Город Бунцлау и река Бобер имели для нас большое значение. Это были ворота к реке Нейсе, откуда шли дороги на Лаубан (Любань), Котбус, Дрезден.

Во второй половине дня 55-я бригада усилила свои атаки. Огонь обрушился на город с трех сторон. На помощь танкам пришли вся наша артиллерия и гвардейские минометы; вступила в бой пехота. В городе возникли очаги пожаров, участились взрывы, началась паника. Немцы взорвали мост через реку. К вечеру их сопротивление было окончательно сломлено. На северной окраине Бунцлау вспыхнули зеленые ракеты, означавшие, что 55-я бригада находится уже в городе и входить в него можно свободно.

В ответ на наш сигнал Слюсаренко с востока, а Чугунков и Головачев с юго-востока также вошли в Бунцлау. Бросив танки, артиллерию, раненых, склады, базы, гитлеровцы бежали в направлении Лаубана, Герлица. Они рассчитывали, что за рекой Нейсе спасутся от наших сокрушающих ударов.

А Бунцлау продолжал гореть. Невиданной силы снегопад, начавшийся еще днем, усиливался с каждым часом. Огромные снежные хлопья залепляли стекла машин, забивали смотровые щели в танках, проникали внутрь через малейшие отверстия. Двигаться приходилось буквально вслепую. Танки и артиллерия медленно ползли по улицам горящего города. Танкисты открыли все люки танков, водители распахнули дверцы и наполовину высунулись наружу, чтобы хоть что-нибудь разглядеть впереди.

Густо падавшие крупные хлопья снега, пронизанные багровым заревом пожаров, и яркий свет невыключенных в спешке электрических фонарей, окруженных красно-зеленым нимбом, схожим с радугой, придавали поверженному городу фантастический вид.

Я ехал в открытой легковой машине, зажатой со всех сторон танками. Что-то промелькнуло впереди, завертелось в снежном вихре. И я вдруг четко увидел перед машиной женщину в темном платье с белым воротничком. Почему это она пляшет на мостовой? Не галлюцинация ли это? Видно, что-то со мной неладное, не иначе как стал сдавать... А что ж, и не мудрено: целый месяц идут беспрерывные бои - тут не до сна, не до отдыха, нервы напряжены до предела, да и старые раны дают о себе знать...

Командиры взводов, командиры танков и отделений, механики и солдаты приноровились к тяготам войны и ее особенностям. По ночам они ухитрялись спать даже на башне танка и у миномета, спать стоя, спать на ходу. Я же был лишен и такой отдушины. Днем бои, а ночью подготовка к решению новых задач. Их надо было осознать, прочувствовать, изучить, сделать прикидки по карте, принять решение, отдать необходимые распоряжения, произвести перегруппировку, подвезти за ночь продовольствие, боеприпасы, горючее... На войне утро наступает всегда слишком быстро. А с ним приходят новые бои, новые марши. Так и случилось, что я в последние дни уже изнемогал от усталости и недосыпания.

- Заболел я, кажется, Георгий, - пожаловался я шоферу.

- Что с вами, товарищ полковник?

- Начались галлюцинации. Сквозь снежные хлопья вижу танцующих женщин. Смотри, вон одна, другая, третья...

- Я тоже вижу! - крикнул Гасишвили и резко затормозил машину.

Мы выскочили из "виллиса". Остановилась вся колонна. Нас сразу окружила толпа женщин. Одинаково одетые в темные платья с белыми воротничками, они визжали, хохотали, приплясывали. Это производило жуткое впечатление.

Мы принялис.ь расспрашивать женщин по-русски и по-немецки - кто они, откуда, что случилось. Но в ответ они только размахивали руками, указывая на стоящее неподалеку здание, охваченное пламенем.

Андрей Серажимов со своими разведчиками кинулся к горящему дому. Изнутри раздавались вопли, душераздирающий плач. Наконец-то разобрались в происходящем. В этом доме, оказывается, находилась женская лечебница для душевнобольных. Персонал, в панике удирая из города, запер больницу. Когда загорелся соседний дом и огонь добрался до лечебницы, больные в страхе стали выпрыгивать из окон второго и третьего этажей. Несчастных женщин спасли от гибели наши разведчики. Мигом взломав двери, они вывели на улицу всех, кто еще оставался в здании.

В центре города пожаров было меньше. Комендант штаба нашел не тронутую войной тихую улочку. Здесь в одном из небольших домов разместился штаб. Вскоре от командира корпуса была получена радиограмма:

"До утра ни с места! Организовать оборону в западной части города вдоль берега реки Бобер. Личный состав держать в готовности. Завтра, 11 февраля, наступать на Лаубан".

Неужели удастся все-таки часок-другой соснуть?

Бушевавший все время снежный буран вдруг прекратился, словно по команде. Артиллерийская стрельба отодвигалась все дальше на запад. Умолкли автоматы. По улицам рыскали мотоциклы и броневики в поисках штабов, отставших и заблудившихся рот и батальонов, а также разных команд, которых бывает полным-полно к концу боя в крупных населенных пунктах.

На сей раз у нас в бригаде все обошлось более или менее благополучно: все батальоны и роты были на месте.

Помещение штаба постепенно наполнялось людьми. Прибыли по вызову комбаты, командиры приданных подразделений, офицеры технической службы во главе с зампотехом Иваном Сергеевичем Лакуниным. Появился начальник тыла Иван Михайлович Леонов.

Нелегко быть начальником тыла в мобильной, всегда на колесах, танковой бригаде. Но Иван Михайлович отлично справлялся с делом. Всегда спокойный, предусмотрительный и осторожный, он в любой, даже самой трудной обстановке не терял самообладания и присущего ему чувства юмора. Но недавно он кое-чего, как говорится, недоучел и попал в такую переделку, что чуть было не потерял голову, да не только в переносном, но и в прямом смысле этого слова.

Придерживаясь своего правила "будет жив тыл, будет и победа", он старался держать свое тыловое хозяйство подальше от места боев. Это было оправдано, когда боевые действия велись на нашей территории. Но теперь обстановка резко изменилась. Бои шли на вражеской земле. Преследуя отходящего противника, мы ушли далеко вперед и оторвались от тылов более чем на сто километров, в нашем же тылу оставались большие группы неприятеля. В поисках выхода из окружения они нередко натыкались на наши тыловые подразделения и часто изрядно трепали их. Вот в такую переделку и попало леоновское хозяйство. И получилось, что перед танками, бронетранспортерами, автомашинами одной из таких немецких групп оказались однажды наши слабо вооруженные кладовщики, ремонтники, медики, повара. Положение создалось катастрофическое. К счастью, в разгар этого неравного боя подошел стрелковый полк из 52-й армии, направлявшийся к фронту. Только это и спасло наших тыловиков. Воспрянув духом, они присоединились к нашим пехотинцам и приняли вместе с ними участие в уничтожении многочисленной группы фашистов.

С этого дня Леонов стал держаться ближе к боевым порядкам подразделении бригады, да и мы учли преподанный нам урок и стали лучше заботиться об охране своего тыла.

Но случай этот долго еще служил поводом для добродушных шуток над Леоновым, когда он оказывался в компании наших острословов-комбатов.

Вот и сейчас в штабе долго шла дружеская пикировка, которой всегда не прочь заняться люди, получившие короткую передышку после трудных боев. Потом Леонова оставили в покое, началась промывка косточек сибиряка Федорова. Но тут вбежал запыхавшийся Дмитриев, и его радостное восклицание заставило всех умолкнуть.

- Слушайте Москву. Передается приказ Верховного Главнокомандующего.

Через распахнутую дверь, ведущую в соседнюю комнату, где стоял радиоприемник, мы услышали голос Левитана, сообщавшего, что при взятии Бунцлау отличились танкисты генералов Рыбалко, Иванова, Митрофанова, полковников Драгунского, Слюсаренко и других.

Заключительные слова приказа потонули в радостном шуме. Но предаваться ликованию было не время. Нас ждали хлопоты по подготовке к завтрашним боям, и мы тут же занялись необходимыми будничными делами. А на душе у нас было легко и радостно. В ту ночь мы, как никогда, хорошо отдохнули и отоспались. Утро оказалось чудесным. Мягкий морозец и яркие солнечные лучи приятно бодрили людей.