— Алекс, я хочу, чтобы спасли его! — умолкла на секунду, глядя в искажённое отчаянием лицо друга. — Едем с нами, тебе нужен доктор.

   — Я могу о себе позаботиться, а с этим ублюдком никуда не поеду и пальцем не пошевелю ради его спасения.

   Я промолчала, склонилась ниже и взяла Джаральда за ноги, а Джим поволок неподъемное тело к выходу, согнувшись под его тяжестью.

   — Господи, что же творится? Совсем на разбойников управы нет! — хозяйка гостиницы причитала во весь голос, пока её муж с камердинером укладывали графа на узкую кровать.

   — Мы за доктором уже послали, — говорил меж тем хозяин, обращаясь ко мне. Я застыла в углу комнаты, не отрывая взгляда от окровавленного тела. Буквально физически ощущала, как время медленно отсчитывает минуты и по капельке забирает у Джаральда драгоценные крупицы жизни. Смотрела и чувствовала, как меня будто распиливают на кусочки тупыми ножами. Он лежал неподвижно, бледный, словно восковое изваяние.

   И вдруг его рука дрогнула, а я дёрнулась и хотела рвануться вперёд, но Джим опередил. Камердинер опустился на колени, склоняясь ниже, к самому лицу графа, и бледные губы зашевелились и что-то зашептали слуге. Камердинер выпрямился и произнёс дрогнувшим голосом:

   — Он требует священника. Позовите!

   Я снова вжалась в свой угол, побледнев настолько, что практически слилась со стеной.

   Никогда ещё время не тянулось так долго. Сейчас бы впасть в то спасительное отупение, когда мозг немеет, когда ничего не ощущаешь, не соображаешь и не прокручиваешь раз за разом в голове страшный момент выстрела.

   Священник прибыл спустя целую вечность. Врач уже дежурил за дверью, но по приказу графа его не впускали прежде святого отца. Всех попросили удалиться, едва священник вошёл в комнату. Я тоже сделала шаг к выходу, но Джим остановил.

   — Он не хочет, чтобы вы уходили.

   Камердинер вышел последним и затворил дверь. Теперь нас осталось только трое. Святой отец опустился на колени возле кровати, взял в руки чётки и склонил голову, приготовившись выслушать исповедь умирающего.

   Джаральд говорил тяжело, задыхаясь, делая паузы между словами.

   — Святой отец... повенчайте нас с этой женщиной, я совратил её и перед смертью желаю... искупить грех. Может быть... она носит моего ребёнка.

   Я вдруг задрожала от нахлынувших эмоций. Боль вкручивалась в сердце кривым штопором. Он желает жениться на мне после того, как я выстрелила. Не могу, не могу принять эту жертву. Как жить его вдовой, в его замке, после смерти Джаральда?

   — Дитя, дайте вашу руку, — священник протягивал ладонь, а я замотала головой. Слезы текли по лицу, пробивая себе путь на свободу сквозь щит тоски и боли. — Я не заслужила, это я... все я...

   — Дитя, если вы носите под сердцем ребёнка, то после рождения ему придётся платить за ваши грехи. Исполним последнюю волю этого мужчины и дадим ему уйти со спокойной совестью.

   Протянула дрожащие пальцы, и священник соединил наши ладони. Он повысил голос и позвал Джима, который тотчас же вбежал в комнату.

   — Приведите хозяина с женой, пусть засвидетельствуют законность брака.

   Короткий обряд в присутствии троих свидетелей, и я стала графиней Рокон. Холодные пальцы Джаральда касались моей руки, а я все плакала и плакала, не переставая, с трудом выталкивая слова клятвы из сжавшегося горла. Если жить, то только чтобы произвести на свет ребёнка Джаральда, а потом уйду следом за любимым мужчиной, я не смогу существовать без него.

   Священник завершил обряд, поднялся и перекрестил нас обоих.

   Только когда святой отец удалился из комнаты, внутрь впустили врача. Джим снова выдворил посторонних наблюдателей, а доктор приступил к осмотру. Камердинер помогал снимать окровавленную одежду, а я осталась стоять на коленях возле постели, не поднимая головы.

   — Большая потеря крови, — говорил меж тем доктор, — отсюда временная потеря сознания и сильная слабость, также возможны головокружения. — Джим передавал врачу инструменты, и я слышала, как от боли скрипит зубами граф, пока доктор очищает и обрабатывает его раны.

