– Да и черт с вами, – выругался вслух Вишневецкий.
– Чем, в конце концов, король Стефан от тех же немцев-наемников отличается? Да ничем. Пускай своим талантом воинским послужит Речи Посполитой. Пусть поставит на колени Московию, а там видно будет. Королиизбранники у нас подолгу на престоле не сидят, французский принц, вон, быстро сбежал, глядишь, и этот не задержится, – попытался успокоить себя князь.
Вошедший в спальню дворецкий пан Мечислав прервал размышления Вишневецкого.
– Ваша милость, указанные особы препровождены в каминный зал.
Казимир аж вздрогнул, слишком уж неслышно вошел его наперсник. Поманив слугу рукой, следуй, мол, за мной, он направился к гостям. Нет, не только чтоб задобрить шляхту, устроил князь это пиршество. Помимо простых рыцарей, им были приглашены все воеводы войска польского и те откликнулись на призыв. Стало быть, не во дворце мадьяра-короля, а здесь, в доме-замке Вишневецкого состоится воинский совет, на котором и решится судьба Московии.
Шествуя в каминный зал, Казимеж услыхал чарующий женский голос. Под звонкий перебор струн лютни кто-то пел грустную литовскую песню. Завороженный его очарованием, князь остановился и вопрошающе взглянул на Мечислава.
– То пани Елена, жена Воловича, – с похотливою улыбкой сообщил вездесущий дворецкий.
При упоминании Мечиславом имени канцлера Литвы, Вишневецкий остановился. Стараясь скрыть свое волнение, он равнодушно спросил:
– Значит, князь Станислав здесь, не пренебрег моим приглашением?
– Заявился, литвин проклятый, вместе с остальными в каминном зале дожидается. А жена его, – глаза дворецкого снова полыхнули похотливым блеском, – своей красой да пением всех гостей уже с ума свела.
О чем-то вспомнив, Казимир нахмурился и угрожающе изрек:
– Чего ты мелешь, какая жена, ведь пани Анна скоро год, как умерла?
Лицо княжеского прихвостня враз утратило столь свойственную ему блудливость. Опасаясь гнева повелителя, он смиренно сообщил:
– Новая жена, пани Елена, дочь полковника Озорчука. Однако, заметив искреннее изумленье господина, Мечислав тут же осмелел и добавил:
– А разве вашей милости про то неведомо? Вот уж месяц, как Волович вновь женился, недолго по своей любимой Анне горевал. Там вообще какая-то темная история приключилась. Люди сказывали, будто бы Станислав поначалу Елену эту чуть не силой взял, а затем уж обвенчался. То ли шибко по нраву пришлась, то ли отца ее забоялся, о большом Яне-то, надеюсь, слышал князь.
Казимеж утвердительно кивнул, имя литовского полковника, прославившегося на всю Речь Посполитую в войнах с турками, ему было хорошо известно. Окончательно утратив робость, дворецкий с явной завистью сказал:
– Хотя, по правде говоря, винить Воловича в чем-либо трудно. Я, грешный, как на княгиню глянул, аж сердце защемило. Уж сколько в нашем доме красавиц побывало, но с нею ни одна не сравнится. Так что князя Станислава можно понять. С такой богиней и жену умершую забудешь и в костел венчаться побежишь.
Злобно ухмыльнувшись, Вишневецкий вдарил верного слугу по толстой харе, не сильно, больше для острастки.
– Смотри у меня, фавн сластолюбивый, о делах не забывай, за Воловичем беспрестанно приглядывай. Шибко важный разговор у меня с ним предстоит и неизвестно, чем все кончится. Сам же мне докладывал, что его люди помешали гонца из Рима перехватить. Не дай бог, чтоб папская грамота у Станислава оказалась. Он, литвин твердолобый, королю ее может передать, тот же непременно внемлет наущенью Папы и отменит поход на Русь. А это так некстати, войну с Московией скорей надо кончать. Пусть шляхта кровь дурную на стены русских крепостей прольет, глядишь, норову поубавится. Вот тогда придет мне время на престол взойти, да не только польский, но и русский.
– Давно пора, сколько можно иноземцев над собой терпеть, – залебезил дворецкий.
– Ладно, ступай к гостям, – приказал Казимеж, но тут же неожиданно спросил:
– От Иосифа какие вести есть?
Застигнутый врасплох Мечислав побледнел, однако, зная строгий нрав хозяина, лгать не посмел и тяжело вздохнув, ответил:
– Вести есть, да очень невеселые. Пустыми хлопотами старания монаха нашего оказались. Теперь уже доподлинно известно, донские казаки поддержали царя Ивана, целый полк в тысячу бойцов ему на помощь послали.
Вишневецкий одарил наперсника таким взглядом, что у Мечислава появилось сомнение, не зря ли он на белый свет родился? Еле сдерживая бешенство, Казимеж ласково поинтересовался:
– Не засиделся ли ты, друг любезный, в моем доме? Может, лучше свиней пасти тебя отправить? Сдается мне, что в этом случае я гораздо больше пользы от столь мудрого слуги поимею.
