В марте 1600 г. Сигизмунд объявил о присоединении к Речи Посполитой герцогства Эстляндия, отошедшего к Швеции после раздела земель ордена меченосцев. Началась польско-шведская война 1600–1611 гг. за господство в Прибалтике.

Польско-литовская шляхта, желая получить новые земли и эстляндские порты на Балтике, считала, что война будет легкой и победоносной и что армия отразит любые атаки шведов в Эстляндии. Не имея должной агентуры в стане врага, а следовательно, и информации, шляхта не могла (и самоуверенно не желала) знать, что у шведов есть ряд преимуществ. Швеция могла собрать армию быстрее Речи Посполитой ввиду большей централизации государства, прозрачной мотивации и осведомленности о состоянии дел в стане противника. Кроме того, польские войска на тот момент принимали участие в войнах молдавских феодалов, и поэтому шведская армия получила трехкратное численное превосходство.

К началу 1601 г. шведы взяли под контроль не только Эстляндию, но и бо́льшую часть Ливонии. Польский сейм был вынужден увеличить ассигнования на армию и отозвать войска под командованием литовского польного гетмана Яна Ходкевича и польского канцлера Яна Замойского с южного фронта на находящийся под серьезной угрозой север.

В октябре 1600 г. в Москву прибыло посольство Речи Посполитой во главе с великим гетманом Литовским Львом Сапегой. Посольство предложило заключить «вечный мир» на условиях передачи Польше Смоленска и Северской земли. Это предложение Борис Годунов отверг, заключив только русско-польское перемирие на 20 лет. В августе 1601 г. посольство Сапеги отбыло на родину.

Но посольство не ограничивалось исполнением одной лишь дипломатической миссии – второй его задачей было выяснение политической обстановки в России. К тому времени иезуиты разработали план объединения Московского царства и Речи Посполитой в единое государство и создание Польско-Литовско-Московской унии[54] с постепенной, но неминуемой католизацией православной России.

И именно Сапегу считают одним из главных авторов плана подчинения Московского государства Речи Посполитой с помощью самозванца, посаженного на московский престол.

По некоторым сведениям, в составе польского посольства находился молодой человек, которого готовили на роль «царевича Дмитрия». Таким образом, слухи о чудесном спасении ребенка могли не только быть выгодны русскому боярству, но и иметь серьезное иностранное происхождение. Это вполне вероятно хотя бы потому, что участие польско-литовских войск (как частно-наемных, так и подчинявшихся правительству) в интервенции напрямую связано с именем царевича. Нельзя исключить, что некоторые влиятельные лица Речи Посполитой решили использовать сложившуюся в Москве ситуацию в своих интересах. А возможно, и смоделировать ее.

Отметим, что в те далекие времена слухи, передаваемые из уст в уста, имели большое значение. Число людей, умевших читать и писать, было невелико, и даже среди бояр грамоту знали немногие. Таким образом, распространение информации осуществлялось почти исключительно в устной форме, а точность передачи зависела от личных качеств рассказчика и памяти слушателей. Если рассказчика уважали, его словам было больше веры. При этом единственным источником официальной информации для населения являлось публичное чтение государевых грамот. В подобных условиях слухи становились эффективным и мощным инструментом формирования общественного мнения.

Даже в наше время распространение слухов – один из элементов непрекращающейся много тысячелетий психологической войны. Как правило, они оказывают наибольшее влияние в тот период, когда государство находится в условиях политического и/или экономического кризиса. Нестабильность общества создает благоприятные условия для тотального промывания мозгов. В Московском государстве такая ситуация сложилась в результате сильнейшего неурожая и последовавшего небывалого голода 1601–1603 гг. Только в столице, по официальным данным, умерло более 120 тысяч человек.

Негативным последствием голода стало появление большого количества вооруженных отрядов, состоявших из беглых или отпущенных на волю (чтобы не кормить их) холопов, посадских людей, а также разорившихся и вполне успешных представителей правящих сословий, искавших легкой добычи. В сентябре 1603 г. в Подмосковье с трудом была разгромлена банда Хлопка (он же Хлопко Косолап), по численности сопоставимая с небольшой армией. Командовавший правительственными войсками окольничий И. Ф. Басманов погиб. Войска под руководством С. Годунова, родственника царя, были разбиты под Астраханью «воровскими» казаками, сам Годунов едва спасся бегством. Никому не подконтрольные вооруженные банды становились серьезной угрозой не только для населения, но и для центральной московской власти.

Социальная база для поддержки «законного и справедливого» царя была подготовлена рядом объективных и субъективных причин. По нашему мнению, основную ответственность за события Смутного времени несет «боярская дружинная среда», повторно – после событий, предшествовавших ордынскому нашествию, – столкнувшая Отечество на грань катастрофы в угоду своим личным и клановым амбициям.

Исторические материалы, посвященные Смутному времени, указывают самую характерную особенность той поры – многократное и практически непрерывное предательство и клятвопреступление. Большинство московских бояр и дворян не раз и не два, несмотря на крестное целование, переходили от одного государя или претендента на трон к другому, руководствуясь не убеждениями, а сугубо личной выгодой. Другая характерная черта той поры – широкое участие в междоусобице иностранцев: поляков, литовцев, шведов, немцев, французов, шотландцев и других народов, а также казаков, продававших свой клинок не за честь и славу, а за корысть. По нашему мнению, и первое и второе было во многом следствием тайной войны, которая активно велась католическим папским престолом, и конкретно орденом иезуитов, против православной России.

Одним из субъективных факторов Смуты явилась крайне низкая эффективность «государевых» секретных служб в 1601–1613 гг. В течение Смутного времени все претенденты на московский престол пали от рук разных группировок заговорщиков. Небольшие отряды хорошо подготовленных иноземных профессиональных наемников, входившие в состав царской охраны и, к слову, до конца сохранявшие верность присяге, изменить положения не могли.

Возможно, в начале XVII в. Борис Годунов не придавал особого значения появлению самозванца. В условиях разгоравшейся польско-шведской войны взор московского правителя обратился к Эстляндии, где в тот период активно работала русская разведка. Например, «в 1599 и 1600 гг. ивангородские воеводы отправляли в Нарву и Ревель купца Тимофея Выходца и некоего Иванова, чтобы агитировать в пользу русского правительства».[55] В марте 1600 г. в Москву приезжал нарвский «палатник» Арман Скров вместе с двумя «немчинами», Анцом Крамером и Захаром Вилкелманом. Скров вел тайные переговоры с главой Посольского приказа В. Я. Щелкаловым о сдаче Ругодива (Нарвы) «под руку» Годунова. С аналогичной миссией примерно в тоже время в Москву приехал из Колывани (Ревеля) «палатник» Херт Фриз, имевший «три грамоты о государевых делах».

Мы не ставим перед собой задачу выяснить истинное имя Лжедмитрия I и других лиц, выступавших под именем «воскресшего» сына Ивана Грозного. Более важной представляется роль, которую самозванцы сыграли в создавшихся условиях. Нас (надеемся, что и наших читателей) гораздо больше интересуют действия, связанные с борьбой за власть и обеспечением безопасности властителей «секретными методами».

В этой связи рассмотрим, какие шаги предпринял Лжедмитрий (а точнее те, кто стоял за его спиной) при организации похода на Москву и какие контрмеры по устранению угрозы со стороны внешних и внутренних противников предприняло (или не предприняло) правительство Годунова.