Новосильцев с Сашкой не был знаком, поэтому его внимание привлек не ехавший плечом к плечу с Иваном витязь – захудалых в знаменной полусотне быть не должно, а привязанный к его седлу арканом человек. Слипшиеся от засохшей крови седые волосы и болтающаяся на шее петля красноречиво свидетельствовали о том, что он никто иной, как пленник.

При виде атамана, хорунжий дал знак остановиться, полупоклоном поприветствовал начальника и звонким, но, пожалуй, чересчур печальным для победителя голосом, поведал:

– Наказ твой выполнен. Ватага вражеских лазутчиков истреблена, пленник взят.

Кивнув на Сашку, Ванька громко, чтоб все слышали, добавил:

– Это Ярославец отличился, если бы не он, могли б с пустыми руками воротиться.

Как только Княжич спешился, Новосильцев заключил его в объятия:

– Молодец, Иван, мы уж было вовсе отчаялись. Федорто в засаду угодил. Только двое из тех, что с ним пошли, чудом уцелели.

Безрадостная весть не шибко удивила Ваньку.

– Я как чувствовал. Руку на прощание ему жму, а она холодная, словно у мертвеца. Получается, что знак мне свыше был, да я им пренебрег.

– Не казнись, нет твоей вины в погибели Ордынца, – ободряюще похлопал по плечу Ивана атаман.

– Ты ведь не кудесник, твое дело казаков в бой водить, а не судьбы им предсказывать. К тому ж они у всех нас схожие – рано или поздно в бою убитым быть. Жаль, конечно, Федора, да только он уже отмучился. Еще неизвестно, какая нас ждет участь, как бы позавидовать Ордынцу не пришлось.

– Что верно, то верно, – согласился Княжич. – Мы тут такого оборотня изловили, что даже и не знаю, радоваться иль в тоску впадать.

– Идем ко мне, вина маленько выпьем, а заодно решим, как дальше жить да быть, – позвал князь Дмитрий.

Войдя в шатер, он первым делом предложил:

– Может, казаков собрать да приободрить речами наше воинство.

– А надо ли, – пожал плечами Чуб. – Зачем людей зря баламутить. Пусть все как шло, так и идет. Ну, схлестнулись с ляхами, и что с того? Им, католикам поганым, вдвое больше нашего досталось. Давай я лучше распоряжусь, чтоб Тимофей с Кондратом поднимали полк и дальше шли, мы ж чуток задержимся. Надо братьев павших с честью схоронить, а воинский совет держать попозже будем, когда пленника допросим.

Получив благословение князя, Емельян отправился давать распоряжения есаулам. Проходя мимо сбившихся в стаю казаков, он услышал, как один из них, пожилой, изрядно лысый, вещал своим товарищам:

– Не зря Кольцо нас упреждал, что ежели половина уцелеет, уже большое счастье. Шляхта – это вам не татарва немытая. Вон, Федьку прихлопнули, как муху. Был казак и нету, а такого воина еще надо поискать.

– Чего разнылся, собрал вокруг себя базар и воешь, словно баба, – наезжая на лысого конем, воскликнул юный, черноглазый казачишка. – Не такие уж они и страшные, твои поляки, коль недотепа Ярославец аж троих уложил, – и с завистью добавил: – Я сам видел, как он из бою возвращался. Весь в соболях, с самим Княжичем рядом ехал, а поляка твоего непобедимого, словно пса шелудивого, на аркане за собой тащил.

– Ты коня-то осади, не то и до поляков не доедешь. Еще будет меня всякий зеленый лягушонок поучать, – пригрозил лысый, однако, не получив поддержки окружающих, уже с явной робостью промолвил: – Княжичу-то что, ведь он заговоренный, и все, кто рядом с ним, такими делаются. У Ваньки мать настоящею колдуньей была. Вот чары ейные, видать, его и спасают. С малолетства в сражениях, а ни разу даже ранен не был.

Завидев Чуба, казаки приумолкли и вопрошающе взглянули на своего полковника – кому, как не ему разрешить сей спор. Мудрый Емельян не стал даже останавливаться. Мимоходом он насмешливо изрек:

– Про колдовство не ведаю, я Наталью Княжичеву плохо знал, а вот о том, что у хорунжего рубцов от ран поболее, чем у тебя волос, уверенно сказать могу.

Дружный смех станичников порадовал атамана.

