В землянке сидел передо мной майор, замполит танкового батальона, отмеченный многими правительственными наградами. Я знал цену каждого его ордена, каждой медали. Что ни награда - то бой, атака, взятый кровью населенный пункт... Ведь каждый боевой орден - это героическая повесть, нередко имеющая трагический конец. А сколько людей не получили этих наград! Случалось, подберут раненого героя на поле боя, отправят в глубокий тыл, а там ищи - его. И поныне, спустя почти четыре десятилетия после войны, еще не все награды нашли всех своих хозяев...
Наш разговор в землянке затянулся.
- А знаешь, Немченко, - признался я, - Александр Павлович хочет взять тебя в политотдел.
- Не уйду я от своих танкистов, не могу оставить Осадчего. Уж очень хороший мужик, простой, смелый. И что греха таить, тоска меня съест, а он без меня пропадет - горяч чересчур...
Я задумался. Только недавно Николай Акимович Осадчий сказал мне почти такие же слова о своем замполите, да еще прибавил: "Очень умный, степенный, рассудительный человек. Много помогает мне".
Как приятно было слушать это и сознавать, что комбат и замполит живут дружно, уважают друг друга.
- Ладно, разберемся. Поговорю с начальником политотдела, - пообещал я.
- Товарищ полковник, говорить вряд ли придется. Войне скоро конец. А с моей выправкой не бывать мне кадровым офицером. Да я и не жалею об этом... Вот дойдем до Берлина, а там демобилизуюсь - и к своей жинке, к сыну, в родные края. Пиджак надену...
В приподнятом настроении покинул я Немченко. Придя к себе, долго не мог уснуть...
И вот его не стало. Погиб у того самого заветного рубежа, к которому так стремился.
Дмитриев тронул меня за рукав, выводя из задумчивости:
- Где будем хоронить?
- Где хоронить будем? С собой повезем, только с собой. Распорядись положить Немченко на танк.
Я подвел начальника политотдела к командирскому танку, приподнял плащ-палатку и указал на лежавшее там тело Василия Лисунова:
- Пусть и они пойдут с нами штурмовать Берлин. Ведь оба дошли до него. Они своей жизнью и смертью заслужили это.
На танках, прорывавшихся к Берлину, вместе с нами были вечно живые наши товарищи - старый коммунист Немченко и семнадцатилетний комсомолец Лисунов.
В Берлине
За Целендорфом тянулись леса и озера, на берегу которых раскинулось несметное количество вилл, дачных поселков, фешенебельных особняков. Они были так разбросаны, что затрудняли ориентировку. Смотришь на карту и видишь рощи, а на самом деле кругом сплошные каменные постройки, которые дают о себе знать на каждом шагу. Фашистское командование включило их в систему обороны, разместило в них отдельные гарнизоны, оборудовало огневые позиции. Вот почему, когда мы подходили к автостраде, со всех сторон неслись в нашу сторону снаряды различных калибров, шуршали болванки самоходных установок.
Командира батальона Т. Е. Гулеватого я застал на южном берегу озера Крумме-Ланке в тот самый момент, когда он ставил задачу пехоте. Обстановка была ему неясна. Танки стояли под огнем противника, пехота залегла, артиллерия прекратила огонь, чувствовалась какая-то неразбериха. Противник продолжал стрелять, наши довольно лениво огрызались. После горячего дневного боя в Целендорфе к вечеру темп наступления снизился, установилась непонятная пауза.
- Трофим Еремеевич, так мы только через год достигнем автострады и людей своих здесь положим. Почему не обходишь эту виллу?
- Пробовал. Но особняков так много, что обходишь один, а натыкаешься на другой.
Я готов был обрушиться на него с упреками, но передо мной стоял усталый человек, не спавший много ночей. Бранить его было жестоко и бесполезно. К тому же я твердо старался не подражать тем начальникам, которые в трудную минуту занимались только тем, что запугивали подчиненных. По собственному опыту я знал, как важно протянуть человеку, попавшему в беду, руку помощи, как благотворно действует каждое слово участия, произнесенное в нужный момент, какую силу способно оно придать тому, у кого, казалось, уже опустились руки. К тому же комбаты не были виновны в том, что мы вынужденно топтались на месте.
