К концу июля, после оставления нашими войсками Ростова и глубокого прорыва немцев к Ставрополю, обстановка на северном участке кавказского побережья стала особенно тревожной. И однажды Г. Н. Холостяков, вызвав меня, сказал:
- Раз ваши люди еще тут, делайте из команды батальон и занимайте оборону...
Так я превратился в комбата. Батальон сформировали в составе двух рот. Первую, "ташкентскую", возглавил Фрозе, а командиры боевых частей лидера стали взводными. Вторая рота образовалась из экипажа "Бдительного". Позицию нам отвели на запасном рубеже у станции Гайдук, в семи километрах от города.
Однако воевать на суше нам все-таки не пришлось. В одну из ночей в начале августа меня вызвали из-под Гайдука в штаб базы. Оказалось, пришла шифровка о немедленной отправке нашей команды в Поти. Доставить нас туда должен был тральщик "Груз" - тот самый, который когда-то мы с комиссаром Сергеевым вводили в строй флота.
В тот же день тральщик подошел к причалу водной станции и началась погрузка имущества, которое нам надлежало взять с собой. Краснофлотцы группами отпрашивались на Элеваторную - попрощаться с "Ташкентом".
Сходили туда на катере и мы с Орловским и Фрозе. Караул был уже снят: охранять на лидере стало нечего. Демонтировали даже нашу зенитную башню, которой суждено было вернуться на эсминец "Огневой" - его решили достраивать.
Мы спустились с причала на ют "Ташкента" (с корабля сняли много тяжестей, и часть палубы выступала теперь из воды) и присели на кнехты. Пока корабль был кораблем, сидеть на кнехтах не полагалось, но тут это неписаное правило морской культуры уже не действовало. Мы сидели молча - как перед дальней дорогой. И, наверное, каждый из нас чувствовал: куда бы ни привела его военная судьба, какая-то частица души навсегда останется здесь, на "Ташкенте", как остается частица души человека в самом дорогом для него на земле доме.
Под вечер я поехал в город за матерью: мне было разрешено эвакуировать ее в Поти на тральщике. Обратно ехали по набережной почти на ощупь: немцы пробомбили цементный завод, и над мостовой висели тучи мельчайшей серой пыли. В стороне вдруг мелькнула до боли знакомая фигурка человека в картузе с котомкой за плечами. Отец?! Я знал, что гитлеровцы уже ворвались в Краснодар, а от отца за все это время не было никаких известий. Остановив машину, я бросился искать скрывшегося в клубах пыли человека, мысленно говоря себе, что он просто показался мне похожим на отца. И все же это был отец.
- Вот я и добрался! - объявил он, узнав меня. Но напускной бодрости хватило лишь на эту фразу. Губы Николая Кирилловича задрожали, он как-то сразу обмяк и, обнимая меня, зашептал: - Всё, Василий, всё...
- Все только начинается, батя, - утешал я его. - Вся война у нас впереди! А сюда ты поспел очень вовремя. Поедем прямо на тральщик...
Ночью "Груз" покинул Новороссийск. Корабль вел старший лейтенант Якубовский, служивший при мне помощником командира.
Катер и барказ с "Ташкента", которых некуда было пристроить на тральщике, двинулись в Поти своим ходом вдоль берега под командованием Фрозе.
В Новороссийске была оставлена группа наших артиллеристов во главе с командиром башни лейтенантом К. В. Алексеевым. Они находились при баржах, куда погрузили снятые с лидера орудия. Предполагалось, что баржи в самое ближайшее время будут отбуксированы в Поти. Однако война распорядилась и пушками, и людьми иначе. Орудия с "Ташкента", кроме зенитной башни, отправленной на юг раньше, пошли на сушу, на рубежи Новороссийского оборонительного района. Туда же направили наших артиллеристов. В числе других там были известные уже читателю командир зенитного автомата Григорий Гутник и артэлектрик Михаил Филатов из экипажа "Москвы".
В Поти я высказал командующему эскадрой Л.А. Владимирскому общую просьбу прибывших со мною "ташкентцев" - сохранить, если представится такая возможность, наш боевой коллектив, назначить всех нас куда-нибудь вместе, на один корабль.
В той обстановке такая просьба была почти безнадежной, и я это понимал. Но не высказать ее - не мог.
Вместо заключительной главы
Передо мною архивная справка: краткие цифровые итоги боевой деятельности лидера "Ташкент" за первый год Великой Отечественной войны, в течение которого он находился в строю.
Корабль прошел 27 тысяч миль. Отконвоировал без потерь 17 транспортов с войсками и грузами для фронта... На самом лидере перевезено 19300 человек (воинские подкрепления осажденным приморским городам и вывезенные оттуда раненые, женщины, дети) и 2538 тонн боеприпасов, продовольствия, медикаментов и других грузов... Проведено ровно сто боевых стрельб главным калибром (зенитные не в счет)... Уничтожено и подавлено шесть неприятельских батарей, выведен из строя один аэродром, потоплен торпедный катер, сбито и повреждено тринадцать самолетов...
Скупые цифры. И конечно, неполные. Результаты многих стрельб, выполнявшихся по заявкам армейского командования, сюда вообще не вошли. Да и кто мог подсчитать урон, нанесенный врагу нашими залпами, например, с огневых позиций в Феодосийском заливе?
Но не в этом в конце концов главное. Перечитывая архивную справку, я думаю о тех читателях, для которых минувшая война - далекая история. Удалось ли мне в какой-то мере показать им воинский труд корабельного экипажа, тяжелый и самоотверженный труд, стоящий за каждой цифрой такого "боевого счета"? Если удалось, я считал бы это выполнением долга перед боевыми товарищами. Долга перед теми, кто окончил свой путь вместе с нашим славным кораблем. И перед теми, кто, пережив "Ташкент", продолжал сражаться с врагом на других кораблях флота или на берегу.
Воевать всем вместе нам больше не пришлось. У командования эскадры было сперва намерение сделать "ташкентцев" костяком экипажа нового эсминца "Огневой", а меня назначить его командиром. Но достройка "Огневого" затягивалась. А война шла, и то одному, то другому кораблю требовалось пополнить экипаж бывалыми моряками. И постепенно "ташкентцы", прибывшие из Новороссийска на тральщике "Груз", разошлись по черноморской эскадре, а некоторые были назначены в другие соединения и даже на другие моря.
