Вудфилд не без самоуважения говорит: «Славно мы потрудились в то утро...» В 1949 году, когда Норма Джин позировала для «обнаженного календаря», ей заплатили 50 долларов, в то время как фотограф получил 200. Ее фотографии, где она плавает в нагом виде, «Плейбой» напечатал через год с лишним после смерти актрисы.

* * *

1 июня Мэрилин исполнилось тридцать шесть лет. В тот вечер, водрузив на голову норковый берет, она с затуманенным взором стояла у торта, украшенного горящими свечами. Настал ее черед слушать поздравления с днем рождения. Песенку, соответствующую случаю, нестройным хором пропела ей съемочная группа картины «Так больше нельзя». О торте позаботилась ее дублерша Эвелин Мориарти. Он был украшен двумя изображениями Мэрилин, взятыми из фильма. На одном она была запечатлена в белье, на другом — в бикини. Надпись гласила: «С днем рождения».

Вечером того же дня на стадионе «Доджер» Мэрилин произвела вбрасывание мяча в баскетбольной встрече, проводимой в пользу Ассоциации по борьбе с мышечной дистрофией. Начальство студии, опасаясь, что все может закончиться недомоганием, пыталось уговорить ее не ходить на стадион. Но она все же пошла, поскольку обещала взять с собой маленького сына Дина Мартина. Потом она пообедала с другом и вернулась домой, чтобы в необустроенном доме, сидя на картонных коробках, выпить шампанского в компании Джоан и Дэнни Гринсонов.

Гринсоны подарили ей бокал для шампанского, на котором внутри было выгравировано ее имя. «Теперь, — сказала Мэрилин, — когда пью, я буду знать, кто я».

День ее рождения совпал с пятницей. Не прошло и сорока восьми часов, как Мэрилин снова позвала к себе детей доктора Гринсона. Поскольку голос ее прозвучал глухо и безрадостно, они поспешили к ней.

«Она голая сидела на кровати, прикрывшись только простыней, — вспоминает Дэнни Гринсон, — на ней была черная маска для сна, подобная той, что носил «Одинокий Рэйнджер». Ничего эротического в ее виде не было. Эта женщина достигла предельного отчаяния. Она не могла спать, — это была середина дня, — она говорила о том, как ужасно чувствует себя, какой бесполезной себя считает. Она сказала, что никому не нужна, что безобразна и что люди милы с ней только потому, что это им выгодно. Она сказала, что у нее никого нет и что ее никто не любит. Еще она посетовала, что у нее нет детей. Одним словом, выдала полный набор мрачных мыслей. Она сказала, что жить дальше не имеет смысла».

Все, что говорили ей молодые Гринсоны, не могло переубедить Мэрилин. Поскольку отец находился в отпуске в Европе, они позвонили одному из его коллег-психиатров. Рядом с ее кроватью доктор заметил строй пузырьков с таблетками и без разбора ссыпал их в свой саквояж. А Гринсоны, будучи не в силах чем-то помочь, ушли домой.

Кризис длился всю следующую неделю. На студию позвонила Паула Страсберг, ее преподаватель по актерскому мастерству, и сообщила, что Мэрилин больна. На другой день актриса попросила Юнис Меррей позвонить доктору Гринсону в Европу и задать несколько вопросов, которые, на ее взгляд, требовали немедленного ответа. Миссис Меррей сейчас уже не помнит, что это были за вопросы.

На той же неделе, в четверг, натянув на голову черный парик, Мэрилин пошла сделать рентгеновский снимок носа. Кроме того, она показалась доктору Майклу Гурдену, косметическому хирургу, пожаловавшись на травму носа. Гурден припоминает, что она сказала ему, будто бы «поскользнулась в душе». Миссис Меррей утверждает, что не помнит ни о травме, ни о визитах к медикам.

А на «Фоксе» говорили о дальнейшей судьбе одной из самых знаменитых актрис. Продюсеры, просмотрев отснятый материал картины «Так больше нельзя», увидели, что Мэрилин играла, «как в замедленной съемке, что действовало усыпляюще». Режиссер Джордж Кьюкор был потрясен увиденным. Высшее начальство уже подумывало о подыскании замены ей.