Танкисты были плохо подготовлены к штурмовым и осадным действиям в крупных городах, в условиях жесткой и специфической обороны, на которую мы натолкнулись в боях под Берлином. Начиная с 1943 года, особенно после победы в Курской битве, мы постоянно слышали из уст командующего фронтом и командармов: "Не оглядываться назад", "Не бояться открытых флангов", "Обходить противника", "Смелее выходить в тыл врага".
Но на подступах к Берлину нам выпала нелегкая задача. Город надо было взять целиком, не оставив в нем ни одного врага. Шаг за шагом здесь предстояло очищать каждый дом и каждую улицу - таков был единственный путь к победе.
Наступать нам предстояло медленно, методично взламывая каждый узел обороны.
Пока мы с Гулеватым разбирались в обстановке, подъехал со штабом Шалунов, за ним потянулись две артиллерийские бригады. В пробитую брешь в районе Целендорфа хлынули корпусные части. Некоторые из них командир корпуса направлял прямо ко мне для усиления бригады. Особенно я был рад двум стрелковым ротам соседней 23-й мотострелковой бригады. В условиях нехватки пехоты эти подразделения оказались для нас манной небесной.
Постепенно под моим командованием собралась довольно сильная группа. Предстояло накоротке сорганизоваться, поставить всем подразделениям и частям задачи, а затем немедленно бросить их на железнодорожную линию и автостраду, идущие из Берлина на Потсдам.
- Ну а теперь за работу. Начнем воевать по науке, - сказал я Гулеватому.
Его скуластое лицо посветлело. Повеселел и Дмитриев, стоявший рядом со мной. Он даже шутливо сказал, что вряд ли можно назвать научным методом ведения войны то, как мы сейчас колошматим гитлеровцев в хвост и в гриву. Я согласился с этим справедливым уточнением и в свою очередь заметил, что о способах и методах ведения войны мы еще поговорим особо, после того как возьмем Берлин и подобьем бабки...
Через час мы привели роты и батальоны в порядок, и бригада возобновила наступление.
По ближайшему поселку, примыкающему к железной дороге, по трем особнякам, откуда била немецкая артиллерия, по горе Хафельберг, являвшейся сильным опорным пунктом, мы произвели пятнадцатиминутный огневой налет. Семь артиллерийских и минометных дивизионов обрушились на оборону противника. Танки огнем скорострельных пушек прямой наводкой методично и последовательно обрабатывали каждый дом. Шумливые крупнокалиберные пулеметы ДШК огненными трассами решетили чердаки, вызывая пожары.
К ночи исступленное и безнадежное сопротивление гитлеровцев в этих районах прекратилось. Фашистские солдаты были выбиты из последних домов. Преследуемые нашими танками и автоматчиками, они попытались скрыться в лесном массиве Берлинервальд. На некоторое время им удалось зацепиться на высотах горы Хафельберг, но и там мы их настигли. В этот день враг потерял большое количество артиллерии и тяжелого оружия. Управление боем у него нарушилось. Физически и морально надломленные, голодные, гитлеровцы уже не выдерживали натиска наших танков, не могли устоять против могучей силы нашего боевого наступательного духа. Путь на западную окраину Берлина был открыт. Позади остался еще один трудный день. Подводя итоги, мы подсчитали и свои немалые жертвы, но зато в наших руках оказались Целендорф и автострада, Берлинервальд и Крумме-Ланке. Мы вступили на южную окраину Берлина и, ломая все преграды, шагнули к западной части города.
Перед рассветом командирский танк уткнулся в колонну 1-го батальона.
- Почему топчетесь на месте? - спросил я стоявшего недалеко лейтенанта.
Он махнул рукой, указывая на колонну танков, застывших на обочине дороги. Я вылез из танка и с трудом нашел командира батальона Т. Е. Гулеватого. Лучом фонарика он шарил по плану Берлина.
- Кто теперь держит вас?
- Запутался, товарищ полковник. Не знаю, куда идти. То ли карты врут, то ли мы с разведчиками наколбасили. На всякий случай я послал их узнать, куда выходит эта дорога.
