Но я могу думать только о своем отце. Он будет там. Он попытается остановить убийство. И умрет.

Таксист останавливается перед зданием Далласского окружного архива, белого строения в несколько этажей со множеством окон. На улице свежо — почти холодно. Через дорогу, по диагонали от того места, где стоим мы, высится семиэтажное кирпичное здание Техасского школьного книгохранилища.

— Это здесь, — шепчет Еллоу.

Я киваю и смотрю на крайние окна на шестом этаже. Именно там завтра будет находиться Ли Харви Освальд, чтобы убить президента Кеннеди. И именно там Альфа попытается заработать кучу денег.

Мне становится плохо.

Если бы это была обычная миссия, я бы уже исследовала каждый сантиметр этого здания и квартала и придумала бы план действий. Но это не обычная миссия. Я даже не знаю, что мы тут делаем. Как, черт возьми, мы вычислим, кто такой КИ?

Мы с Еллоу регистрируемся в самом дешевом отеле. В номере стоит многое повидавший комод, две двуспальные кровати с потрепанными темно—зелеными одеялами, между ними шаткий прикроватный столик. На полу лежит ковровое покрытие, которое, полагаю, когда—то было бежевым.

— И зачем только мы спустили столько денег на «Паркер-хаус»? — говорит Еллоу, опускаясь на одну из кроватей.

— Ммм-хмм. — Я пристально смотрю на комод, верхняя поверхность которого покрыта множеством царапин. Я провожу пальцем по самой глубокой, удивляясь, как она здесь появилась. Может, ее сделали гостиничным ключом? Может, это гневная царапина, а может, и презрительная. Она заставляет меня подумать об Альфе.

— Ирис, — произносит Еллоу.

Я поворачиваюсь.

— Сейчас ты должна быть откровенной со мной, — опустив голос до шепота, говорит она. — Ты планируешь остановить убийство Кеннеди?

— Нет. — Я стучу пальцами по комоду, а потом вытираю их о платье. Пыльно. — Зачем? Если я это сделаю, то Альфа получит десять миллионов долларов, и кто знает, как это повлияет на ход истории. Я не собираюсь так рисковать.

Еллоу едва видимо кивает головой.

— А что по поводу второго убийства? — спрашивает она и поднимает вверх руку. — Я не собираюсь тебя судить, но должна понимать, к чему готовиться.

— Я не знаю, что делать. — Еллоу удивленно поднимает бровь. — Честно, не знаю. Я просто… хочу быть там… когда это произойдет. Это единственная зацепка, которая у нас есть на данный момент.

Еллоу довольно долго молчит, а потом произносит:

— Хорошо.

Этой ночью мне не спится. Я беспокойно верчусь, представляя себе лицо отца. Интересно, узнаю ли я его. У нас дома всего две фотографии папы. Одна на столике в гостиной. На ней папа держит меня, еще малышку, на руках и смотрит мне в глаза. Мама стоит, нависнув над ним, и наблюдает. Лицо отца частично скрывают волосы, нависающие на глаза. Эта фотография — одна из причин, почему у меня такие сложные отношения с матерью. Потому что по ее лицу понятно все: она смотрит только на него. Меня она терпит, но любит его.

Но теперь—то я знаю, что она любила меня. Она пыталась защитить меня. Я трясу головой, но чувство вины никуда не уходит.

Вторая фотография стоит на комоде в маминой спальне. Она была сделана в день их бракосочетания, и на ней они смотрят прямо в камеру. В детстве я часами разглядывала ее. Разговаривала с ней. Разговаривала с отцом.

В моем представлении завтра он будет выглядеть совсем как на снимке. Молодым. Привлекательным. В смокинге и бабочке.

Ладно, скорее всего это будет не так. Но кто знает.

В шесть утра я бужу Еллоу, потому что больше не могу сидеть и смотреть, как она спит.

— План, — говорит она, бросая на кровать салфетки с нашими плохо продуманными невнятными идеями. — Нам нужен четкий план, что мы собираемся делать.

Я киваю. Еллоу права. Я беру досье отца и, открыв на последней странице, заново его перечитываю.

— Согласно записям, финальное столкновение с Бетой произошло между пятым и шестым этажом.

