Шварц впервые попал в такое место. Раньше он конечно же видел аккуратные воинские захоронения, цивилизованные стены с урнами... Наконец, ритуальное развеивание праха над полями или морем. Но это было там, далеко-далеко...

Здесь же его обступили тысячи глаз варваров с выбитых на мраморе фотографий... Деревца, посаженные когда-то у могил, разрослись и превратили неухоженный погост в настоящий лес.

От обилия крестов, звезд и полумесяцев, множества дат и русских букв Шварцу стало жутко.

-- Как-то неправильно здесь, -- сказал он, озираясь. Ему казалось, что за ним следят со всех сторон. -- Не пойму почему. Неаккуратно, что ли?

-- Это еще что! - горько усмехнулась Катя. - Раньше все было еще круче: каждая могила была огорожена. Кто во что горазд. Вплотную. Не пройти, если не знаешь как! Но потом охотники за металлом добрались и сюда. Видишь, многие памятники без табличек? Их тоже посрывали. Когда закончились оградки, столики и скамейки. Теперь остались только камни.

-- Но это старые даты смерти! Девяностые, нулевые, десятые, - сказал Шварц. -- А ты говорила, что эпидемия началась...

-- Погоди, -- перебила его Катя. - Мы еще не дошли.

После гужевой дороги, обозначающей видимо межквартальный проезд, сосны и березы сменились рябинами и декоративными ивами. Каменные плиты уже не стояли вертикально, а полностью или частично накрывали могилы. Живые когда-то люди смотрели в грязное безучастное небо.

"Видимо обычай сменился, - подумал Шварц, -- или так стало проще: не надо регулярно ухаживать, да и вандалы уже не смогут опрокинуть беззащитный памятник. Только разбить".

Он вспомнил то, что увидел несколько минут назад. Расколотый надвое гранитный обелиск с отсутствующей табличкой, изображением подводной лодки и надписью: "Генеральному конструктору изделия N3642" Александру Максимовичу Полетаеву. Там, где память -- смерти нет".

"Какое изделие? - горько думал Шварц. - Консервный нож? Пятое колесо в местной телеге? Какая разница! Кто это помнит? Все разрушено. Нет... Уж лучше прахом над морем".

***

Неожиданно стало светло: они вышли на большую поляну, даже просеку (высоко над головой еле слышно гудели серо-голубые провода, метрах в трехстах высилась опора ЛЭП). Здесь же, прямо на земле стоял огромный бетонный шар, обезображенный многочисленными нечитаемыми граффити.

Шварц вдруг вспомнил: на фоне таких шаров любили фотографироваться улыбающиеся вахтовики. Он видел подобные селфи много раз. Давно. Сразу после второй эпидемии. Он еще не понимал тогда, в чем прикол.

От шара за горизонт уходил десяток параллельных, грубо заваленных заросшей глиной, траншей, обозначенных кое-где жёлтыми с чёрным табличками.

-- Газопровод? -- с надеждой спросил Шварц, уже догадываясь о страшном предназначении этих гигантских борозд.

-- Нет, -- сказала Катя. -- Здесь лежит мой народ.

***

-- Здесь лежит мой народ, -- повторила она. - Работяги и студенты. Инженеры и технологи. Врачи и учителя. Менеджеры, водители, чиновники, продавцы. Трудяги, бездельники, умные, глупые. Мужчины, женщины, старики, дети. Ивановы, Кузнецовы, Савельевы, Захаровы... Все они здесь. Это братские могилы. Тогда еще хоть как-то, но хоронили.

И те, кто все это время жил с нами, и чей генотип отличался от нашего, помогали... Тогда они еще помогали. Хотя бы похоронить. Но потом им окончательно все объяснили. И нас даже перестали лечить. Зачем продлевать агонию и тратить ресурсы на обреченных с неправильным локусом? Нас просто стали добивать и сжигать.

-- Почему ты так говоришь? Ты же жива?

-- Это временно. Нас разом стало очень мало, Шварц. И с каждым годом становится всё меньше. С той эпидемии прошло уже несколько лет, но наши женщины все равно боятся рожать. А жизнь продолжается в детях. А наших мужчин... Ну ты сам всё знаешь. Это геноцид. И после этого нас называют террористами!?

***

-- Что-то ты хмурый сегодня, Шварц, -- констатировал попавшийся в коридоре Фокс. - Не заболел случаем? Тут это запросто. Не опаздывай, оперативка уже через пять минут.

-- Я привит, -- хрипло пробормотал Шварц, входя в кабинет, и подумал вдруг: "Что я делаю? Пока не поздно можно ещё заблокировать кнопку самоподрыва тем же скотчем, аккуратно снять этот смертоносный жилет, закрыть его прямо здесь, в кабинете, в своем сейфе (ребятам можно будет сообщить позднее, где лежат ключи и все такое), а самому выйти через западное крыло. Забрать Екатерину и убежать от всех! Туда, куда глаза глядят. За Урал, в Укрэйну, да хоть к китайцам! Люди везде как-то живут. Работают. Влюбляются. Некоторые даже заводят детей. Умирать - не обязательно! Как там было написано?

Всё пепел, призрак, тень и дым.

Исчезнет всё как вихрь пыльный.

И перед смертью мы стоим

И безоружны и бессильны..."

Шварцу вдруг стало неожиданно легко. Он словно бы отпустил весь этот запутанный грязный мир с его кровью, интригами и суетой. Да пошло оно всё! Вся эта политика не стоит цветущей герани на подоконнике! Он подошел к окну. С тополя, стоящего напротив, в кусты голой сирени с воем свалились дерущиеся коты. Осень. Поздняя осень.

***

Рыжий, глядя на экран замотанного изолентой лэптопа, неудовлетворенно покачал головой и повернулся назад:

-- Он по-прежнему на уровне третьего этажа. Что-то замешкался твой кавалер. Не будем рисковать! Давай, Катя, жми!