Выросший вместе со своим хозяином и, как никто другой, знающий его повадки, дворецкий опустился на колени. Уж ему-то было ведомо о том, что бывает вслед за этой лаской. Вишневецкий не замедлил оправдать предположения своего наперсника. Побагровев от дикой ярости, он сдавленным от гнева голосом тихо, почти шепотом, изрек:
– Кто эту сволочь иезуитскую ко мне привел? Кто говорил, что умней да изворотливей его человека во всей Польше не сыщешь? Намудрили, выродки, допустили степных волков к царю Ивану на службу. Я как тебе велел: ежели на подкуп не польстятся, собрать всех в стаю и на засады вывести. Эти вольного Дона сыны еще похлеще наших выродков чубатых будут. А ну как они на подмогу московитам не одним полком, а всем войском выступят? Я тогда до дряхлой старости над Русью победы не дождусь.
Как и все вспыльчивые люди, Казимир готов был тут же выместить свой гнев на попавшемся под горячую руку Мечиславе. Все больше и больше распаляясь, князь положил ладонь на разукрашенную алмазами рукоять висевшего у него на поясе гусарского палаша и начал медленно вытягивать клинок, приговаривая:
– Ты на колени-то не падай, а ну, рыло подними и отвечай. Как казаки в русской рати оказались, где отряд, Иосифу в помощь высланный?
Зная по опыту прошедших лет, что от безудержного гнева Казимира спасти может только дерзость, дворецкий поднялся с колен, смело заявив:
– А чего хотела твоя милость? Недаром у русских говорится – сила солому ломит, не сумели совладать наши рыцари, как ты сам сказал, со степными волками. Не хотел тебя дурною вестью в праздник огорчать, но теперь, видать, придется. Вчера ко мне Юрко Ангел заявился, тот, который вместе с хорунжим Лятичевским в Смоленск к Иосифу ходил, он о неудаче и поведал.
Заметив, что хозяин перестал тянуть клинок из ножен, Мечислав с упреком в голосе продолжил:
– Я ж советовал на подкуп атаманов денег не жалеть, но ты меня, светлейший, не послушал. Вот с этого все и началось. Ну какой с монаха нашего боец? Он же больше хитростью да золотом дела вершить приучен, а потому не дерзнул в станицы донские заявиться. Его тоже можно понять, дураков среди старшин казачьих нет, и одними лишь посулами корыстными склонить их к бунту – затея глупая и очень опасная.
Осознавая свой просчет, уж который раз подвела всесильного Казимежа скупость, Вишневецкий злобно, однако как бы в оправдание, прорычал:
– Ты мне зубы-то не заговаривай да не выгораживай дружка своего. Недаром Иосиф в Смоленске жидомторговцем прикидывался, жид по своей натуре он и есть, хоть и роду знатного шляхетского. Да на те деньжищи, которые монах твой за эти годы поимел, мехами русскими да конями татарскими торгуя, можно было бы не только казачьих атаманов, а всю думу боярскую скупить. Сиротами, сволочи, прикидываетесь, сами ж столько уже наворовали, что меня богаче скоро будете. Забыли, кто вас, христопродавцев, в люди вывел. Да если бы не я, Иосиф по сей день стоял бы на паперти с кружкой, милостыню собирал.
Выговорившись, князь умерил гнев и, кинув в ножны так и не вынутую саблю, распорядился:
– Ладно, дальше рассказывай.
– Вот я и говорю. Пока люди наши возле донских станиц околачивались, православные попы по наущению царского посланника князя Новосильцева стали баламутить казаков, а тем только этого и надо. Они ж, как наша шляхта, не могут мирно жить. Вот и подались в царево войско, за свою схизматскую веру18 воевать. Лятичевский поначалу вслед за ними шел, перехватывал гонцов, дозоры вырезал. Однако уже на третий день несчастья начались, когда Иосиф с отрядом в два десятка душ запропал. Правда, вскоре появился, но один, с лицом пожженным, да отрубленной рукой. На ночевке волки их подстерегли, все паны с малороссами погибли, лишь монах каким-то чудом спасся. Ну а дальше еще хуже. Из чубатых один Ангел уцелел, он при Лятичевском постоянно находился. Только смысла засылать Юрка к донцам не стало, коль казаки уже проведали, что соплеменники его у нас на службе состоят. На десятый день пути, казалось, снова счастье нашим рыцарям улыбнулось. Обнаружили они обоз со съестным припасом, который воеводы царские станичникам навстречу выслали. К той поре перелески стали по дороге попадаться. Вот в одном из них и порешил хорунжий соорудить засеку да разгромить обоз, чтоб лишить схизматов пропитания. Только бог расположил иначе, чем Лятичевский предполагал. Как только наши приблизились к дубраве, оттуда вдарили огнем. Им бы сразу ноги уносить, да шляхетская гордость не дозволила, ну тут и началось. Казаки, все как на подбор, в рубке сабельной до того яростными оказались, что в один миг их опрокинули. На что уж Лятичевский – рубака, на всю Речь Посполитую известный, так ему вожак казачий одним махом, как барану жертвенному, голову смахнул.
