Кивнув на уже выстроившихся казаков, есаул задорно, но без хвастовства заявил:
– Хоть весь Дон пройди сверху донизу, а не найдешь того, кто скажет, мол, Княжич оплошал в бою.
Ванькины слова совсем не удивили Новосильцева, просто он еще раз убедился, что не ошибся в нем. Такие люди в обычной жизни ничем не лучше других, как правило, имеют много слабостей и только в крайних случаях проявляют во всю ширь свою незаурядность.
А есаул тем временем от пояснений перешел к советам:
– То, что Чуба атаманом решил назначить – это правильно, есаулами к нему, коль такие выборы, тех двоих, которые в церкви у Герасима с ним были, выкрикни – оба славные казаки. Только, чтобы целой тысячью бойцов управлять, и поменьше начальники потребуются. Ты весь полк, по примеру тьмы татарской17, на сотни и десятки разбей. В сотни по станицам набирай, соседи или даже побратимы друг за друга будут крепче в бою стоять. Сотников с десятниками не назначай, их пускай казаки сами выберут. Ну вот, пожалуй, все, удачи тебе, князь, – шаловливо подмигнув, Иван отправился к своим собратьям.
Выборы, как ожидал царев посланник, прошли быстро и довольно гладко. Атаманом почти единогласно был избран Емельян, а есаулами Кондрат Резанец да Тимофей Большак – оба коренные казаки, ровесники и соратники Чуба, не раз водившие станичников в набеги на татар.
Повелев казакам разбиться по станицам и выбирать самим сотников с десятниками, что вызвало всеобщее одобрение, новоявленный полковник Чуб вопрошающе взглянул на князя. Тот, сделав вид, что вспомнил о чем-то очень важном, снова обратился к войску.
– Вот чего еще мы с вами позабыли, воины православные, – хоругвь, царем дарованную, пуще глаза требуется охранять, она теперь святыня наша, а для этого отряд бойцов особенно отважных надобно набрать и над ними хорунжего поставить.
Поясняя значимость доселе небывалого в казачьем войске чина, он продолжил:
– Это должен быть такой боец, который сможет в одиночку десятку супостатов противостоять, и, желательно, собой красивый, чтоб при случае самому царю не стыдно было показать.
Враз сообразив, куда он клонит, Чуб громко крикнул:
– Я полагаю, такой средь нас найдется, что скажете, станичники, о Ваньке Княжиче?
И на сей раз уговаривать никого не пришлось. Из казачьих рядов тут же раздались одобрительные возгласы:
– По всем статьям подходит!
– Княжича в хорунжии, по справедливости место займет!
– Царице его только не показывайте, не то влюбится и не сможет государя ублажать!
Иван, уже избранный в сотники казаками своей станицы, услыхав о том, что его прочат в какие-то хорунжии, малость удивился. Однако, здраво поразмыслив, решил не артачиться. Несомненно, Новосильцев хотел его отметить за оказанную помощь, и ответить отказом на княжью благодарность было б не по совести. Кроме того, став хорунжим, он попадал пусть в младшие, но старшины, и куда в большей степени, чем сотник, мог влиять на предстоящие события.
Впрочем, решение князь Дмитрия заполучить Ванькуесаула в ближайшие сподвижники было вызвано не только чувством неоплаченного долга. Состоявшийся меж ними разговор убедил его, что он имеет дело не с просто удачливым воином, но с очень умным, совестливым человеком, а разбрасываться таковыми в столь нелегком положении было глупо.
Взяв у Емельяна полковое знамя, Княжич начал вызывать наиболее известных своей доблестью бойцов и в их числе неожиданно для самого себя назвал Ярославца. Объяснить умом сей выбор было трудно. Незадачливый полухолоп-полуказак был для него, скорей, как талисман, взятый в дальний путь на счастье.
Так как казачий полк царева войска стал, по сути, младшим братом вольного воинства Донского, станичники решили его прозвать по имени меньшого брата Дона Хопра – Хоперским, после чего тронулись в путь.