Генри Уэйнстейну позвонил доктор Гринсон и сказал, что он уже на пути к дому. Он пообещал, что к понедельнику сумеет вернуть Мэрилин на съемочную площадку. Доктор немедленно вылетел в Лос-Анджелес и поздно вечером уже был на месте. Прямо из аэропорта он поехал к пациентке. Но он опоздал. Еще в пятницу Мэрилин была уволена. Съемки картины прекращены.

«Звездная система вышла из-под контроля, — сказал исполнительный директор «Фокса», вице-президент Питер Леватес. — Управлять дурдомом мы позволили самим обитателям, и они практически разрушили его». Эту фразу он произнес через три дня после увольнения Мэрилин, в то время как заминка с фильмом «Так больше нельзя» вызвала поток взаимных упреков и судебных исков. Студия предъявила Мэрилин иск на сумму в полмиллиона долларов. Когда Дин Мартин отказался работать с какой-либо другой актрисой, иск предъявили и ему.

В свою очередь Мэрилин повсюду рассылала телеграммы самого разнообразного содержания. Киногруппа «Так больше нельзя» поместила в «Варайети» написанное в сардоническом тоне объявление с выражением «благодарности» Мэрилин Монро за то, что оставила их без работы. Она ответила каждому из них отдельным посланием. В них говорилось: «Прошу поверить мне, я здесь ни при чем. Мне так хотелось работать с вами». Она обратилась к Фрэнку Синатре, который в ту пору находился в Монте-Карло. У них был общий адвокат, и теперь она нуждалась в его услугах. Звали его Милтон Рудин. Она хотела, чтобы он попросил киностудию о снисхождении.

После кончины Мэрилин, то есть примерно через два месяца после описываемых событий, будет сказано, что она умерла в состоянии глубочайшей депрессии, вызванной оскорблением ее как профессиональной актрисы. Но, по правде говоря, Мэрилин не долго лила слезы из-за своего увольнения. На студии довольно быстро поняли, что заменить Монро никто не может, и уже затевались переговоры о ее восстановлении. Мэрилин же занималась очередной саморекламой.

Не прошло и двух недель со дня отставки, а актриса уже давала пространные интервью и много фотографировалась. Ее интервьюерами были авторы крупнейших журналов: «Лайфа», «Вога» и «Космополитена».

В одном интервью Мэрилин сказала: «Тридцать шесть — это здорово, когда подростки от двенадцати до семнадцати еще свистят вслед». Сьюзен Страсберг, дочь репетиторши, говорила, что Мэрилин выглядела хорошо. «Знаете, — утверждала Мэрилин, — сейчас я нахожусь в лучшей форме, чем когда бы то ни было, лучше, чем в пору моей юности». И в знак подтверждения она распахнула блузку и показала грудь.

На протяжении тех нескольких недель, что еще оставались у нее, Мэрилин старалась доказать, что за шестнадцать лет тело ее не только не утратило своей привлекательности, но даже выросло в цене, поскольку снимки из недорогих изданий перекочевали на глянцевые страницы журналов шестидесятых. Для журнала «Лайф» она сфотографировалась на стропилах в облегающем свитере и брюках. Для «Космополитена» позировала в мексиканском свитере у пляжного дома Питера Лоуфорда, на фоне океана, обдуваемая ветром и с бокалом шампанского в руках.

Во время ночных фотосъемок для журнала «Вог», в отеле «Бель-Эр», Мэрилин в последний раз удовлетворила свою потребность в эксгибиционизме. Наедине с фотографом и бутылками с шампанским она позировала в мехах, прикрывшись прозрачным газовым шарфиком. А напоследок фотографировалась в совершенно обнаженном виде. Объектив фотоаппарата запечатлел некоторую усталость, шрам на животе — память, оставшуюся после операции на желчном пузыре, — но сам фотограф узрел на ней печать бессмертия.