Перед экзаменом, конечно
Мы все поставим в церкви свечки
Ох, как трепещут наши души
За все минувшие года…
Когда воротимся мы в школу –
Мы будем кротки, как овечки,
Да только в школу воротиться
Нам не придётся никогда!
Что ж, если в школу нет возврата –
Не будем поддаваться страху,
Всё будет хорошо, мы это
Друг другу скажем сквозь года.
Когда воротимся мы в школу –
К доске пойду я, как на плаху,
Да только в школу воротиться
Нам не придётся никогда!
Что ж, если в школу нет возврата –
Пускай несёт нас алый парус
Пускай все сбудутся мечтанья,
Пускай минует нас беда…
Когда воротимся мы в школу –
Во всех проказах я раскаюсь!
Да только в школу воротиться
Нам не придётся никогда!
Что ж, если в школу нет возврата –
Простимся, как друзья и братья,
Поскольку аттестат, конечно,
Достался всем не без труда…
Когда воротимся мы в школу –
Директор примет нас в объятья…
Да только в школу воротиться
Нам не придётся никогда!!!
Да только в школу воротиться
Нам не придётся никогда!!! **
***
А ещё неделю спустя Макс и Шаманка ехали в музей-усадьбу Моргаузов – Макс обещал Прусу-Скоропову выполнить его просьбу, в обмен на которую он и согласился рассказать Максу многое из этой запутанной истории. Более того, покойный рассказал Максу, где находится тайник в накопленными за долгое время воистину бесценным сокровищами… Прусу-Скоропову уже не нужны были богатства, как не нужны они будут его сыну и племяннику, и, стоя на краю могилы, он расстался с ними с лёгкостью.
Директор музея-усадьбы – немолодая седая женщина – встретила Макса и Шаманку печальными вздохами, сетуя на плохое финансирование, отсутствие необходимых реставрационных работ и подступающее запустение. По женщине было видно, что работу свою она любит, что музей для неё – любимое детище, и что видеть усадьбу в столь запущенном состоянии ей очень грустно.
- Ничего, Ирина Юрьевна, - бодро сказал Макс, - думаю, что кое-чем мы сможем вам помочь.
Директриса лишь печально вздохнула, но противоречить не стала.
- А что вы хотели осмотреть? – спросила она.
- Семейный склеп Моргаузов, если можно, - ответил Макс. – Но это позже. Сейчас мне хотелось бы подняться на второй этаж в комнату с малахитовой изразцовой печью.
- Да, здесь есть такая, - согласилась Ирина Юрьевна. – Только вот печь там какая-то странная… словно декоративная – топить её невозможно, а кладку мы разбирать не решились…
- Вот и славно, - улыбнулся Макс, - идёмте.
А на втором этаже, осмотрев огромную изразцовую печь, Макс нажал последовательно на несколько плиток и вдруг… вдруг печь словно ушла в стену, открывая проход в небольшую комнату.
- Что это? – схватилась за сердце директор музея.
- Думаю, - хмыкнул Макс, - здесь и ваша новая экспозиция, и финансирование, и реставрация… Владейте.
- Что? – снова схватилась за сердце директор, заглянув в тайник. Зрелище составленной на пол дорогой золотой и серебряной посуды, шкатулок и ларчиков с украшениями, свёрнутых в трубки картин… и многого другого заставило её взять себя в руки и грозно заявить:
- Максим! Как же безответственно! Это всё материальные ценности! Опись, немедленно опись! Я вызову смотрительниц! Научных сотрудников! Полицию! И вы обязательно должны будет подождать, пока всё не опишут! Это потрясающе! Это бесценно! Боже мой! Брюллов! Эта работа считалась утраченной…
В глазах Ирины Юрьевны загорелся маниакальный блеск, свойственный любому учёному, дорвавшегося до чего-то по-настоящему редкого и ценного. Так что, оставив Шаманку на растерзание учёной даме, Макс быстренько ретировался к старенькой церкви, у стен которой и было кладбище с пресловутым семейным склепом Моргаузов.
Открыв склеп взятым у директрисы ключом, Макс проскользнул внутрь и зажёг фонарик. Луч света заметался по стенам, по плитам с именами давно умерших Моргаузов и наконец нашёл нужную плиту. «Соломонида Авксентьевна Моргауз, верная супруга и добродетельная мать», прочёл Макс надпись со старинными «ятями», «йотами» и твёрдыми знаками. Уголок плиты был чуть отколот, и Макс сказал, обращаясь к невидимому собеседнику:
- Прах к праху, да? Пусть всё закончится там, где началось…
Потом Макс достал из сумки небольшую фарфоровую урну, открыл её и тоненькой струйкой стал сыпать внутрь саркофага то, что осталось от Якова Скоропова-Николая Пруса и ещё Бог знает кого, кем этот человек был за слишком длинную жизнь. Именно об этом его просил умирающий генерал КГБ. Конечно, ему хотелось бы лежать рядом с матерью, но могила Марьюшки исчезла уже давно… Так что Якову было суждено остаться здесь, с женщиной, которая попыталась заменить ему мать.
Скоро прах закончился. Макс поставил пустую урну рядом с саркофагом, что-то прошептал уж совсем неслышное, развернулся и вышел. И удивился, насколько тёплым ясным кажется ему солнечный день.
Привычно залился голосом Высоцкого мобильник. Макс посмотрел на экран, улыбнулся и ответил:
- Да, Вадик…
- Ну как? ты уже освободился?
- Почти, - ответил Макс. – Я скоро буду дома. Ты ждёшь?
- А то как же, - отозвался Вадим. - Всегда. Кстати, мальчишки решили устроить нам отдых и забрали Малого.
- Куда?
- К Гале, - усмехнулся Вадим. – Георгий их на рыбалку позвал.
- Ну да, - хмыкнул Макс, - какая рыбалка без Малого…
- И без Тимоши, - невозмутимо продолжил Вадим.
Макс схватился за голову:
- Бедный Жора!
- Ничего, сам пригласил, - отозвался Вадим. – Так ты всё или нет?
- Уже в пути, - отозвался Макс, увидев выходящую из дома Шаманку, которой удалось-таки вырваться от директрисы. – Я тебя люблю.
- Я знаю, - отозвался Вадим. – И это взаимно.
- Я скоро… - сказал Макс и отключился, думая о том, как сообщить Шаманке о наличии у неё в доме целой кучи потенциальных рыбаков и Тимоши в придачу. Жизнь всё-таки была прекрасна и удивительна.
КОНЕЦ
*Милена Бакумова – см. «Дама с жемчугами».
** Полное издевательство на «Пиратской лирической» Булата Окуджавы, которую автор исполнял на собственном выпускном вечере.