– Хорошо, что веселятся, значит, бодрость духа не покинула еще казачков. С Ярославцем очень складно получилось. Таким, как Княжич, быть не каждому дано – это все понимают, а вот холопу Сашке в лихости уступить вряд ли кто захочет, казачья гордость не дозволит.

35

Дав подробное напутствие Кондрату с Тимофеем, куда идти и когда сделать привал, Чуб поспешил обратно к Новосильцеву, ему хотелось поскорее допросить пленного лазутчика.

В княжеском шатре атамана поджидало довольно живописное зрелище. Посреди скамейки стоял бочонок с вином, по обе стороны которого восседали царев посланник и хорунжий. Вкушая хмельное зелье, они вели задушевный разговор. И если князь лишь изредка прикладывался к чарке, то Ванька одним духом опрокидывал в себя большой серебряный кубок.

– Только этого не доставало, – озабоченно подумал Емельян, не понаслышке знавший, насколько буен Княжич во хмелю.

Впрочем, хорунжий был пока не очень пьян. Кивнув Чубу на бочонок, мол, присоединяйся к нам, он продолжил разговор:

– Я о том, что царь Иван намерен нас призвать на помощь, еще лет пять назад слыхал. И знаешь, от кого? От Иосифа, которого сегодня ночью Сашка захватил. Он тогда в Смоленске под видом жида-торговца проживал, мне с Кольцо услуги разные оказывал – одежду справную, иноземное оружие продавал. Так вот, любил пан с побратимом новостями делиться, а новости у него никак не хуже товаров были, всегда свежие, часто прямо из Московского кремля. Так что, хочешь – верь, а коль не хочешь, так не верь, но у паскуды этой даже в боярской думе приятели имеются.

Чуб хотел взять Ванькин кубок, вроде как себе, но тот цепко ухватил свою посудину и, кивнув на раскрытый сундук, без зазрения совести посоветовал:

– Вон там возьми, в нем и кружки, и вино – все имеется.

– Тебе не хватит? – с укором вопросил атаман.

– А ты что, намерен сам Иосифа допрашивать? Так знай – эта сволочь по-хорошему ни слова правды не скажет, наверняка пытать придется. Ну а если на меня сию почетную обязанность намерен возложить, то дай напиться. Я в рассудке здравом над людьми глумиться не умею, – нахально, но совершенно трезвым голосом ответил Княжич. Затем поднялся со скамейки, откинул полог и повелительно воскликнул: – Александр, тащи сюда твоего шляхтича.

Вид доставленного Ярославцем пленника явно удивил Чуба с Новосильцевым. Предупрежденные Иваном, они ждали появления какого-то отпетого злодея, а предстал пред ними обыкновенный, насмерть перепуганный человек. Изрядно сгорбившись, чтоб скрыть свой высокий рост, пан дрожал всем телом и беспокойно озирался по сторонам, настойчиво пытаясь заглянуть в глаза князю Дмитрию. При этом взор его выражал полную покорность и почти собачью преданность. Жалкий вид Иосифа, дополненный окровавленной головой да петлей на шее, вызвал чувство брезгливой жалости не только у царского посланника, но даже у сурового нравом Емельяна.

Заметив такую перемену, хорунжий аж вино пролил. Уж он-то помнил, с какою ненавистью смотрел на него старый знакомец там, в степи, в первый миг их нежданной встречи.

– И впрямь, несчастный жид-торговец, да и только, – пьяно усмехнулся он. Но, обращаясь к Сашке, вновь протрезвевшим голосом попросил: – Александр, распорядись, чтоб начали могилы рыть.

От этих слов Иосиф съежился еще сильней, а Княжич невозмутимо продолжал давать наказ сменившему Ордынца Ярославцу.

– Пики порубите на кресты. Как Федора доставят – позовешь, а я покуда здесь посижу, послушаю, чего мой давний друг поведает, – затем поднялся со скамьи и непонятно для чего стал разжигать совсем не нужный днем светильник.

Прежде чем отправиться исполнять приказ, Александр преданно взглянул на своего наставника. Умный и совестливый Ярославец прекрасно понимал, что всей своей славой обязан ему. Нет, в бою Сашка вел себя весьма достойно, но только если б не Иван Андреевич, то наверняка уже не он, а кто-нибудь совсем другой отдавал бы сейчас казакам скорбные распоряжения, и могил пришлось бы рыть на одну больше.