— А Ли Харви Освальд находился на шестом этаже? Насколько близко к лестнице?

Я понимаю, что не имею никакого представления о внутреннем плане здания. Такая простая деталь, а я не имею о ней никакого гребаного представления.

— Он не может быть слишком близко к лестнице, — говорит Еллоу. — Иначе услышал бы спор и сбежал.

— Или услышал его и все равно продолжил свое дело.

— Как бы то ни было, нам нужно определить, где будем находиться мы. Сколько всего этажей в здании?

— Семь. — По крайней мере это я знаю.

— Хорошо, тогда мы можем спрятаться на шестом этаже, где находится Освальд, — склонив голову на бок, произносит Еллоу. — Но это опасно. Можно спрятаться на лестнице, на следующем пролете.

— Да, на следующем пролете. Мы можем спрятаться и подождать там.

В семь часов утра мы пересекаем Дили—плаза и направляемся в книгохранилище. Президент должен появиться не раньше, чем через пять часов, но толпа уже собирается на улице, чтобы занять самые лучшие места.

— Бедные люди, — шепчет Еллоу. – Они не имеют понятия, что произойдет.

У меня внутри все сжимается. Они не знают. Президент не знает. Никто не знает, кроме меня, Еллоу и Ли Харви. На секунду я думаю, что, может быть, нам стоит остановить убийство. Прочитать о произошедшем в учебнике по истории и присутствовать при этом в реальном времени – разные вещи.

Это напомнило мне о том, как мама повезла меня в семь лет в Диснейленд. К тому моменту она уже неделю была в приподнятом настроении. Мама практически всегда маниакально счастлива. В это время возможно все. Именно в такие периоды она рисует. Страстные мазки на холсте, которые обеспечивают ее достаточными средствами, чтобы платить за аренду дома. Когда она впадает в маниакальное состояние, то первым делом всегда рисует – или исчерпывает вдохновение, как она называет это – а после этого делает то, что ей хочется в данный момент. В тот раз ей захотелось посетить Орландо.

Мы выехали посреди ночи, и я была настолько возбуждена, что практически не спала. До поездки мне было наплевать на всю эту ерунду и диснеевских принцесс. Но когда все воплотилось в реальность… Было что-то в том, чтобы увидеть всех героев. Сфотографироваться с Золушкой. Посетить магазин с костюмами, волшебными палочками и куклами. Тарелками, кружками и трубочками. Мама тогда купила все это.

Сегодня я испытываю такие же чувства. Я в Далласе. В дне, когда произошла одна из самых больших трагедий в американской истории. И я могу остановить ее. Да, Альфа получит деньги, но я смогу спасти своего отца.

Еллоу смотрит на меня.

— Ты думаешь о том же, о чем и я?

— Нет, — качаю головой я, обманывая ее. – Конечно же нет.

— Не дай происходящему поглотить себя. – Еллоу встает прямо передо мной и осматривает меня с головы до ног. – Это тяжело, но ты должна дистанцироваться от всего этого. Должна, Ирис.

— Угу. – Я прохожу мимо нее, открываю дверь в книгохранилище и придерживаю ее для Еллоу. Как только я оказываюсь внутри, Еллоу снова встает передо мной.

— Серьезно, — говорит она. – Тебе нужно отдалиться от происходящего. Думай головой, а не сердцем. Ты обученный правительственный агент.

Это самое худшее из всего, что она могла сейчас сказать. Но Еллоу права. Возбуждение – это чувство и ничего более. Оно пройдет. Так же, как и приподнятое настроение мамы, которое внезапно исчезло в Вирджинии, по дороге домой. Тогда впервые произошла быстрая смена циклов, и не было никакой нормальной фазы. Ее настроение мгновенно упало на самое дно, и нам пришлось провести три ужасные ночи в мотеле, который сдавал номера с почасовой оплатой. Мама плакала, причитала и выпила целую бутылку виски. Я выбросила все, что мы купили в Диснейленде, в мусорку на парковке и никогда больше не вспоминала о нем.

Думай головой, а не сердцем. Это мораль моей жизни с самого рождения. Уж я-то знаю.

Я киваю головой, чтобы показать Еллоу, что настроена серьезно, и мы начинаем подниматься по лестнице, расположенной в левом заднем углу здания.