Налетевший теплый южный ветер развеял пыль, поднятую копытами тысячи коней. Обернувшись, чтобы глянуть напоследок на родную станицу, Иван увидел вдалеке на взгорке деревянный крест и стоящего с ним рядом человека в развевающейся рясе. Но тут же пошел дождь, который скрыл его, как и смыл своими каплями следы уходящего на службу государеву казачьего полка.
27
На третий день пути казаки заметили идущих вслед за ними всадников. Поначалу старшины порешили, что это опоздавшие на круг станичники. Однако те не торопились присоединяться к полку. Более того, завидев высланный навстречу дозор, они поспешно отошли подальше в степь.
– Интересно, кто ж это такие? – вопросил у есаулов Чуб, но Тимофей вместо ответа лишь пожал плечами, а Резанец предложил, съезжая на обочину:
– Давайте Ваньку позовем да спросим. Младенец наш весь в свою маманю-вещунью удался, лучше зверя дикого опасность чует.
Издалека заметив чем-то явно озабоченных начальников, Княжич передал знамя Ярославу и, не дожидаясь приглашения, сам подъехал к ним.
– Чего остановились, на ночлег располагаться вроде рано?
– Тут, хорунжий, не об отдыхе речь, ты конных, что идут за нами, заприметил? – указывая плетью на маячащих вдалеке всадников, спросил Емельян.
– Так они еще вчера появились, только нечего и голову зря ломать – лазутчики это. Непонятно, правда, чьи, татарские или шляхетские, – преспокойно заверил Ванька.
– Скорей всего и впрямь лазутчики. Захватить бы их да разузнать, кто за нами доглядывает, – задумчиво промолвил Чуб и, обращаясь к Княжичу, спросил: – Сумеешь языка достать?
– Так ведь вы уж посылали дозорных им наперехват, – усмехнулся Иван. – Только по степи гоняться за ними бестолку. Коли близко не подходят, значит, держатся настороже и от погони легко уйдут.
– Что ж прикажешь делать, так и будем вражьих соглядатаев за собой хвостом тащить? – возмутился Резанец.
– Ну, пока от них большой угрозы нет, пускай глазеют, а как смеркнется, да на ночевку станем, я попытаюсь их накрыть. Тоже ж люди, тоже на роздых остановятся, и, вероятно, где-то недалече, чтоб из виду нас не потерять, – ответил Княжич, вопрошающе взглянув на Чуба.
– Мыслишь верно, действуй, – одобрил тот.
– Тогда нас ночью не теряйте, а наутро ждите с пленниками, или, может быть, сюда их не тащить, на месте спрос произвести?
– Поступай, как знаешь, не мне тебя учить супостатам языки развязывать, – улыбнулся атаман, весьма наслышанный о Ванькиной жестокости к ордынцам.
– Пытать – не воевать, только я от этих дел, не в пример другим мучителям, радости особой не испытываю, – с обидой в голосе промолвил Княжич и поскакал вдогонку за своей знаменной полусотней.
Радостное возбуждение, охватившее хорунжего в предчувствии грядущей схватки, было тотчас же замечено Ярославцем.
– Чем это тебя, Иван Андреевич, так старшины наши озадачили, – поинтересовался он.
– На то они и атаманы, Сашка, чтоб приказы отдавать, а наше дело казачье – их волю исполнять, – поучительно изрек Иван. – Ты вот что, братов предупреди, как станем на ночевку, пусть не разбредаются. Похоже, этой ночью повоевать чуток придется.
28
День миновал довольно быстро, пройдя в вечернем полумраке еще с часок, Хоперский полк остановился на ночлег. Кашевары, по двое от каждой сотни, разожгли костры из сухой травы и принялись готовить трапезу. В немногочисленном отряде Княжича кашевара не имелось. Добровольно выполнять сию не очень-то почетную обязанность среди его отчаянных собратьев охотников не нашлось, а назначать кого-либо начальственным велением беспечный хорунжий не счел нужным. А потому харчевались воины знаменной полусотни у своих станичников, так же поступали Княжич с Ярославцем, присоединяясь на привалах к землякам. Но на этот раз предупрежденные Сашкой казаки остались возле вожака и, уже сообразив, что задержал он их неспроста, вопрошающе поглядывали на Ивана.
Отвязав притороченный к седлу мешок с провизией, Княжич бросил его на траву, затем с легкой укоризной попросил:
