Уместно подсказать читателю, что Вильгельм был страстным собачником и охотником. Кошек же он терпеть не мог, за исключением крысоловов в многочисленных его дворцах и замках. Но и к ним Экселенц относился утилитарно. За разумных существ, достойных если не любви и уважения, то хотя бы мимолетного внимания, мяукающее племя он не принимал принципиально. И разрядить по его представителям заряд-другой крупной дроби, или натравить на них псов, при случае возможности не упускал.

Конечно, Мик, это если звать его уменьшительно-ласкательно, или Микадов, если полностью, в соответствии с величанием, обретенным им в казачьем кругу с подачи вахмистра Семена Михайловича Буденного, понятия не имел о кошконенавистнических наклонностях дородного человека, к которому сейчас жалась эта мерзкая псина. Та, что, вроде бы, намеревалась тяпнуть, то ли его друга и хозяина, то ли эту милую и ласковую девочку, которая хозяину нравилась аж до дрожи в коленях.

Зато наш пушистый клыкастый-когтястый хорошо знал, что наглецов и дураков необходимо учить. Первых – учтивости, вторых – уму-разуму. Правда, гораздо чаще наука идет впрок первым. Но тут уж ничего не поделаешь...

Вновь заглянув в бездонную темень глаз Мика, вкусивший горькую и болезненную науку хорошего тона такс, отчаянно дернулся всем телом и сумел-таки пропихнуться за спину своего господина. Почти целиком. За исключением головы и передних лап.

“Ну, что ж, драный, покинул ринг – значит сдался. Живи и помни. Так. А это кто тут у нас громко дышит, собственно? Такой смелый?.. Да еще такой усатый...”

Их взгляды встретились. Сибирского кота и германского Императора...

О том, что сделал Вадик в следующую пару секунд, потом, на “разборе полетов”, Василий, помолчав немного и задумчиво глядя куда-то в пространство, выдал нечто загадочное: “Словно Зверя поднял!.. Может, и прав был тогда Стасик?.. ХЗ. Повезло тебе, Вадюша с Банщиковым, похоже. Очень повезло. Занятный он человечек.

Ты, голуба моя, сам-то хоть понимаешь, что безошибочным в этой ситуации был лишь один вариант действий? С твоей стороны. Причем, меня тут удивляет именно молниеносность твоей реакции. Ведь бездействие было бы еще большей ошибкой. Не перекошинской, конечно, реакции молниеносность, уж извини...

- А кто такой, этот Стас?

- Наверно, теперь без разницы уже. Так, один знакомый. В свое время мы кое в чем разошлись с ним в практике психотренингов при подготовке рукопашников. Только вот здесь и с нами его все равно не будет. А очень жаль, если честно. Так что... так что – ты молодчина, Вадим. Вырулил ситуацию блестяще. Но Мишкин, конечно, хорош. Нечего сказать. С ним у меня отдельный разговор будет...

Значит, говоришь, заорал: “Осторожно, он бешеный!”, Вилю за шкирбон и от двери с его таксом на пару, а дверкой – хлоп!?

- Ну, да...

- Гениально. Вот честно, на пять с плюсом просто. Плюс с меня простава или ценный подарок перед строем. Что выбираешь?

- Бочку спирта, вестимо. И чтоб – на весь полк!

- А не жирно, бочку то?

- Дык... прецедент же был...

- А поподробнее?

- У папы был один пациент. Давно. Заслуженный летчик, истребитель. Он с начала 43-го воевал. Почти день в день с Кожедубом первый боевой вылет. За войну – 11 сбитых лично и в группе еще... “Красное знамя”, “Звездочка”...

- Ну, это понятно. Значит, до Героя трошки не дотянул.

- Вроде того. Так вот, десятым сбитым был у него транспортник. Трехмоторный Юнкерс-52. С кучей офицерья на борту. К ним в полк тогда сам командарм пожаловал. И на КП, то ли в шутку, то ли всерьез, ему и выдал: “Хочешь – второе “Знамя”. А хочешь – бочку спирту на всех. Все равно погода – дрянь, а на передке – затишье”.

Один бы на один, как знать? Но сказано-то было прилюдно...

- Понятно. Дня три полк не то что летать, но и ходить прямо не мог? – Василий рассмеялся, – Договорились, мой дорогой, вот Петрович возвернется из своего турне, и посидим капитально. Поляна, музон и девочки – с меня.

- Не... последнее для меня отпадает.

- Шучу. Для меня тоже. А вот Петрович, кто же его знает?

- Вот именно ему-то этого и не хватает, да? Василий Александрович! Ему же еще встреча с законной супругой предстоит. Помните, был такой фильм японский, “Тень воина”? Там как раз жена-то двойника самурайского князя и опознала...

- То была история про Такэду Сингэна. Кстати, великий воин был. И хоть в нашем случае шкурка у Петровича и подлинная, все равно, ты прав. Момент щекотливый до чертиков. Веселее было только с твоим разлюбимым “дядей Фридом”.

- Ох, не бередите, плиз.

- Да, красиво он тебя обвел, нечего сказать. Но не меня же. Ладно. Разгребем. Пока полежит у меня, под правильным надзором. А Петровичу я хочу предложить надраться в первый вечер по приезду до чертиков в кругу семьи и боевых друзей. Но как получится, пока загадывать не будем. Время есть для того, чтобы ситуацию подготовить.

А сейчас, все-таки попробуй мне объяснить, как и почему тебе именно ЭТО в голову пришло? Лишь ради спасения вильгельмовой чести и физиономии, Мишкиной личной жизни и нарождающейся русско-германской дружбы? Или из-за чего иного?

Вадик и сам силился понять, как это он сподобился столь ловко разрядить ситуацию, позволив и кайзеру сохранить лицо, причем как в прямом, так и в переносном смысле, и ретироваться из вагона перепуганой гофмейстерине, и Великому князю прихватить, наконец, не на шутку разбушевавшегося Мика, уговорив своего котэ сменить гнев на милость. Так что, по итогу, кроме изрядно расцарапанного Вильгельмовского такса, физически и морально в сем международном инциденте никто не пострадал.

И по всему получалось, что благодарить-то за это нужно было тот самый Цусимский форум, на котором он познакомился с Петровичем. И где, кроме обсуждения нюансов русско-японской войны, энтузиасты флотской истории до оплавления клавиатуры и охладительного бана, не менее азартно спорили практически обо всех мало-мальски значимых морских кампаниях и битвах всех времен и народов. Причем, Первая мировая война, которая для русского флота как бы непосредственно продолжала Русско-японскую, разбиралась буквально по косточкам. Как и события межвоенного десятилетия.

Вадим тогда в какой-то момент “подсел” на дискусс о гросс-адмирале фон Тирпице, его “Теории риска”, и вообще, о кайзеровском флоте, созданном в воплощение его идей, под его руководством и под неусыпным, личном контролем.

Однако, к удивлению Вадика, в большинстве обсуждавшихся тем, посвященных Кайзерлихмарине, на второй план уходила личность того, чья тень всегда маячила за спиной у Тирпица в моменты принятия им всех ключевых келейных решений. И чья помпезная, монументальная фигура, украшенная то кивером с громадным плюмажем, то кирасирской каской с хищно-грозным орлом, то адмиральской фуражкой, неизменно прикрывала нарождение морской мощи Рейха от всех внутри- и внешнеполитических передряг, – личность германского Императора и прусского короля, – кайзера Вильгельма II Гогенцоллерна. Для которого и сам гросс-адмирал был всего лишь удачно выбранным исполнителем ЕГО монаршьей воли и страстного желания с детских лет, – о превращении Германии в великую морскую державу.

Это был именно тот исторический персонаж, на которого в свое время был навешен ярлык главного виновника первой мировой бойни, и который многими воспринимался как харизматический злодей планетарного масштаба. Но Вадик, уверенный в том, что нашу историю пишут победители, причем пишут, зачастую, без стыда и зазрения совести изощряясь в очернении проигравшей стороны и в наведении лоска на собственные изрядно запачканные мундиры, смотрел на эту историческую фигуру с особым интересом и желанием разобраться в вопросе: Кем же Вы были на самом деле, герр Экселенц?..

Знать бы тогда Вадиму наперед, что скоро ему представится возможность задать этот вопрос предмету своего интереса лично, глядишь и успел бы целенаправленно прочесть и осмыслить все, до чего, из понаписанного о кайзере и про кайзера, он смог бы дотянуться. Но, – не судьба. Однако и тех нескольких книжек, что Вадим мимоходом “проглотил”, ему вполне хватило для того, чтобы составить для себя его психологический портрет.