   — Два ранения, в бедро и в колено. Повреждения от шпаги не слишком серьёзны, а вот пуля задела сухожилия, рана заживёт, но он останется хромым.

   — Раны не смертельны, доктор? — спросил Джим.

   — Нет. Но его светлости нужен хороший уход, чтобы они не воспалились.

   До меня даже не сразу дошёл смысл слов. Не смертельны? Джаральд будет жить? Будет?

   Джим помог Джаральду сесть в карету, бережно устроил его ногу на подушках и укрыл пледом.

   — Я сяду снаружи хозяин, рядом с кучером. Насчёт показаний полиции я позаботился, все думают, что напали разбойники.

   Граф кивнул, откинулся на спинку сиденья и взглянул на меня. Я куталась в тёплый плащ в своём уголке и все ещё переживала совершенно ошеломительную новость — Джаральд не умрёт. Хотелось прикоснуться к нему, чтобы удостовериться в этом, хотелось прижаться и почувствовать тепло его тела, но холодный взгляд и стоны несмолкающей совести не позволяли мне даже сделать попытку.

   — Как ты? — я все же решилась начать разговор, когда карета тронулась в путь.

   — Что тебя интересует?

   — Как раны? Тебе очень больно? А голова? Не кружится?

   Он не ответил. Перевёл взгляд в окно, смотрел на заснеженные деревья, проплывающие с той стороны заиндевевшего стекла. Когда экипаж подбрасывало на кочках, я видела, что Джаральд едва заметно морщится. Хотелось помочь ему, хоть как-то облегчить боль, но я была не в силах.

   Вздохнула еле слышно, глядя на его застывший профиль.

   — Джаральд...

   Он снова повернулся ко мне.

   — Я вас слушаю, графиня.

   — Я не хотела, Джаральд...

   — Чего не хотела? Отдаваться одному мужчине и сбегать с другим? Или обманывать двоих одновременно?

   — Нет. Я не хотела ранить тебя, думала, ты убьешь и… пыталась остановить...

   — У тебя получилось. Впрочем, всё удалось на славу.

   О чём он сейчас говорит? В чём именно обвиняет? Как же хотелось объяснить ему все, а мысли путались, терялась нить разговора. Слишком сильно давили эмоции: моё раскаяние вперемешку с отчаянием, его боль и гнев, напитавшие пространство закрытой кареты, просочившиеся во все уголки. Поверит ли? Услышит ли меня?

   — Я придумал себе настоящую женщину, Розалинда, и готов был на все ради неё. Хотел подарить рай на земле, но рай тебе не нужен, я прав? Могу предложить ад, милая, в обмен на твою ложь.

   — Джаральд, я не лгала в ту ночь и ушла лишь потому, что не верила...

   — Не верила ужасному убийце? Бедняжка, Рози. А он ведь поймал тебя, буквально вырвал из объятий благородного баронета и теперь везёт в своё логово. Придётся до конца дней дрожать от страха, как бы этот жестокий человек не придушил тебя посреди ночи.

   — Джаральд, не надо, прошу. Я не была с Алексом.

   — Правда? Тогда извини, Рози. Наверное, вы на том сеновале читали стихи, а я грубо прервал.

   — Джаральд, я лишь хотела спастись от участи, худшей чем смерть. Стремилась к обычной жизни, желала обрести семью, сберечь хотя бы остатки гордости.

   — Ты все это получила. «Графиня Рокон», как гордо звучит. К твоим услугам муж и сотня слуг в родовом замке. Или следует предложить что-нибудь ещё? В благодарность за то, что не застрелила.

   — Джаральд...

   В груди болело невыносимо, словно на ней отпечатали сотни тысяч клейм.

   — Джаральд, послушай же, я не осознавала, что могу причинить вред, и я не желала этого. Я лучше бы сама получила ту пулю! Я пыталась только привлечь твоё внимание, заставить одуматься, — дыхание перехватило и я закончила еле слышно, — не желала стрелять, не хотела убивать тебя.

   Думала, он не ответит, а он задумчиво повторил мои слова, так странно округляя и растягивая гласные, — не-е хотела-а, — помолчал мгновение и тихо добавил, — но убила.